— Ннеет…, не хочу.

— Тогда у нас есть только одна единственная возможность защитить этих людей. Пока мы не вернёмся назад, гоня эту нечисть прочь с нашей земли, это дать ей понять, что за свои преступления она ответ по полной мере и казнить её будут не гуманным расстрелом или повешеньем, а самыми изуверскими казнями! Думаешь мне доставляет радость придумывать казни пострашней? Это вон Денисенко сейчас доставила удовольствие такая казнь немцев и не потому, что он кровавый маньяк, который упивается болью и кровью своих жертв, а потому, что перед этим эти немцы хладнокровно сожгли всю его семью и односельчан. Только когда немцы поймут, что за свои преступления им придётся ответить, причем адекватно совершенному, они задумаются. А оно того стоит? Стоит рисковать не просто быть убитым, а самым зверским способом в ответ за свои зверства против мирного населения.

— Не знаю Надя, возможно ты и права.

— Конечно права, ничего так хорошо не стимулирует, как наглядный пример. Когда у тебя перед глазами жуткие казни твоих товарищей, которые поглумились над мирным населением, то невольно задумаешься, а не окажешься ли и ты на их месте, после того, как сам жестоко казнишь мирное население.

— А что ты вообще им устроила? Я про такое даже и не слышал никогда.

— Напомнила этим сраным потомках Нибелунгов, что мы тоже древний народ. (Тут наш герой немного ошибается, так как по древнегерманским легендам, Нибелунги являются неким подобием ирландских Лепреконов. Подземных карликов, хранителей сокровищ.)

Делать тут нам больше было нечего, трофеев с эсесовцев было кот наплакал, пара уцелевших грузовиков и пара десятков автоматов, которые мы прихватили с собой, пригодятся. Нам их не на себе нести, а оружия, как и патронов, много не бывает. А нам надо снова запутать свой след, что бы нам самим засаду не устроили и не засадили по самые гланды.

8 июля 1941 года, штаб Гудериана.

— Господин командующий, новые новости о механизированной группе русских.

— Что они в этот раз натворили, кого уничтожили? Я так понимаю, что вы их до сих пор не то, что не уничтожили, но даже не нашли!

— Виноват, но это оказалась очень трудной задачей. Посланный на их поимку моторизованный батальон был полностью уничтожен ими в засаде. Потом их следы потерялись и только вчера снова проявились.

— Что на этот раз?

— Рота СС, рота гауптштурмфюрера СС Рольфа Радке проводила зачистку в одной из деревень и как раз в тот момент, когда они жгли местных жителей, там и оказались русские. Девятерым выжившим солдатам вспороли животы, и прибив их кишки к столбу, заставили идти вперёд, вытаскивая этим из своего живота свои кишки. Самому гауптштурмфюреру сделали Кровавого Орла.

Гудериан удивлённо посмотрел на своего подчиненного.

— Кровавого Орла? Интересно, можно подумать, что мы оказались во времена Зигфрида. (Зигфрид, Сигурд — один из важнейших героев германо-скандинавской мифологии и эпоса, герой «Песни о Нибелунгах». Согласно мифу, Зигфрид был великим воином, который совершил множество подвигов. Одним из его подвигов была победа над драконом)

— В войсках командиршу этого отряда уже окрестили Валькирией и боятся её.

— А это точно она?

— Да господин командующий, есть свидетель.

— Кто-то смог выжить?

— Нет, это русский, он дезертировал из своей части и пробирался к себе домой. Он оказался случайным свидетелем всего произошедшего и видел всё, от начала и до конца. На следующий день он был захвачен нашими солдатами и что бы его не расстреляли, заявил, что владеет важной информацией.

— Понятно, но моё задание с вас ни кто не снимает. Найдите и уничтожьте русский отряд, а эту Валькирию доставьте ко мне!

— Слушаюсь.

Опанас Цибуля дезертировал на третий день войны. Это была не его война. Сам он был родом с Западной Украины, и в состав СССР его деревня вошла в 39 году, после раздела Польши. Его семья считалась середняками, и как он считал, с присоединением к СССР они больше потеряли, чем выиграли. Пускай поляки их и притесняли, но у них было крепкое хозяйство, их хозяйство. Кроме отца, у него было еще два старших брата и две сестры. Зятья тоже работали вместе с ними, вот и получалось шесть мужиков и четыре крепкие бабы, это его сёстры и жёны старших братьев, так что работников хватало, и работали они на себя. Земли тоже хватало, так что потихоньку они богатели, а когда пришли Советы, то всех согнали в колхоз, а большую часть живности национализировали. Им ещё повезло, что они никогда не пользовались наёмными работниками, всё сами, и тут в основном было дело в отцовской жадности. Ему просто было жалко платить чужим людям, когда и собственных работников хватало, вот это и спасло их семью от раскулачивания и высылки в далёкую Сибирь. Да, у них отняли землю и почти всю живность, но не выслали и не конфисковали всё, а отправили работать в колхоз. Отец конечно плевался, и во всю поносил Советскую власть, но дома, что бы посторонние не услышали. Еще у него хватило ума не выступать против новой власти, ни открыто, ни тайно. Некоторые односельчане попытались по ночам нападать на новую власть и её представителей, но часть из них попалась НКВД. Их самих расстреляли, а их семьи сослали в Сибирь, но их семью эта участь миновала. И вот теперь, после начала этой войны, Опанас при первой удобной возможности дезертировал и уже несколько дней пробирался к себе в деревню. Свою винтовку он бросил, здраво рассудив, что если не дай бог попадется немцам, то безоружным у него больше шансов остаться живым. Вот с продовольствием было плохо, вернее его совсем не осталось, и он хотел попросить хоть немного еды в попавшейся ему по пути деревне. Прежде чем идти в деревню, Опанас спрятавшись на опушке леса, стал внимательно её изучать, он не хотел встретиться, как с немцами, так и с советскими бойцами. Лишь убедившись, что в деревне ни кого нет, он только собрался в неё пойти, как появились немцы. Опанас видел, как они стали сгонять всех жителей в большой бревенчатый амбар на окраине деревни, ему хорошо было это видно, и как затем, закрыв амбар, его подожгли. Видел он и как примерно с полчаса после этого в деревню вошли советские, и как они убивали немцев, но больше всего его испугала казнь десятка захваченных противников. Командовала там, как он смог понять непонятная девка, молодая и очень красивая, в танковом комбинезоне и приехала она на большом танке, он таких даже не видел раньше. Казнили немцев жутко, особенно их командира, Опанас даже и не подумал выйти к этим бойцам, а всё также продолжал прятаться и наблюдать за происходящим в деревне. Наконец советские ушли, Опанас выждав ещё с полчаса, прошел в опустевшую деревню и набрал в уже бесхозных хатах себе продовольствия. Он даже нашел пару литровых бутылок с горилкой и разумеется взял их с собой, после чего плотно набив свой сидор продуктами, он ушел из деревни и стал дальше пробираться лесами к себе домой, вот только ему не повезло на следующий день наткнутся на немцев. Испугавшись, что его расстреляют, он сразу стал кричать, что знает важную информацию. Один из немецких солдат немного знал русский язык и с грехом пополам понял, что говорит ему русский пленный. После этого Опанаса Цибулю отвезли в город, где и передали представителям Гестапо и уже они провели его допрос, где он ни чего не скрывая, рассказал всё, что видел. После допроса, его прямо спросили, что он хочет, отправится в лагерь военнопленных, или поступить во вспомогательную полицию, которую немецкие власти организовывали на оккупированных территориях. Разумеется ни секунды не колеблясь, Цибуля выбрал полицию, ещё не хватало сидеть за советы в немецком лагере. Если бы Цибуля знал будущее, то возможно и выбрал бы лагерь, тогда у него может и был бы шанс выжить, но он выбрал службу в полиции и через год был повешен партизанами.

Мы двигались глухими лесными дорогами, но двигаться так вечно невозможно, всё равно время от времени надо пересекать более оживлённые дороги, вот и нам пришлось пересечь такую дорогу, разумеется не на авось. Сначала за ней наблюдала разведка, затем и мы подошли, не вплотную, а остановились на расстоянии и стали ждать пока пройдет немецкая колонна. Будь она не очень большой, до батальона включительно я бы приказал атаковать её, а так, там судя по всему, двигался как минимум полк. Будь мы в засаде, на хорошо подготовленном месте, да с нормальными путями отхода, то можно было пощипать и полк, а так исход столкновения скорее всего будет не в нашу пользу. Всё же слишком немцев много, тут даже преимущество в огневой мощи и броне не особо поможет. В отличие от местных, я с головой дружу и с голой задницей на шашки не мчусь. Лозунг — Слабоумие и Отвага не для меня. Прождав примерно с полчаса, чтобы немцы прилично удалились, мы только хотели начать пересекать дорогу, как от разведки, высланной в обе стороны от нашего места перехода, пришло сообщение, что гонят колонну наших пленных. Пришлось задержаться, во-первых, меня мои бойцы не поймут, если мы им не поможем. Одно дело, когда ты не в состоянии им помочь, и другое, когда это тебе практически ни чего не стоит. А во-вторых, я и сам не хотел их оставлять в немецком плену, были у меня на них кое какие планы. В ожидании пленных я приказал паре десятков пехотинцев перейти на другую сторону дороги, а еще паре залечь по этой стороне, чтобы мои бойцы были с обеих сторон дороги. Минут через десять показалась колонна пленных. Они шли медленно, было видно, что люди устали и идут из последних сил. Всего их было около трёхсот, точнее не скажу, но могу и ошибиться. Их конвоировал взвод немцев, примерно по десятку немецких солдат шли по бокам колонны пленных, впереди медленно двигался грузовик, на заднем борте которого на треноге стоял немецкий станковый пулемёт МГ-08, дуло которого недвусмысленно смотрело на наших пленных. Позади колонны пылили два немецких мотоцикла с колясками, на которых стояло по одному ручному МГ-34, и они контролировали конец колонны пленных. А я уже стал сомневаться, что мне хватит этих бойцов, что бы освободить пленных, но тут события понеслись вскачь. Один из командиров пехотинцев, лейтенант Горячих, закричал во всю глотку — Ложись братцы! На наше счастье, вернее на счастье пленных, тугодумов среди них не оказалось, и они дружно рухнули на дорогу и в тот же момент застрекотали наши ручники, скашивая немецких солдат. Гранаты, из опасения задеть своих, мы не использовали, но и без них прекрасно справились. Всё же шесть ручных пулемётов против трёх десятков гитлеровцев, которые не ожидают нападения, это страшная сила. Один пулемётчик, длинной очередью на полдиска скосил всех мотоциклистов, другой, аналогично прошелся по машине, причем начал обстрел с конца кузова, сразу убив своего немецкого коллегу и тем самым обезопасив пленных. Четверо других прошлись по шедшим по бокам колонны немцам. Те не сразу поняли, что происходит, когда со стороны раздался крик по-русски, а затем все пленные, как по команде упали на землю. Всё же этим пулемётчикам пришлось хуже, хоть целей было и не так много, но они были рассредоточены, и скосить всех одной очередью не получилось, но тут помогли остальные пехотинцы, но всё же убить всех немцев не получилось. Сказалась несогласованность бойцов, в одних немцев стреляли аж по несколько человек, а в других ни одного. В живых осталось трое немцев, которые поняв в чём дело, тут же попадали на землю, и теперь стрелять в них было опасно, можно было попасть в своих. Вот только стрелять больше не пришлось, пленные, как оказалось не просто лежали на земле, а внимательно отслеживали происходящее вокруг них, и увидев, что в живых осталось всего несколько конвоиров, набросились на них сами. Короче этих немцев забили пленные, выместив на них всю свою накопившуюся злобу, за плен, за унижения, за убитых по дороге товарищей. Немцы были в своём репертуаре, и потерявших силы пленных, которые не могли больше сами идти, достреливали. Единственный шанс уцелеть у таких пленных был, если их подхватывали их товарищи и не давали им упасть. Вот сейчас это всё и аукнулось трём уцелевшим, правда совсем ненадолго, конвоирам. Они наверное ещё успели позавидовать своим товарищам, которые умерли легко и быстро. Этих конвоиров били до тех пор, пока от них не остались только окровавленные куски мяса. Сначала их били ногами, но потом, подхватив карабины убитых охранников, стали бить их прикладами. Избиение продолжалось минут пять, пока не прекратилось. Я этому не препятствовал, люди должны были спустить пар, и откуда у них только на это взялись силы. Видно же было, что все уставшие, а тут такой выплеск энергии, наконец все угомонились и я громко произнёс.