Со стороны поведение члена тоталитарного общества, жертвующего личными интересами ради идейных ценностей, будет похоже на поведение члена реконистического общества, который также будет целесообразно жертвовать личными интересами ради общественных. С той лишь разницей, что член реконистического общества будет четко видеть, в конкретных деньгах, ту выгоду, которую лично ему приносит, скажем, не выбрасывание оберток от конфет на дорогу и осознавать влияние его поступков на оценку, которую ему ставит общество. Реконистическое общество основано на соблюдении общественного договора, тогда как тоталитарное — на его имитации.

Сравнивать тоталитаризм и реконизм — это как сравнивать коммунизм и супермаркет с платежными терминалами. И там, и там внешне все одинаково. Люди берут товары в магазине и выходят, не расплатившись. Только при фантастическом коммунизме денег вообще нет и люди отчего-то крайне сознательны и не жадничают, а в супермаркете работает мощная кредитно-финансовая система, обеспечивающая взаиморасчеты и учет результатов труда каждого.

Самое слабое место любых утопий — наивный энтузиазм авторов. Как правило, автор любой утопии — человек образованный, культурный, искренне желающий сделать мир вокруг себя лучше и добрее. Эгоизм и пофигизм кажутся ему досадными недоразумениями, вызванными низкой культурой и тяжёлыми условиями жизни. В идеальном обществе, думает он, все в едином порыве будут творить добро и заботиться о ближнем. На самом деле, природа отмерила нам ровно столько альтруизма и эгоизма, сколько было нужно для выживания. Поживиться за счёт других в некоторых ситуациях так же рационально и естественно, как и пожертвовать собой, защищая потомство. Даже самый бескорыстный человек, лишая себя многих благ ради идеи, сострадания или любви к ближнему, просто стремится к эмоциональному комфорту. Чтобы члены общества участвовали в создании общественных благ и соблюдали общественный договор, надо чтобы они знали, в чём их личная выгода. Иначе приходится рассчитывать или на выведение новой породы людей, или на массовые расстрелы, наставляющие на путь истинный. Так утопия превращается в кошмар.

Любая реальная общественная структура строится вокруг некого общего ресурса, которым эти люди пользуются или который эти люди создают. Даже супружеская пара становится таковой именно для того, чтобы вместе пользоваться общим имуществом и иметь заранее оговоренные правила по его разделу или по разделу расходов на воспитание детей.

Для того чтобы создавать общественное благо, требуется организация совместных действий, выражающихся в жертвовании каждым членом общества частных ресурсов для достижения общей цели. Любая организация требует администрирования.

С этой точки зрения можно рассматривать и государство как поставщика общественных ресурсов, приобретаемых за счет налогоплательщиков. Разумеется, что такое общественное приобретение не является оптимальным^[17], чем пользуются сами администраторы, присваивая себе часть общественного продукта или исполняя свои административные функции за не оговоренную контрактом с обществом плату — взятки.

Вместе с тем существуют общественные блага, роль государства (или администратора) в достижении которых не может быть переложена на частные компании. Также, такие блага^[107] не могут быть персонализированы за счет развития систем тотального учета. Например, чистый воздух в городе. Для того чтобы все дышали чистым воздухом, все автомобили необходимо снабдить катализаторами, которые очищают выхлоп от окиси углерода и несгоревших остатков топлива. У автомобилиста возникает искушение не покупать катализатор. Выхлоп от одной машины не сделает город грязнее, а автомобиль без катализатора будет демонстрировать большую мощность или меньшее потребление топлива за счет снижения сопротивления в выхлопной системе. То есть проявляется «эффект безбилетника». В таких условиях роль государства — в минимизации числа безбилетников путем регулирования рынка автомобилей и организации технических осмотров.

К подобного рода общественным благам можно отнести и организацию массовых прививок. Ведь, если прививки не будет у одного конкретного человека, то ему и заболеть будет не от кого. Зачем тогда прививаться и подвергать себя риску побочных эффектов, которые могут привести к потере здоровья, инвалидности или смерти? «В идеальной системе цен должна была бы существовать такая цена, которую он (пациент) должен был бы платить каждому, чье здоровье подвергается опасности; цена, достаточно высокая для того, чтобы другие индивиды почувствовали, что их потери компенсируются; или, иначе, должна быть такая цена, которую другие индивиды должны были бы платить этому лицу, чтобы склонить его сделать прививку»^[51].

Однако издержки на оценку ущерба для каждого из членов общества от того, что кто-то не участвовал в создании общественного блага, и на организацию выплаты безбилетником компенсации за ущерб или риск остальным членам общества растут вместе с размером общества, уменьшением его прозрачности и усложнением характера блага. Поэтому, в современных условиях становится неизбежной ситуация, когда такие издержки, для достаточно больших сообществ, будут превышать издержки группы по организации принуждения всех ее членов к созданию такого общественного блага, даже с учетом несовершенства любых мер принуждения и поэтому обязательного присутствия «безбилетников». Таким образом, сама сложность выявления всех «безбилетников», а также расчет и организация компенсаций, особенно в сложных случаях, таких как массовые прививки, делают систему принуждения более выгодной, по сравнению с другими методами мобилизации группы. И даже в группах, в которых возможно сравнительно легко выявить всех безбилетников и рассчитать ущерб для остальных членов группы, все равно потребуется насилие для изъятия штрафов и перераспределения вырученных средств в пользу пострадавших.

Соучастие членов общества в создании подобных благ возможно:

● либо через делегирование обществом неких полномочий оплачиваемой из кармана общества карательной системе,

● либо за счет финансирования нового общественного блага, направленного на ликвидацию последствий оппортунизма с обязательным делегированием некоему органу права распоряжаться финансами (как пример, оплата услуг дворников, убирающих мусор с тротуаров),

● либо через воспитание, культуру и пропаганду, которая тоже является, по сути, общественным благом, финансируемым обществом. За что боролись, на то и напоролись.

Когда в рамках новой институциональной экономики рассматривают оппортунизм или, в данном контексте, «проблему безбилетника», то в качестве средств социального контроля во избежание оппортунизма рассматривают:

● Доверие^[110] как средство повышения эффективности, понижения расходов на контроль, более быстрого достижения соглашения и взаимопонимания в оценке риска.

● Культуру, в качестве рамок, определяющих общие ценности, понятия и цели как фактор, влияющий на решение проблем координации. С ними связаны процесс вступления в контакт и согласование: при более длительном партнёрстве в условиях монокультуры вероятно повышение трансакционных издержек в результате зависимости, злоупотребления доверием и оппортунизма, подрывающее эффективность.

● Репутацию, которая служит специфическим капиталом. Хорошая репутация понижает стимул к оппортунизму и таким образом расходы на сбор информации и ведение переговоров.

Выглядит логичным, что устойчивые рынки, основанные на доверии, могут надежно существовать лишь в условиях хоть как-то отслеживаемой репутации. Особенно четко это заметно на рынках услуг.