Чудо, что он еще не заметил Ярцева, наверное, заехал, чтобы отлить, а не для того, чтобы заправиться.

Господи, только бы успеть.

— Рощина, куда бежишь? — слышу, когда до кабриолета остается два шага. — За тобой, что, собаки гонятся?

Тимур как раз идет ко мне навстречу, держа в руках две бутылки воды.

— Уходим, быстро!

— Погоди, еще не заправились, тут такая очередина была, ты бы видела...

Не слушаю его, оборачиваюсь назад. Из-за покосившегося туалета появляется мощный силуэт, неумолимо приближающийся в нашу сторону.

Черт, черт, черт! Дело плохо, катастрофически плохо. Кажется, отморозок тоже решил затариться в придорожном маркете.

А может он заметил нас? Но ведь они не знали, на какой мы машине были, да и Тимура он не мог увидеть — уже был в отключке. Кто знает, вдруг успел разглядеть? Мало ли, просто прикинулся, что вырубился, а по факту — лежал и запоминал каждую черточку наших лиц.

Натягиваю капюшон своей джинсовки на голову, убирая волосы, показывая Тимуру, чтобы отвернулся к машине. Как назло путь к магазину проходит через нас, обойти просто нереально — слева ремонт, справа — бордюры и песочная отсыпка.

Нет, нас ничто не спасет, он точно узнает наши лица, а потом, вполне возможно, что достанет ствол и... Поминай как звали! Ведь так обычно происходит в кино?

Мы не в кино, и от этого всё намного страшнее! Ярцев, кажется, в данный момент резко отупел, раз совершенно не понимает моих намеков и жестов, только вопрошающе хмурится. Он просто не оставляет мне выбора. Вообще никакого.

— Чтоб тебя, Ярцев! — бросаю я про себя, перед тем как подбежать к нему и броситься на шею, уводя поближе к бензоколонке.

— Что такое...

Шикаю на него, краем глаза пытаясь проследить за бугаем. Мамочки, он уже очень близко!

— Целуй меня! — Обжигаю шепотом губы Тимура.

— Что? — оторопело выдает он, совершенно сбитый с толку моим поведением. — Ботаничка, если ты...

— Ну же, просто целуй! — Перебиваю его, понимая, что в противном случае нам крышка.

Ярцев выполняет мою просьбу, правда, немного перегибает палку — целует по-взрослому, так, как меня еще не целовали.

А я запоздало понимаю, что ради спасения наших задниц пришлось пожертвовать своим первым поцелуем. Настоящим и взрослым. Буду ли я жалеть об этом — это уже другой вопрос, о котором думать мне совершенно не хочется. Не сейчас, когда весь мир вокруг перестает существовать, оставляя нас двоих.

Тимур

Что творит Зоя? Что она, мать твою, творит?

Вот два вопроса, которые крутятся в моей голове всё то время, пока мы целуемся. Подумать только, целуемся!

И это не робкие прикосновения губами, это… Это катастрофа! Что-то мне подсказывает, что это начало конца, замаячившем на моем горизонте еще в тот момент, когда я решил связаться с неизведанным доселе зверем — ботаничкой обыкновенной из семейства “людоедовых”.

У меня снесло все предохранители к чертовой матери, стоило Зое озвучить свою просьбу.

— Поцелуй меня.

И это даже не просьба, это приказ.

Не знаю, что подействовало на меня сильнее: её решительность или же мой личный интерес, что рос всё это время и теперь вырос до громадных размеров? Таких, с каким мне справиться отныне не под силу.

Как бы там ни было, я накидываюсь на её приоткрытые губы, как оголодавший волк. Как человек, всё это время мучавшийся от сильнейшей жажды и, наконец, дорвавшийся до воды. Пью и не могу напиться. Я определенно сошёл с ума.

Пытаюсь себя тормознуть, но тормоза уже давно сломаны — локомотив несётся куда-то, а я, как машинист-дилетант, пытаюсь его остановить.

Не знаю, сколько проходит времени, я прихожу в себя только тогда, когда Зоя упирается своими маленькими кулаками мне в грудь.

— Тим... — выдыхает она, чем еще больше распаляет меня.

Возьми себя в руки, ну же!

— Кажется, он уже уехал.

— Кто он? — голова в таком блаженном вакууме, что я едва улавливаю смысл слов.

— Тот бандюган.

— А.

Честно, я так и ничего не понял.

— Наверное, и нам уже можно ехать.

Смущение Зои розовыми пятнами ползёт от щек до шеи. Даже мочки ушей задевает.

— Поехали.

А сам не двигаюсь с места, всё еще держу её в плену рук.

— Поехали. — Повторяет она за мной и делает шаг назад, окончательно выводя из оцепенения.

Космонавты, блин. Поехали они. Крыша у нас поехала, Рощина, а это чревато. Во что мы вляпались, а?

Весь остаток пути до Зоиного дома проходит в тишине. Ни я, ни она не торопимся заводить разговор — оба утопаем в своих мыслях.

Если уж говорить начистоту, я стараюсь просто держать себя в руках, пытаюсь обуздать те эмоции, что вызвал во мне этот спонтанный поцелуй. Еще ни с одной девчонкой я не испытывал ничего подобного. К слову, мы с ними не только целовались, но вот по части ощущений один поцелуй с ботаничкой побил все мыслимые и немыслимые рекорды.

Может быть, все из-за сегодняшнего стресса? К тому же, мне нормально так заехали по лицу, мало ли, вдруг сотряс? Всё смешалось в кучу и, вуаля, получился такой вот эффект.

Начинаю злиться на самого себя из-за того, что не смог с собой справиться. Ладно, поцеловал ботаничку, с кем не бывает, но, чтобы растерять остатки здравого смысла после случившегося?

— Что это было? — не выдерживаю, решаю прервать молчание.

Внутри меня столько непонятных чувств, что нужно их выплеснуть хотя бы так.

— Что именно? — испуганно переспрашивает Зоя, вздрагивая от звука моего голоса.

— Ты от кого-то убегала. — Чёрт, Яр, дела плохи, раз ты не можешь выговорить слово "поцелуй".

— Тот придурок, которого я ударила веслом, он был на заправке. Я пыталась тебе намекнуть и...

Зоя замолкает на полуслове, заливаясь краской. Лишние слова не нужны, мы оба понимаем, что это за "и". Всё сводится к этому чертовому «и».

— Ты не могла придумать способа получше?

Слова вырываются раньше, чем я успеваю их остановить. Злость на себя сменяется злостью на неё.

Какого черта, она втянула меня во всё это? И я сейчас не про спасение задницы Ямпольского, я про последнюю выходку Зои. Реал ведь можно было найти тысячу других способов остаться не замеченными, но она упрямо выбрала именно этот.

— Ты... ты сейчас серьезно? — ошарашенно хлопает глазами Зоя.

Замечаю, как её нижняя губа чуть подрагивает от обиды.

— Ты же знаешь, я с такими вещами стараюсь не шутить.

— Ты просто…

— Кто? — Кажется, я сам нарываюсь.

— Придурок!

То, как она это говорит, не оставляет сомнений в искренности её слов. В глазах столько огня, что удивительно, как я еще не загорелся от одного взгляда.

— Знаешь, ботаничка, ты уже перешла все границы дозволенного.

Да мне плевать на то, кем она меня там обозвала. Говорю это, а сам точно выплескиваю что-то личное, затаившееся в глубине моей души.

То, в чем я боюсь признаться даже самому себе.

— Ты заставляешь меня это делать! Ты сам всё начал, а теперь пытаешься повесить всех собак на меня.

Её слова такие правдивые, что я невольно вздрагиваю. Признавать свои ошибки всегда тяжело, особенно, когда ими тычут другие.

— Открой машину, я выйду. — Зоя не дает мне возразить, только дергает ручку двери, заставляя ту неприятно щелкнуть.

— Она не заперта.

— Отлично. — Дергает сильнее, кажется, вкладывая в это действие всю свою злость и, судя по всему, пытаясь выдрать её с корнем, и та сразу поддается.

— Что, вот так разойдемся, после всего, что сегодня случилось? — бросаю ей в спину, чувствуя себя обиженным ребёнком, у которого отняли любимую игрушку.

А может просто не желая оставлять последнее слово за ней?

— Благодарность пришлю в письменном виде, если ты про это. Не хочу оставаться рядом с тобой ни на секунду!

И с этими словами ботаничка хлопает дверью так, что у меня закладывает уши.