Значит, пароход «Синий тюлень» все еще в руках партизан. Это хорошо. Но как такое понять: «Грузите президентов Линкольнов в овале, целую, обнимаю». Что это, глупый шифр? Или этот Моргенштерн просто веселый человек?..

— Папочка, ты совсем нехороший, — обиженно протянула девочка и сползла с отцовских колен, — не люблю тебя. Ты нехороший.

Товарищ Андреи решительно отодвинул книгу с телеграммами. Довольно об этом, подождем новостей. Он поцеловал девочку.

— Иди, дочка, к маме. Папа будет одеваться. Сегодня ему предстояло во чтобы то ни стало добыть тысячу мешков муки. Ее ждут в партизанских отрядах, разбухающих день ото дня от добровольцев.

* * *

В кабинете Якова Муренского, одного из владивостокских богачей-промышленников, всегда прохладно. Окна выходили на север, и солнце сюда не заглядывало. Хозяин, худощавый человек, с костлявым лицом, с тонким носом, приплюснутым к усам, сидел за столом и старался вникнуть в смысл полученного минуту назад письма. Собственно, ничего загадочного в нем не било: только просьба изложена так, что похожа на требование. Необычная, властная нота в записке и заставила его задуматься.

Перечитав еще раз, он отбросил листок и позвонил в серебряный колокольчик.

— Проси, — сказал он пожилому слуге.

В кабинет вошел среднего роста, крепко сложенный мужчина. Вряд ли кто-нибудь даже из близких друзей узнал бы в нем товарища Андрея. Он одет в безупречную пиджачную пару. Туго накрахмаленная манишка, галстук с золотым жучком. Вошедший производил впечатление преуспевающего коммерсанта.

Хозяин кабинета встретил его быстрым, хватким взглядом.

— Прошу садиться, — сказал он, чуть приподнявшись и протягивая синеватую от волос маленькую руку. — Курите? Пожалуйста.

Яков Муренский изучающе смотрел, как его посетитель взял из ящика дорогую сигару, как разжигал ее не обрезав. Едва заметная усмешка тронула губы: гость не умел курить.

— Гражданин Муренский, — отложив сигару, сказал товарищ Андрей, — я пришел от тех, кто завтра возьмет власть.

Черный дог, лежавший на диване, спрыгнул на пол, сунул нос в колени гостю и стал его обнюхивать. Бесцеремонное собачье любопытство было неприятно и щекотно. «Проклятый пес, — внутренне поежился товарищ Андрей, — что ему вздумалось!»

Промышленник продолжал молча изучать посетителя, словно тот не сказал ничего особенного.

— Вы поняли меня? — Товарищ Андрей решительно отодвинул собачью морду.

— Да, — медленно произнес хозяин. Что-то сдвинулось на его костлявом лице. — Я понял.

— Нам нужно тысячу мешков муки. Сегодня. Под мою расписку. По расписке вы получите деньги сполна, как только мы установим свою власть.

— Ясно. На сумасшедшего вы не похожи. Не знаю, как вас назвать.

— Как в моей записке — Щукин.

— Что ж… Вы занятный человек, господин Щукин. А вы чувствуете, стоит мне снять трубку, — Муренский положил руку на черный телефон, — и полковник Курасов — знаете? — мигом разделит нашу беседу. — Он сложил руки и хрустнул пальцами.

— Вы не позвоните. Вы знаете, что тогда никакой Курасов не спасет вас… Нам нужна мука, — еще раз твердо повторил товарищ Андрей. Он держался просто и уверенно.

Промышленник откинулся в кресле. Что, если он выставит этого человека или вызовет агентов с Полтавской? А если согласиться с просьбой? «Тысяча мешков муки, не очень-то уж много. Как он уверен… И в голосе те же интонации, что в записке. „Мы установим свою власть“… И ведь, пожалуй, возьмут… Так, может быть, есть расчет помочь тем, кто завтра возьмет власть в свои руки? Если даже мне не заплатят по расписке, стоит рискнуть. А может, они вернут и деньги».

Товарищ Андрей, спокойно улыбаясь, смотрел на коммерсанта и словно читал его мысли. Дальневосточные богачи, четверо братьев Муренских, были для него любопытны их крайним интернационализмом. Каждый из братьев состоял в особом подданстве: английском, итальянском, аргентинском и даже в подданстве республики Гаити. В русском подданстве никто из них не числился.

Спокоен товарищ Андрей, но чего ему это стоило… «Почему, собственно, я так уверен? — думал он. — Почему считаю, что он не выдаст меня и выполнит просьбу? Выполнит! Яков Муренский слыл в городе за расчетливого, трезвого дельца. Не может не видеть такой человек, что белые проиграли все до копейки, что падает и японская подпорка». Товарищ Анд-реп знал, что слухи о новой экономической политике давно просочились в Приморье. Многие промышленники и купцы, страдавшие от японского засилья, лелеяли мысль, что Советская власть снова даст им возможность не только жить, но и наживаться… «Ну, а если Муренский собирается вместе с белыми удрать? Тогда ему не к чему заискивать перед новой властью. Тогда… Тогда дело плохо». Товарищ Андрей увидел себя не в этом, а в курасовском кабинете — истерзанным, со связанными руками. «Ну-ка, — спросит полковник, прищурив левый глаз, — расскажи: зачем тебе мучица понадобилась?..» Товарищ Андрей даже потрогал ухо, словно оно на самом деле было разбито в кровь и болело.

Товарищу Андрею с трудом удалось убедить руководство партийного подполья, что его предприятие с мукой не так уж безнадежно. И теперь ему очень хотелось доказать свою правоту, выиграть сражение. Соблюдая осторожность, он воспользовался сегодня, как всегда, секретной дверью в своем доме и вышел из соседней квартиры. Когда до цели оставалось каких-нибудь два-три квартала, он заметил тень, мелькнувшую сзади и скрывшуюся в переулке. Это скверно. Но он решил не отступать. У парадного подъезда Муренского он, перед тем как позвонить, обернулся, но ничего не увидел. Соглядатай затаился.

Промышленник наконец заговорил — коротко и деловито, — он принял решение:

— Я дам вам записку.

— На предъявителя, — подсказал, скрывая облегченный вздох, товарищ Андрей.

— На предъявителя, — повторил Муренский. — Пошлете прямо на мельницу… Тысячу мешков. — Он подвинул к себе бумагу. — Вы сможете взять их сегодня?

— Да, — отозвался товарищ Андрей. Теперь он стал замечать окружающее. И величину кабинета, выглядевшего пустым, и тяжелые кожаные кресла, и на стене масляный портрет беловолосого морщинистого старика с острым взглядом черных глаз, и огромную хрустальную чернильницу на письменном столе…

— Пожалуйте вашу расписочку… Ах, приготовили заранее? — Муренский пробежал ее. — Ну что ж, она меня устраивает. Вы расплачиваетесь в течение трех дней после того, как… Попрошу устойчивой валютой, — мы люди деловые.

Неслышно передвигаясь по ковру, как-то боком, словно краб, в кабинет вошел слуга. Он прошептал хозяину несколько слов и так же неслышно исчез.

Товарищ Андрей, нутром почуяв опасность, встал.

— Подождите. — Движением руки Муренский остановил его.

Несколько тревожных мгновений прошло в молчании.

— Господин Щукин, за вами следят. При выходе из моего дома вы будете арестованы. Но… не беспокойтесь, — заторопился Муренский, заметив, что гость бросил взгляд на одно из окон. — Мой слуга выведет вас безопасным путем.

— Вы ошибаетесь, господин Муренский, — сказал товарищ Андрей. — У меня вполне добропорядочные документы. — И он показал промышленнику китайский и русский паспорта харбинского жителя и удостоверение, что владелец сего, Щукин И. А., является доверенным лицом Русско-Азиатской компании, направленным в город Владивосток для ревизии местной конторы.

Муренский прочитал все это, вернул и сказал:

— Отлично сделано. Но я смею предположить, что управляющий компании не подозревает о своей услуге русской революции. Ая, — бескровные губы промышленника тронула быстрая кривая усмешка, — я благодаря вам знаю, но… но я не хочу иметь неприятности от тех, кто завтра придет к власти.

Глава двадцать пятая

ВОРОН — ПТИЦА МУДРАЯ, НАПРАСНО НЕ КАРКНЕТ

В твиндеке «Синего тюленя», где прежде жили солдаты, партизаны судили японского офицера и американского проповедника.

После подробного разбора всех обстоятельств за попытку убить Федю Великанова обоих обвиняемых приговорили к смертной казни.