— Ну все, пора заканчивать.

Было все еще тепло. На западе медленно садилось красное солнце. Я вынул из холодильника пиво и кока-колу для Пола.

— А можно мне тоже пива? — попросил он.

— Конечно. — Я сунул кока-колу обратно в холодильник и достал еще одну банку пива.

Мы уселись на раскладные стулья. По голым спинам медленно текли струйки пота. Свежий ветерок приятно обдувал тело. Когда зайдет солнце, станет прохладно, но пока в нашем необитаемом лесу все еще была весна. Стояла почти полная тишина, нарушаемая лишь нашими голосами.

— Летом здесь более шумно, — сказал я. — В соседние хижины съезжаются на отдых семьи, так что из леса постоянно слышатся чьи-нибудь голоса.

— Вам нравится здесь?

— Не знаю. Во всяком случае, недолго. Я люблю город. Люблю видеть людей, дома.

— Разве лес и вся эта природа не красивее домов?

— Не знаю. Мне больше нравятся творения человеческих рук. Нравится архитектура. Когда я приезжаю в Чикаго, то всегда любуюсь красивыми зданиями. Люблю историю американской архитектуры.

Пол пожал плечами.

— Ты когда-нибудь видел здание “Крейсер” в Нью-Йорке? Или “Вулворт”?

— Я никогда не был в Нью-Йорке.

— Ничего, когда-нибудь обязательно съездим, — пообещал я.

Две белки быстро спустились по стволу дерева, перебежали по земле и пулей взлетели на другое дерево.

— Рыжие белки, — объяснил я. — Обычно мы привыкли видеть серых.

— А какая между ними разница? — спросил Пол.

— Ну, кроме цвета, серые чуть крупнее.

Пол промолчал. Где-то на озере шлепнула рыба. Мимо нас пролетела бабочка-данаида и, описав круг, села на черенок лежащей на ступеньках лопаты. Пол поднял на меня глаза.

— Я много думал о том, что вы тогда говорили. Ну, что нужно быть этим... ну, не зависеть от других людей...

— Автономным, — подсказал я.

— Да. Но как все это связано с тем, чтобы строить дом и таскать штангу? В смысле, я понимаю, что вы говорили, но... — Он пожал плечами.

— Вообще-то это то, чему именно я могу научить тебя. Я же не могу научить тебя писать стихи, играть на рояле или рисовать, или решать дифференциальные уравнения.

Я допил пиво и открыл еще одну банку. Пол все еще пил первую. Это было “Хайнекен” в темно-зеленых банках. Я не смог купить “Амстель”, а “Бек” продавали только в бутылках. Но для лесной хижины все же как-то больше подходили банки. Пол допил пиво, сбегал в дом и принес еще одну. Открыл и покосился на меня краем глаза.

— Что будем делать завтра? — спросил он.

— А чего бы тебе хотелось? Завтра же суббота.

Он пожал плечами. Будь он чуть посильнее, я бы так вымотал его на тренировке, что он просто не смог бы сделать этот жест.

— Как это? — спросил он.

— Если бы ты мог делать все что хочешь, что бы ты выбрал?

— Не знаю.

— Как ты думаешь, чем ты будешь заниматься в двадцать пять?

— Не знаю.

— Есть какое-нибудь место, куда бы тебе хотелось пойти? Куда тебя никто не водил, а сам ты боялся попросить?

Он сделал глоток пива.

— Мне нравится кино “Красные башмаки”.

— А на балет не хочешь сходить? — спросил я.

— Можно, — безразлично ответил он и сделал еще один глоток пива.

Глава 19

Наступило субботнее утро.

Я надел синий костюм, белую рубашку от “Братьев Брукс” и синий галстук в красную полоску. Получилось очень стильно, особенно вместе с черными туфлями и “Смит-и-Вессоном” в правом кармане. Серебристая сталь прекрасно гармонировала с серыми носками.

Пол вышел из комнаты в рыжевато-коричневом вельветовом пиджаке, коричневых брюках и бледно-голубой нейлоновой рубашке с темно-синими карманами. Галстука не было. Из-под расстегнутого воротника рубашки выглядывала все та же застиранная майка. На ногах — черные носки.

— Самое ужасное обмундирование из всех, какие мне приходилось видеть после возвращения из Кореи, — поморщился я.

— Что-то не так?

— Ты похож на Мортимера Снерда, когда тот выперся на соревнования.

— Но у меня больше ничего нет.

— Значит этим и займемся после завтрака. Купим тебе какие-нибудь шмотки.

— Ас этими что делать?

— Носи пока, — ответил я. — А когда купим новое, выбросишь.

— А кто такой Мортимер Снерд?

— Знаменитая кукла одного чревовещателя времен моей молодости. Эдгар Берген его звали. Он уже умер.

— Я видел его по телевизору в какой-то передаче.

Поездка в Бостон заняла три с половиной часа. Почти всю дорогу Пол крутил радио, то и дело переключаясь с одной музыкальной программы на другую. Я не мешал. Это была расплата за бейсбольный матч, который ему пришлось слышать накануне. Без четверти двенадцать мы прибыли в Бостон.

Я остановил “Бронко” на Бойлстон-стрит перед магазином “Лутс”.

— Зайдем сюда, — сказал я.

— Вы себе здесь покупаете одежду? — спросил Пол.

— Нет. Фигурой не вышел. Они все больше на худых специализируются.

— По-моему, вы тоже не толстый.

— Нет, но я немного, как бы это сказать, деформированный. Верхняя часть слишком большая. Как бокал для шампанского. Лацканы на пиджаках вечно оттопыриваются. И рукава слишком узкие. А такого, как ты, они в настоящего красавца могут превратить.

— Такого, как я, тощего?

— Нет. Ты был тощим. А теперь стал просто худым. Ну, пошли.

Мы вошли в магазин. У самого входа к нам подскочил стройный, элегантный продавец.

— Слушаю вас, сэр.

На нем был бледно-серый двубортный костюм, рубашка с круглым воротничком и аккуратно завязанный светло-голубой галстук. Из нагрудного кармана выглядывал белый шелковый платок. На ногах — модельные туфли из тонкой кожи. Лицо украшала аккуратная бородка. Ну прямо хоть целуй его и все. Но я все же решил воздержаться.

— Мне нужен костюм для мальчика, — сказал я.

— Понятно, сэр, — кивнул продавец. — Пойдемте со мной.

Магазин поражал обилием медных украшений, дубовой мебели, мягких ковров и изящных люстр. Мы вошли в лифт, и я тихо сказал Полу:

— Когда я попадаю в такой магазин, мне всегда хочется забиться в какой-нибудь дальний угол. Но приходится терпеть.

В глазах у Пола застыло изумление.

— Этому тоже пришлось долго учиться, — добавил я.

Мы купили Полу темно-серую “тройку” европейского покроя, черные кожаные туфли с кисточками — почти такие же красивые, как и у меня, две белых рубашки, красно-серый полосатый галстук, красно-серый шелковый платочек в нагрудный карман, две пары длинных серых носков и черный кожаный ремень. И еще мы купили две пары светло-серых брюк, синий спортивный пиджак с медными пуговицами, синий галстук в белый горошек и бледно-серый шелковый платок в нагрудный карман. Уступив нашим просьбам, портной магазина согласился к вечеру немного укоротить брюки. Оба пиджака сидели превосходно. Я подал элегантному продавцу чек на семьсот пятьдесят долларов. Он покачал головой и подвел меня к прилавку. Чек приняла менее элегантная девушка. Продавец был слишком важной персоной, чтобы считать деньги.

— К пяти часам брюки будут готовы, сэр.

Я поблагодарил, и продавец предоставил меня заботам девушки.

— Мне нужны два каких-нибудь документа, — сказала она. Во рту перекатывалась жевательная резинка. Фруктовая, судя по запаху.

Я вручил ей права и удостоверение детектива. Она дважды внимательно прочла удостоверение.

В десять минут четвертого мы вышли на улицу.

— Когда-нибудь был в Музее изящных искусств? — спросил я у Пола.

— Нет.

— Пойдем посмотрим.

В музее я присоединился к группе, которую сопровождала экскурсовод. Я что-то рассказывал Полу о школе живописи Гудзон, когда какая-то леди из группы вдруг цыкнула на нас.

— Вы нам мешаете, — проворчала она.

— Вообще-то это вы нам мешаете, — ответил я. — Но я слишком хорошо воспитан, чтобы вступать с вами в пререкания.

Экскурсовод растерянно замолчала. Я снова повернулся к Полу: