Он подождет, когда Ирвинг снова потеряет бдительность, а потом сделает все сам, коли придется. Даже если корабельные врачи установят факт убийства, никто не станет особо дергаться. В этой экспедиции дела и так обстоят хуже некуда. Просто появится еще один труп, о котором придется позаботиться с наступлением оттепели.

В конечном счете тело мистера Серджента так и не нашли — кровавый след, усеянный клочьями одежды, оборвался на полпути к высоченному айсбергу, — но больше никто не пропал. Несколько человек напрочь отморозили пальцы на ногах, и все получили разного рода обморожения и тряслись от холода, когда наконец, через час после обычного времени ужина, поступил приказ прекратить поиски. Лейтенанта Ирвинга в тот день Хикки больше не видел.

А вот Магнус Мэнсон премного удивил его, когда они устало тащились обратно к «Террору». Ветер начал завывать позади них, и морские пехотинцы плелись, держа оружие наготове.

Хикки вдруг понял, что идущий рядом великан плачет. Слезы моментально замерзали на бороде Магнуса.

– В чем дело, дружище? — спросил Хикки.

– Мне тошно, Корнелиус, вот и все.

– Отчего же?

– Бедный мистер Серджент.

Хикки бросил взгляд на своего приятеля.

– Я и не знал, что ты питаешь столь нежные чувства к этим чертовым офицерам, Магнус.

– Я не питаю, Корнелиус. Коли они все помрут и попадут в ад, мне наплевать. Но мистер Серджент умер здесь, на льду.

– И что с того?

– Его призрак не найдет дорогу обратно к кораблю. А капитан Крозье сказал, что все мы получим сегодня вечером по дополнительному глотку рома. Мне грустно, что призрака мистера Серджента не будет с нами, вот и все.

Сочельник и Рождество на «Терроре» прошли тихо, почти незаметно, но второй Большой Венецианский карнавал в канун Нового года восполнит упущенное.

На протяжении четырех суток бушевали снежные бури — столь сильные, что несколько предшествовавших Рождеству дней никто не покидал пределы корабля и время вахт пришлось сократить до часа, — и сочельник и сам священный день отмечали в полумраке жилой палубы. Мистер Диггл приготовил праздничные обеды, состряпав с полдюжины разных блюд из последних остатков неконсервированной соленой свинины и рубленой зайчатины, замаринованной в бочках. Вдобавок кок — по рекомендации интендантов мистера Кенли, мистера Рода и мистера Дэвида Макдональда, а равно под строгим контролем судовых врачей Педди и Александра Макдональда — отобрал несколько банок голднеровских консервов, сохранившихся лучше других, в том числе черепаховый суп, говядину по-фламандски, фаршированного трюфелями фазана и телячий язык. Помощники мистера Диггла очистили от плесени и нарезали последние головки сыра, оба дня подававшегося на десерт, а капитан Крозье пожертвовал последние пять бутылок бренди из тайных запасов винной кладовой, предназначенных для особых случаев.

Настроение оставалось похоронным. И офицеры в холодной кают-компании, и матросы в своем чуть более теплом кубрике (оставшегося в трюме угля уже не хватало на дополнительный обогрев жилой палубы, даже в Рождество) несколько раз пытались запеть, но все песни замирали после нескольких куплетов. Светильное масло надлежало беречь, и потому жилая палуба выглядела не веселее уэльского рудника, освещенного несколькими мерцающими свечами. Брусья шпангоута и бимсы покрывала ледяная корка, одеяла и шерстяные вещи мужчин оставались влажными. Повсюду шмыгали крысы.

Бренди немного подняло настроение, но не настолько, чтобы рассеять мрак, царивший на корабле и в душах людей. Крозье вышел в кубрик, чтобы поболтать с матросами, и несколько человек вручили ему подарки — крохотный кисет сэкономленного табака; резную фигурку бегущего белого медведя; большую картонную маску, изображающую человеческое лицо с выражением страха (преподнесенную, несомненно, в шутку и наверняка не без опасения, как бы грозный капитан не наказал дарителя за фетишизм); залатанную красную шерстяную фуфайку, принадлежавшую недавно умершему другу одного матроса; и полный комплект вырезанных из кости шахматных фигур от капрала морской пехоты Роберта Хопкрафта (одного из самых спокойных и скромных мужчин в экспедиции и того самого, который получил перелом восьми ребер, перелом ключицы и вывих руки во время нападения существа на маскировочную палатку сэра Джона в июне). Крозье поблагодарил всех, пожал каждому руку, похлопал по плечу и вернулся обратно в офицерскую столовую, где настроение было чуть повеселее благодаря неожиданному пожертвованию первого лейтенанта Литтла в виде двух бутылок виски, которые он тайно хранил почти три года.

Пурга прекратилась утром 26 декабря — снега намело на двенадцать футов выше носа и на шесть футов выше планширя правого борта в передней четверти судна, — и, откопав «Террор» из-под снежных завалов и расчистив отмеченную ледяными пирамидами тропу между кораблями, люди занялись подготовкой к мероприятию, которое они называли Вторым Большим Венецианским карнавалом — первым, заключил Крозье, считался карнавал, в котором он принимал участие в бытность свою гардемарином во время неудачной полярной экспедиции Парри в 1824 году.

Непроглядным темным утром 26 декабря Крозье и первый лейтенант Эдвард Литтл поручили наблюдение за рабочими бригадами, занятыми на расчистке корабля и прилегающей к нему территории от снега, Ходжсону, Хорнби и Ирвингу, а сами совершили трудный и долгий переход через снежные заносы к «Эребусу». Крозье испытал легкое потрясение, увидев, что Фицджеймс продолжает терять в весе — мундир и брюки теперь были ему велики на несколько размеров, хотя стюард явно предпринимал попытки ушивать их, — и испытал изрядное потрясение во время разговора с ним, когда осознал, что командир «Эребуса» его почти не слушает. Фицджеймс производил впечатление человека, который только делает вид, будто поддерживает беседу, но на самом деле прислушивается к музыке, играющей в соседнем помещении.

— Ваши люди красят парусину там на льду, — сказал Крозье. — Я видел, как они готовят баки с зеленой, синей и даже черной краской. Для запасного паруса, находящегося в отличном состоянии. По-вашему, такое допустимо, Джеймс?

Фицджеймс рассеянно улыбнулся.

— Вы действительно полагаете, что парус нам еще понадобится, Френсис?

— Очень на это надеюсь, — проскрежетал Крозье. Фицджеймс продолжал улыбаться слабой безмятежной улыбкой, приводившей Крозье в бешенство.

– Вам следует заглянуть в наш трюм, Френсис. Разрушительный процесс ускорился со времени, когда мы обследовали повреждения в последний раз, за неделю до Рождества. «Эребус» не продержится на плаву и часа. Руль расколот в щепки, а он был запасным.

– Можно поставить аварийный, — сказал Крозье, подавляя желание заскрипеть зубами и сжать кулаки. — Плотники могут укрепить треснувшие брусья шпангоута. Я планирую до наступления весенней оттепели вырубить во льду яму вокруг обоих кораблей, подобие сухого дока глубиной футов восемь. Таким образом мы получим доступ к наружной обшивке корпуса.

— Весенней оттепели? — Фицджеймс улыбнулся почти снисходительно.

Крозье решил переменить тему.

— Вас не беспокоит намерение людей устроить этот венецианский карнавал?

С полным безразличием к правилам хорошего тона Фицджеймс небрежно пожал плечами.

— С какой стати мне беспокоиться? Не знаю, как на вашем корабле, Френсис, но на «Эребусе» Рождество прошло в самой тягостной атмосфере. Людям необходимо какое-то развлечение для поднятия духа.

Относительно тягостной атмосферы Рождества Крозье ничего не мог возразить.

– Но бал-маскарад на льду, в кромешной тьме зимнего дня? — сказал он. — Сколько матросов погибнет, став жертвой зверя, подстерегающего там добычу?

– А скольких мы потеряем, коли спрячемся на кораблях? — спросил Фицджеймс, все с той же слабой улыбкой и рассеянным выражением лица. — И у вас же все прошло нормально, когда вы устраивали первый Венецианский карнавал с Хоппнером и Парри в двадцать четвертом году.