Генералу Дитерихсу совсем не страшно стать приживалкой и в любой другой стране.

Скрипнула дверь, Дитерихс, шевеля губами, перекрестился, ударяя себя в грудь и плечи. Он истово молился до техпор, пока удивленный лакей тихонько вышел, прикрыв за собой дверь.

«О том, что я здесь молился, сегодня же узнает весь Владивосток», — с удовлетворением подумал правитель.

Глава пятнадцатая

ФЕДЯ СДАЕТ МОРСКОЙ ЭКЗАМЕН

— Товарищ капитан, — с важностью отрапортовал к вечеру Виктор Никитин, — машина в порядке. В топках заложены огни. Котлы еще теплые, за ночь поднимем пар. Ваши приказания?

На смуглом лице Никитина торжественное выражение. И голос сегодня у него особенный. Федя вполне понимал товарища. Если сегодня он капитан, то Никитин старший механик.

— Только с огнем осторожнее, — предупредил Великанов. — А то на берегу догадаются и прихлопнут нас, как в мышеловке.

— Из машины не видно, я со свечой работаю. В такую погоду с берега трудно заметить: опять туманом затягивает.

Никитин вытер руки чистой ветошью, совсем так, как это делал «дед», Николай Анисимович.

У Феди тоже все было готово. На штурманском столе лежал нарисованный от руки план бухты с отметками глубин, несколько мореходных карт, толстый том лоции. И книга по морской практике, взятая в рейс из училищной библиотеки.

Никитин с любопытством разглядывал Федины зарисовки на плотном белом листе.

— Это бухта Безымянная, Таня верно сказала, — объяснил Великанов. — Видишь, тут лагуна, и в лоции так — совпадает, — и отмель есть. И река… Направление с главным компасом сверил. Как всплывем — сразу назад подадимся, потом развернемся вот сюда, поюжнее; дальше — на восток. А там иди куда хочешь, везде открытое море.

— Все понятно, — сказал Никитин. — Художник ты, Федя, избу даже нарисовал… И у меня в машине тоже по плану. Как только приготовлю главный двигатель, откачаем балласт, поднимем якорь и… полный вперед. — Он опять вытер руки ветошью.

— Где Ломов? — спросил Федя. — Ты его в кочегарку, что ли, определил?

— Перебрасывает уголь ближе к котлам. Суточный запас готовим. На ходу, если из бункеров брать, одному не управиться. Серега в кочегарке и раньше работал, ему объяснять не надо. А Таня на камбузе хозяйничает. На завтрак — яичница с ветчиной из капитанского запаса… — Виктор поднял большой палец.

Когда все обговорили, Никитин, подсвечивая фонариком, спустился по внутреннему трапу. Через палубу с огнем ходить нельзя.

Мысль об опасности не покидала друзей. Каждый из них волновался и рисовал мрачные картины. Если бы только в лагере карателей догадались о том, что происходит на пароходе, немедленно послали бы катер или илюпки… Вооруженные солдаты подымаются по трапу, Феде слышится крикливый голос Гроссе… Удар по всем надеждам, и над партизанами снова нависает опасность… Сила, оружие на стороне капитана и поручика. Значит, больше осторожности. А главное, скорее сорвать «Синий тюлень» с мели. А уж тогда… Тогда не догонят никакие каратели! Нервы Феди напряглись до крайности. Он старался успокоить себя, что при такой погоде — то туман, то мелкий дождь — вряд ли заметны на корабле люди. Все ж таки далеко до лагеря — две морские мили.

Федя Великанов волновался и по другой причине. Он всего-навсего ученик, совсем зеленый в морских делах, а сегодня приходится командовать настоящим большим пароходом. Он снова и снова вспоминал все, что говорилось в училище на занятиях по морской практике. Снятие судов с мели… Завозка якорей исключается. Темно, да и не справиться вчетвером. Что же остается? Откачать как можно больше воды, пароход поднимется, а тогда работай задним ходом. А может быть, лучше одновременно откачивать воду и работать машиной? Пожалуй, так.

Не забыть бы про якорь. А когда пароход всплывет и надо будет прокладывать курс, не забыть про поправки: девиация, склонение.

Таблица девиации висит на стене. Склонение указано на карте. Сколько раз приходилось Феде решать эту, казалось бы, пустяковую задачу на исправление курса и в классе и на практике! И все же сейчас страшновато. Недаром зовут эти задачи душегубками. Много ученических душ загубили они на экзаменах. А сейчас никто тебя не проверит, не покажет ошибку. Теперь только на себя надейся. А как же — капитан!.. Федя благоговел перед капитанами, они казались ему существами особыми. В капитана Успенского, с которым ходил на первую свою практику, он был влюблен. В Федином классе у всех были «свои» капитаны, которых они боготворили.

Он представил себе Успенского. Милый Иван Михайлович, высокий, невозмутимый, строгий, но справедливый человек. Он никогда не повышал голоса, не то что маленький крикливый Оскар Казимирович. Феде казалось, что таких капитанов, как Гроссе, вообще не должно быть. «Корабль для тебя все, — говорил Иван Михайлович, — твой дом, твоя честь, вся жизнь. Никогда не забывайте это!»

«Не упустил ли я еще чего-нибудь?» — повторял Великанов лихорадочно. Когда собственного опыта нет, приходится все одалживать в учебниках и справочниках. Вспомнил Федя Алексея Алексеевича, преподавателя морской практики. «Никогда не надейтесь на память, друзья мои, — говорил Алексей Алексеевич. — Сто раз проходите возле маяка, помните характеристику преотлично, а все же загляните в лоцию: бывают заскоки в мозгах. Ошибешься, перепутаешь сигналы, а капитан не имеет права ошибаться — он пароходом командует». Великанов помнит и такой наказ Алексея Алексеевича: «Капитан никому не должен показывать волнения. Переживай как хочешь, но улыбайся. Не торопись, поспешность в твоих действиях может быть расценена как беспокойство. А беспокойство капитана — тревога для остальных. Плавал я на пассажирском пароходе, друзья мои, шел как-то из Владивостока в Одессу. Сижу после ужина в первом классе, с пассажирами беседую. И вдруг наш ресторатор Прохоров, человек он как бы не совсем морской, с торопливостью подходит ко мне и шепчет на ухо: „В носовом твиндеке пожар“. Пассажиры видят у него испуг на лице и заволновались. Стали меня спрашивать, не случилось ли чего на пароходе, нет ли опасности… Пожар на пароходе дело страшное, однако паника еще страшнее. Я говорю пассажирам: „Ничего серьезного, господа“, а ресторатору приказываю принести бутылку пива. Принес мне официант пива, я с пассажирами пошучиваю. Ну, они успокоились. В душе у меня в те минуты, конечно, черт знает что, но по моему лицу пассажиры ничего не узнали. Так-то, друзья…»

Чего только не передумал Великанов за этот день! Мысли с бешеной скоростью вертелись у него, перепрыгивая с одного на другое. Конечно, у каждого капитана когда-то было в жизни незабываемое событие — выход в первый самостоятельный рейс. Чувствуешь себя как на экзаменах, из всех закутков памяти лихорадочно выгребаешь свои знания. Обычно в этих случаях у моряка есть собственный опыт, и немалый. Плавание старшим помощником особенно укрепляет знания судоводителя и тренирует его. Но у Феди не было никакой практики. Почти для любого дела он мучительно, ощупью сам отыскивал правильное решение. И обстоятельства оказались совершенно необычными, пароход брошен, сидит на мели в опасном месте. В его распоряжении вместо опытного экипажа всего два моряка и Таня. Но зато такая проба сил должна была сказать ему многое: получится из него настоящий капитан или нет. Здесь играют роль не только знания, но сила воли, отвага. За действиями Феди не следили бывалые моряки, готовые осудить за каждую ошибку, но ему, как любому новичку, казалось, что за ним смотрят.

«А как поднять якорь? — встрепенулся Федя. — Что надо делать с брашпилем? Сначала взять на стопор, потом соединить шестеренки, стопор отдать… так ли?» Юноше показалось, что он что-то забыл. Сразу прошиб пот. Он схватил старенький учебник, аккуратно обернутый бумагой, разрисованной якорями и парусниками, и стал торопливо листать его. В книге нет. Как же теперь быть?.. Вспомнил про свои записки: в черную клетчатую тетрадь он аккуратно заносил все. Где она? А вдруг осталась на берегу? Или в его каюте?