Несколько одетых в черное клерков аккуратно вынимали из старых сундуков пожелтевшие древние свитки и укладывали их на плиточный пол. Рабочие, многие из которых для удобства взобрались на лестницы, приколачивали к стенам массивные деревянные полки, и под ними одна за другой скрывались обрамленные темно-бордовой каймой картины апокалипсиса. На моих глазах длинный гвоздь впился в туловище чудища о семи головах.

Один из чиновников, высокий молодой мужчина, посмотрел на меня вопросительным взглядом.

— Вы из церковного архива, сэр?

— Н-нет, я просто… проходил мимо и услышал стук молотков. Ну конечно же, теперь я вспомнил! Бывший зал капитула решено превратить в хранилище государственных документов.

Он кивнул с серьезным видом.

— Работы с государственными бумагами становится все больше и больше. Старые документы необходимо куда-нибудь переместить.

Я взглянул на стены.

— Значит, старинных фресок больше не будет?

Клерк пожал плечами.

— И витражей тоже, насколько мне известно. Что ж, в конце концов, все это не более чем старая монастырская бутафория. А эти маленькие росписи, на мой взгляд, так себе.

— Это Апокалипсис Иоанна Богослова. История, рассказанная в Книге Откровения.

Услышав эти слова, один из клерков поднял голову, а рабочие перестали стучать молотками. Молодой чиновник, который разговаривал со мной, подошел к стене и с видимым чувством неловкости посмотрел на изображение великой блудницы.

— Правда? — спросил он и, подумав пару секунд, добавил: — Что ж, конец света надо живописать жестокими картинами, такими, как эти.

«Еще один богомолец», — подумал я.

Выйдя наружу, я прошел по дорожке клуатра к монастырской церкви. Там царило безлюдье, лишь несколько церковников лениво слонялись туда-сюда. Огромное молчаливое пространство, в котором не осталось ни икон, ни украшений, было тускло освещено серым светом, лившимся сквозь высокие окна. Веками здесь молились монахи, а теперь тут царили безмолвие и праздность. Единственный стражник, стоявший у двери, спал, опершись на свою пику. Тут было нечего воровать. Все ценное уже прибрал к рукам король.

Я прошел к часовне Генриха VII, где покоился отец нынешнего короля. Большая сводчатая усыпальница до сих пор находилась на своем месте, и ее светлая каменная поверхность являла разительный контраст с полумраком, царившим в соборе. Я вернулся в неф и двинулся вдоль гробниц прежних королей.

Наконец я оказался перед саркофагом Эдуарда Исповедника. Сейчас он представлял собой простое каменное сооружение, но я помню, что до начала антимонастырской кампании эта усыпальница находилось в роскошном обрамлении золотых и серебряных статуй и икон, отражавших свет множества свечей. Возле могилы всегда можно было увидеть груды костылей и палок для ходьбы, поскольку считалось, что она обладает чудодейственной силой, исцеляющей калек. Насколько мне помнилось, одним из первых, кто обрел здесь исцеление, был горбун.

«Все это, конечно, чушь, — подумалось мне, — но чушь, обладающая огромной силой».

Только сейчас я заметил четверых могучих мужчин в красных мундирах. Они собрались у каменного алтаря, украшенного одним только распятием. Каждый в одной руке держал шапку, а вторую положил на эфес шпаги. Перед ними стояла коленопреклоненная женщина со склоненной головой. На ней было красивое алое шелковое платье с черными обшлагами, вышитыми золотом, а на каждом пальце молитвенно сложенных рук сияло по кольцу. Ее черный капюшон был осыпан жемчугом.

Один из охранников, увидев, что я смотрю на его подопечную, бросил на меня строгий взгляд, словно предупреждая, что я не должен приближаться. Женщина со вздохом опустила руки, и я увидел, что это леди Кэтрин Парр. Выражение ее лица было таким же, как в день похорон мужа, когда я увидел ее в окне кареты, — замкнутым и тревожным. Но когда леди Парр встала, ее лицо разгладилось, и тревога покинула его. С легкой улыбкой она кивнула своим охранникам, и они пошли к выходу.

Когда они уже находились на полпути к двери, возник переполох. Возле одной из могил молился какой-то оборванец, и в тот же миг, когда я его заметил, он вскочил, метнулся к леди Кэтрин Парр и упал перед ней на колени. Я дернулся, повинуясь инстинкту, требовавшему защитить женщину, но ее охранники действовали быстрее. Один из них шагнул вперед и приставил острие меча к шее босяка. Мужчина поднял голову, и я увидел, что это тот самый сумасшедший нищий, которого мы с Бараком встретили в заброшенной лечебнице и который заявил, что ищет свои зубы.

Затем из тени выступила еще одна фигура с обнаженным мечом. Это был сэр Томас Сеймур, облаченный в темно-синий дублет с украшениями из драгоценных камней. Леди Кэтрин побледнела.

— Вы не пострадали, миледи? — спросил он.

— Нет, Томас, со мной все в порядке. — Она нахмурилась. — Уберите свой меч, глупец вы эдакий.

Она опустила взгляд на нищего.

— Добрая леди! — затараторил оборванец. — Я не могу найти свои зубы! Я не могу есть! Велите им вернуть мне мои зубы!

— Ты, ненормальный, — проговорил охранник, не убирая лезвия меча от шеи бедолаги, — как ты смеешь приставать к благородной леди Кэтрин!

— Мои зубы… Мне нужны только мои зубы…

— Отпустите его, — велела леди Кэтрин. — Вы же видите: он не в своем уме. Мне ничего не известно о твоих зубах, — сказала она, обращаясь к сумасшедшему. — Я только вижу, что у тебя их нет. Но если они выпали, то тут уж ничего не поделаешь. Со мной такое тоже когда-нибудь произойдет.

— Нет, добрая леди, вы не понимаете…

— Надо бы его задержать, миледи, — предложил стражник.

— Нет, — отрезала Кэтрин. — Он не понимает, что творит. Дайте мне шиллинг.

Стражник убрал меч в ножны, достал кошель и вынул из него серебряную монету. Леди Кэтрин передала ее нищему, который продолжал смотреть умоляющим взглядом. Она улыбнулась и сразу напомнила мне Дороти, хотя внешне две эти женщины были совершенно не похожи.

— На, держи. Купи себе похлебки.

Попрошайка перевел взгляд с леди на суровые лица ее охранников, поднялся с колен и поплелся прочь. Сэр Томас стоял на прежнем месте с удивленной миной. Кэтрин шагнула к нему, и ее охранники как по команде отвернулись.

— Томас, — проговорила она слегка дрожащим голосом, — тебе же сказали…

— Слуга у тебя в доме сообщил мне, что ты собираешься в аббатство, — перебил ее Сеймур, — вот я и решил приехать, чтобы хоть издали посмотреть на тебя.

Вид у него был весьма серьезный.

— Но когда я увидел, что тебе может грозить опасность, мне пришлось обнажить свою шпагу.

В подтверждение своей искренности он приложил ладонь к сердцу. Мне этот жест показался актерским, но лицо леди Кэтрин на секунду озарилось радостью.

— Ты знаешь, что не должен искать встреч со мной. Это жестоко с твоей стороны, да и опасно, — негромко сказала она.

Женщина огляделась, и ее взгляд ненадолго задержался на мне. Сэр Томас рассмеялся.

— Горбун ничего не расскажет. Я его знаю. А попам я заранее заплатил, чтобы они в течение некоторого времени держались подальше от этой части храма.

Леди Кэтрин с минуту стояла, погруженная в раздумья, а затем подала знак своей охране и быстро пошла к выходу. Стражники последовали за ней. Сэр Томас едва заметно пожал плечами и обернулся ко мне.

— Вы ведь не станете мести языком? — Он говорил тихо, но в его тоне явственно звучала угроза. — Не расскажете о том, что видели, ни моему брату, ни Кранмеру?

— Нет, я не хочу оказаться втянутым еще и в это.

Сеймур улыбнулся, блеснув белоснежными зубами в обрамлении рыжей бороды.

— Правильное решение, горбун! — бросил он, развернулся и пошел прочь.

Его шаги звучали громко и уверенно.

С Бараком мы встретились у ворот монастырского подворья. Он стоял с лошадьми в поводу и цепким взглядом ощупывал всех, кто входил и выходил. Выслушав рассказ о моей встрече с леди Кэтрин Парр и Томасом Сеймуром, он вздернул брови.