Юноша еще сильнее вжался в стену и затаил дыхание. Он опять подумал о людях в форме — неприятная получалась картина. Нужно сделать все, чтобы она не стала реальностью.
— Выходи, или я спущу собак!
Итальянец сглотнул. Псы громко лаяли, и это, несомненно, были крупные звери с острыми клыками. «А я голый».
Выглянув из-за угла постройки, юноша увидел слугу в простой одежде, сжимавшего в руке грозного вида серп. Слуга подозрительно оглядывался, но, по крайней мере, он еще не понял, где спрятался Никколо.
— Мсье, — позвал юноша.
Слуга резко повернулся. Никколо вытянул вперед руки, продолжая стоять за углом.
— Я попал в весьма досадное положение.
— Выходи, подняв руки!
— Я предпочел бы остаться здесь, мсье. Позвольте объяснить, я…
— Мадам! — гаркнул слуга. — Еще один заявился!
«Еще один?» На мгновение Никколо представил себе хутора вокруг Парижа, где после ночных пробежек приходили в себя местные оборотни, голые и окровавленные, а окрестные жители привычно встречали их… «И давали одежду? Или молча убивали и скармливали псам?»
— Мсье, я…
— Заткнись.
Прежде чем Никколо успел как-то отреагировать на подобное хамство, в двери большого дома возникла какая-то полная женщина. Она поправила прядь волос, упавшую на ее раскрасневшееся лицо. Вид у женщины был напряженный, будто ее оторвали от работы. Рукава кофты были закатаны.
— Где он, Люк?
— За маслобойней, мадам. Я его сразу заметил.
Никколо нерешительно наблюдал за этой сценой, показавшейся ему совершенно абсурдной, так что теперь он вообще не понимал, как ему себя вести. Женщина, пройдя по двору, остановилась у Люка за спиной.
— Выходите, мсье! — потребовала она. — Вы не первый, с кем такое случилось.
— Сильно сомневаюсь, — вырвалось у юноши.
Неожиданно женщина рассмеялась.
— Так они все говорят. Знаю я эту историю. Прошлой ночью вы познакомились с очаровательной юной дамой, настоящей красавицей. Вы выпили с ней вина и направились к ней домой. А сегодня утром проснулись — полуголый и без кошелька.
Объяснение задевало самолюбие Никколо, но лучше он придумать не мог и потому согласился.
— И конечно же, эта юная дама не была проституткой, — продолжила мадам, по-прежнему с насмешкой в голосе. — Честные мужчины ведь не ходят к проституткам, так? Выходите, мсье, мы напоим вас чем-нибудь горячим и дадим вам одежду.
— Ваша история не до конца соответствует действительности, — осторожно заметил Никколо. — Сегодня утром я проснулся не полуголым.
— Ну тогда вам не будет сложно выйти сюда… ой.
— Вот именно. Ой.
Женщина медленно отвернулась, и, хотя Люк продолжал таращиться, Никколо вышел из своего укрытия. Смущенно кивнув, юноша махнул рукой, но тут же опустил ее вновь. Его воспитание не подготовило его к такой ситуации.
В первую очередь к тому, что женщина может повернуться и уставиться на него во все глаза. Никколо прикрывал все, что мог, но все равно оставался голым, тут уж ничего не поделаешь. Крестьянка смерила его оценивающим взглядом и улыбнулась — язвительно, как показалось Никколо, но вполне доброжелательно. Еще раз кивнув, юноша начал переминаться с ноги на ногу.
— Пойдемте, — заявила мадам. — Жаль будет, если такой красавчик замерзнет здесь до смерти.
39
Бумаги заполонили всю комнату. На кровати громоздились записные книжки, свитки, вырезки из газет, мятые бумажки. На полу валялись книги, где-то они были собраны в стопки, но в основном разбросаны в беспорядке, с закладками и без, раскрытые и просто разорванные. Повсюду стояли засохшие чернильницы, на листиках виднелись записи и диаграммы, а там, где под бумагами виднелся стол, даже на столешнице можно было увидеть какие-то значки. Сквозь высокие узкие окна в комнату почти не проникал свет, так как ставни были закрыты и только пыль танцевала в паре лучиков, прорезавшихся в щели. Две лампады и множество свечей испускали теплый свет, а на подсвечниках диковинными фигурками застыл воск: видимо, новые свечи разжигали от огарка и втыкали туда же, так что сами подсвечники разглядеть было уже нельзя.
Никколо водил пальцем по строчкам книги. Было слышно, что он что-то бормочет и прерывается только для того, чтобы что-то написать. Перед ним лежала старая итальянская книга о мифах и легендах Древней Греции, до этого много десятилетий мирно хранившаяся в библиотеке. Теперь же поля книги были покрыты восклицательными знаками, какие-то слова и целые абзацы были обведены чернилами.
Рядом валялась рукописная копия судебных документов, составленных в Эстонии в позапрошлом веке. Одну из страниц украшала гравюра с изображением волка на задних лапах. К гравюре был приколот подстрочник перевода.
Из-под рукописи выглядывал томик рассказов и легенд о волках, принадлежавших перу слуги, который пятьдесят лет проработал в доме начальника волчьей охоты. Книга была раскрыта на странице, озаглавленной «Le loup de Soissons»[52]. Тут речь шла о волке, в 1765 году убившем за два дня восемнадцать человек неподалеку от Суассона. В конце концов этого полка заколол вилами какой-то ветеран народного ополчения. На полях страницы стояло короткое слово «бешенство», почерк выдавал разочарование.
— Никколо? — В дверь постучали.
Но юноша не поднял голову. Его перо скользило по бумаге, оставляя жирные кляксы, — Никколо даже не смотрел, что он пишет.
— Никколо?
— Ну что еще? — на этот раз откликнулся он, открыв книгу скандинавских легенд по закладке. — Берсерки заревели, и бой начался. Волки завыли, забряцали железом… — бормотал юноша, водя пером по бумаге.
— Можно мне войти?
Перо задрожало, будто не зная, останавливаться ему или нет. Словно очнувшись ото сна, Никколо огляделся и, встав, невольно вздрогнул — запястье громко хрустнуло.
— Конечно. Погоди, я сейчас, — попросил он, отодвигая книги в сторону.
Юноша попытался устранить наибольший беспорядок, но не успел он проделать на полу дорожку ко входу в комнату, как опрокинул почти полный стакан. Вздохнув, Никколо понял, что вряд ли успеет привести тут все в приличный вид.
— Заходи.
В комнату вошла сестра. Никколо опять с удивлением отметил, насколько она изменилась. Девочке недавно исполнилось четырнадцать, но она уже вела себя как настоящая светская дама. Платье было сшито a la mode[53], а темные локоны, раньше такие встрепанные, были аккуратно уложены. На личике Марцеллы отражалось искреннее беспокойство. Обводя взглядом комнату с царящим здесь хаосом, юная леди даже не пыталась скрыть свое неодобрение. Никколо был очень рад, что увидел сестричку, вернувшись домой, но сейчас он чувствовал, что отдаляется от нее, и осознание этого причиняло ему боль.
— Опять читаешь?
— Работаю, — сказал Никколо, чувствуя, что оправдывается.
Странно, ведь это он был старше сестры, а не наоборот, но почему-то не ощущал этого. Может быть, все дело в том, что Марцелла была для его родителей примерной дочерью и делала то, чего от нее ожидали. Граф и графиня гордились ею, а Никколо не удавалось добиться их расположения. «Скорее наоборот, — подумал он, но чувство вины оказалось мимолетным. — С другой стороны, я ведь не доставляю им никаких неприятностей».
— Я волнуюсь за тебя, Никколо, — без обиняков начала Марцелла, словно прочитав его мысли. — И мама с папой тоже.
Вздохнув, юноша переложил пару манускриптов со стула на пол и предложил сестре присесть. Марцелла осторожно устроилась на стуле, а Никколо кое-как освободил себе место на кровати.
— Я знаю, — резко заявил он, надеясь сразу же сбить Марцеллу с толку.
— Ты прячешься тут, — как ни в чем не бывало, продолжила его сестра. — Общаешься со странными и, откровенно говоря, совершенно непристойными типами…