— Разница в чём?

— Гретт, это такое внутреннее понятие, которое никак не касается ни внешних данных, ни незначительных черт характера. Фундаментально, глубже, в крови, в подсознании, если тебе будет так проще уяснить.

Старуха поднялась со стула и встряхнула руками. Потом села обратно.

— А Женщины?

— Женщин — практически не осталось. Я бы сказала, что их нет. Мужчин ещё можно встретить.

— А Тристан?

Гелена подняла на меня такой взгляд, что вначале я прочла в нём недоумение, а следом за этим она внезапно расхохоталась, показав мне все шесть разрозненных зубов.

— Не говори мне, что о своем муже ты думала иначе, чем я сейчас тебе скажу! Я видела его лишь один раз в жизни, когда вы приходили в гости вдвоём, но мне было бы достаточно и секунды, чтобы узнать. Я старая ведьма, выжившая из ума, и я много лет живу на свете. В нём видно человека, который карабкается на вершины гор, чтобы познать — что за ними, чтобы расширить горизонты. В нём дух всех первооткрывателей и путешественников, в нём есть что‑то от северных древних воинов… но в этом впечатлении виноваты ещё и его скулы, и цвет волос… Не важно, что он на самом деле никогда не отправится в кругосветное плаванье ради поиска неизведанных островов. У него нет, и не будет жажды засесть в "берлоге", он не чувствует стен, для него дом — весь мир. Он у тебя… — Геле даже задохнулась, но прервалась, и сделала большой глоток чая из своей чашки. Хитро прищурилась. — Как с тобой сегодня интересно разговаривать…

Очень довольная собой, искренне воодушевлённая, она не собиралась на этом заканчивать свои рассуждения. Она открыла конфеты "Чернослив в шоколаде" и придвинула ближе ко мне.

— О том, кто такие настоящие Женщины, ещё знают некоторых странах. До каких по каким‑то причинам настолько не добралась цивилизация и не проела всё живое ржавчиной, или до тех, кто не смотря ни на какие прогрессы, свято берегли духовность, традицию и культуру. У нас ещё несколько столетий назад встречались Женщины. Но за их силу, которая пугала тупых и слепых, за их необъяснимое влияние, за их магическую притягательность, — их объявляли ведьмами и сжигали.

— А я?

— Нет, конечно, Гретт, ты как все. Я уверенна, что ты и вчера, слушая историю этой твоей знакомой Виолы, поняла, что это так. Правда? Женщины в тебе нет, и не было, и ты никому не отсылала её по почте, не теряла её следов, никогда не замечала её отсутствия и не тосковала об этом. Объяснить природу истинной Женщины сложнее, чем объяснить мужскую. Она сложнее и запутанней, нелогичней и неопределённей, как всё женское. Многие дамы меняют своё тело, становясь с переменным успехом тонкими, чувственными, с выразительными формами, с сексуальным аппетитом, какими угодно, а внутренняя женщина будет отсутствовать. Настоящей ничего не нужно, у неё будет лишь взгляд. И не путай это с природными инстинктами, когда табун побежит за вильнувшими бёдрами…

Гелена на этот раз утомленно допила из чашки. Налила себе ещё и продолжила:

— Я говорю сущности, о том, что находится выше тела и всё же связанно с ним природой и предназначением.

— Что ж, выходит, что простые люди, любя друг друга и создавая семьи, на самом деле испытывают не настоящую Любовь? — мне вдруг стало обидно за всё наше современное общество, которое леди Гелена так жёстоко перевела в ранг бездуховных биологических машин.

— Это не помеха счастью, детка. Это не мешает людям развиваться и расти в других сферах, а вся моя дребедень, которую я пытаюсь тебе разъяснить, это пережиток времени. Сейчас никому и не нужна связь с природой или шаги в мир духов, за пределы всего земного, мы прекрасно обходимся без этого. Любая женщина может встретить любовь, выйти замуж, родить детей, и ни разу не почувствовать потребности вдруг сойти с ума. Это удел таких, как я, — босых дикарок, бегущих по полю за ветром, или ныряющих в глубину моря обнажёнными… ты — не Женщина.

Леди Гелена говорила это таким равнодушным тоном, будто не видела за своими словами ничего обидного, а только лишь правду.

Вот просыпаешься ты в палате, а медсестра тебе говорит — у вас нет ноги. За её словами не может скрываться личного отношения, она информирует тебя, прекрасно зная, что это не сама сильная трагедия, что жить я буду, передвигаться смогу с протезом, и жизнь моя будет идти дальше точно так же, как шла до этого, только лишь с маленьким дискомфортом. После слов леди Гелены я одним махом ощутила это сравнение, и тут же испытала массу чувств, которые я могла объяснить только с помощью того же сравнения. Если я больная, которой только что сообщили об отсутствии части тела, то я мгновенно ощутила невосполнимую потерю, боль, и мираж о том, как я чувствую шевеление пальцев несуществующей ныне конечности. Так же как тело и сознание страдали бы от этого, случись подобное, так и моя внутренняя сущность в эти минуты за чаепитием у старухи начала болеть. Я поняла, что задета сейчас не мои самолюбие, гордость или достоинство, они‑то в моём мозгу молчали, а задета женщина с маленькой буквы. В ней, оказывается, недостает части. В ней что‑то не развилось с рождения…

— И что мне делать?

— Зачем тебе что‑то делать? Будь счастлива, у тебя и так много! Многие даже скажут, что слишком много на одного. Тебе плохо с Тристаном?

— Что ты, Геле!

— Знаешь, — она посмотрела на меня и сказала совсем мягким голосом, — я ошиблась в одном слове и потому ввела тебя в печаль. Все люди настоящие и все чувства настоящие, я неправильно выразилась. Есть просто женщины, а есть женщины с Первозданной Женщиной внутри обычной. Есть просто мужчины, а есть Первозданные Мужчины внутри обычного. Это более точно, и Виола твоя потеряла в себе Первозданную Женщину, однако, ей это не помешало полюбить всем сердцем и родить любимому мужчине детей.

К моему возвращению Трис был уже дома, и когда я открывала дверь, он встречал меня в прихожей.

— Я ещё в магазин зашла и на почту, — я ему улыбнулась и отдала пакет с продуктами, — как ты смотришь на котлеты, картошку и салат к ужину? Ты перекусил что‑нибудь утром?

— Нет, не хотел.

— Выспался?

— Нет, я не ложился, я поработал дома над чертежом.

— Сейчас, только переоденусь.

Я всмотрелась в Тристана пытливым взглядом, только тогда, когда он отвернулся, унося на кухню продукты. Дома он тоже, как Геле, ходил босиком… Он легко носил одежду, любая на нём смотрелась. Он и выбритым и небритым был одинаково хорош собой. У него были незаметные брови, тонкие веки и поэтому под глазами прозрачно читались две — три голубые венки. Он был не юн, но в нём было много энергии и силы. Почему всё это в нём было заметно даже тогда, когда он измотанный возвращался домой с работы, или когда он практически висел на своем стуле в агентстве, не в силах пошевелиться? Почему он спокойно сносил превратности жизни, — увольнение с работы или отсутствие признания его таланта, как архитектора и прочие, почему он молчал о своём горе, когда умер его отец, почему он уже целых пятнадцать лет служит в "Сожжённом мосте" за идею, а не за творческий азарт, по тщеславию, или ради оригинальности?

— Я составлю тебе компанию?

Обычно Триса либо не было дома, либо он занимался своими делами в комнате, не присутствуя во время моего приготовления ужина, а теперь зачем‑то остался. Помогать не стал, — сел на табурет возле стола, откинулся спиной на стену, и наблюдал.

— Хочу на тебя насмотреться и снова уверовать, что ты есть.

Господи, сегодня же понедельник… как это страшно на самом деле, путешествовать во времени. Если я осознаю происшедшее со всех сторон и в полную силу, я сойду с ума только от страха.

— А когда я уезжала к родственникам и меня не было по целым неделям, всё же было нормально?

— Я знал, где ты, и я знал, что ты вернёшься.

— Тристан, мне и без того не по себе… в моей голове сейчас другой день, и за несколько часов я ещё не свыклась с новой истиной. Давай не будем об этом. Смотри на меня, сколько хочешь, но не напоминай.