Ляпупедор пришли провожать мы все, даже дядя Миша. А толстая Наташа принесла на вокзал свои нарды и сунула их сопернице.

— Держи. На память, — задыхаясь, сказала она,

— Спасибо большое! Вы золотой человек, Наташа! — Ляпупедор заплакала.

Наташа тоже заплакала.

— Говно ты собачье, — сказала она.

— А вы диди траки, — сказала Ляпупедор.

И они обнялись.

О Ляпупедор больше мы ничего не слышали.

Я уже писал, что Чиаурели нередко приглашали на дачу к Сталину. Ужинал Сталин ночью, и Чиаурели возвращался под утро и часто не ехал в гостиницу, а заезжал к нам, чтобы поделиться впечатлениями. Из его рассказов мне запомнилось, что Сталин играет на гитаре и поет городские романсы, что спит он на диване и на стул ставит настольную лампу, и суп из супницы разливает гостям сам, половником.

От Сталина дядя Миша возвращался, как правило, пьяным и вспоминал, не сказал ли он лишнего. Чиаурели был человек непьющий, но там, на даче, один из членов Политбюро наливал ему полный фужер коньяка и предлагал выпить за здоровье Иосифа Виссарионовича. Попробуй отказаться!

Однажды дядя Миша вернулся от вождя в плохом настроении. В то время началась травля композитора Дмитрия Шостаковича. Дядя Миша хотел заступиться за него и сказал вождю, что пресса несправедлива к великому композитору. Сталин посмотрел на Чиаурели так, что ему стало жутко. И сказал:

— Музыка Шостаковича народу непонятна, товарищ Чиаурели.

А окончательно дядя Миша потерял расположение вождя, когда познакомил его с исполнителем роли Сталина актером Михаилом Геловани.

Геловани, который тогда во всех фильмах снимался в роли Сталина, никогда не видел его «живьем» и упрашивал Чиаурели познакомить его со своим героем.

Чиаурели говорил, что постарается. Потом Геловани кто-то звонил и говорил, что Сталин хочет пообщаться с ним. Инкогнито.

Надо, чтобы Геловани заказал ужин в отдельном кабинете ресторана «Арагви». Геловани заказывал ужин в кабинете, а вместо Сталина являлся Чиаурели с компанией. И так много раз. Наконец Геловани сказал дяде Мише:

— Если хочешь, чтобы я тебя угостил, скажи прямо, со мной этот номер больше не пройдет!

Но однажды, когда Чиаурели вместе со Сталиным в машине ехал на дачу, Чиаурели сказал ему, что Геловани мечтает с ним познакомиться. Сталин взял трубку телефона и распорядился, чтобы актера Геловани пригласили на ужин.

А дядя Миша Геловани в это время валялся дома на диване небритый, в костюме Сталина (костюмы Сталина, в которых Геловани снимался, он использовал дома как пижаму) и читал.

Звонок по телефону: «Товарищ Сталин приглашает вас поужинать. Будьте готовы, за вами сейчас заедут».

— Хорошо, хорошо, начинаю готовиться, жду, — сказал Геловани и улегся на диван, он решил, что это очередной розыгрыш.

Звонок в дверь. Геловани открыл.

На пороге полковник.

— Вы прямо так поедете? — сухо спросил полковник.

— Так.

— Пойдемте, — полковник пожал плечами.

Спустились — у подъезда стоит «паккард» (черный лимузин). Геловани удивился, но решил, что Чиаурели мог и «паккард» добыть. Сели в машину. Полковник взял трубку и сказал: «Седьмой, я третий. Еду». Телефон в машине смутил Геловани. А когда на перекрестках регулировщики стали отдавать машине честь, Геловани всерьез заволновался:

— Извините, а куда мы едем?

— К Иосифу Виссарионовичу.

— Ради бога, давайте вернемся! Мне надо побриться, переодеться…

— Поздно.

Что было потом, рассказывал Чиаурели — за столом во главе со Сталиным сидят члены Политбюро, заходит небритый человек в мятом костюме Сталина, абсолютно на Сталина не похожий. Сталин только зыркнул на него и потом весь вечер словно не замечал.

После этого Геловани перестали снимать. И в роли Сталина, и вообще. Он стал безработным и очень нуждался. И Чиаурели попало — после того как фильм о Сталине «Незабываемый девятнадцатый» разгромили в прессе, он несколько лет ничего не снимал.

Когда Сталин умер, Чиаурели за пропаганду культа личности выслали в Свердловск снимать хроникальный фильм о выплавке чугуна.

Перед отъездом дядя Миша пришел к нам и долго, часа четыре, пел романсы на магнитофон, на всякий случай (некоторые из этих русских романсов я услышал впервые и потом не слышал никогда). Эту пленку я бережно хранил в ящике письменного стола. А через несколько лет, когда хотел дать кому-то послушать, она рассыпалась. Советские пленки не сохранялись.

В репертуаре Нани Брегвадзе много романсов, которые она слышала в детстве в исполнении Чиаурели. (Нани — лучшая подруга дочери Чиаурели Софико, и часто бывала у нее.)

Нани исполнилось шестнадцать, и она влюбилась в брата Софико Рамаза, который к тому времени уже был женат и у него был сын. Когда я приезжал в Тбилиси, жена Рамаза Галя накрывала на стол, а Рамаз говорил Софико, чтобы она позвала Нани. Нани приходила нарядная, в наглаженной школьной форме (она тогда училась в десятом классе), в лакированных туфельках. Садилась к роялю и пела, не сводя с Рамаза влюбленных глаз. (Пела она в юности так же волшебно, как и сейчас.) А мы с Рамазом сидели, выпивали, вспоминали детство, рассказывали новые анекдоты. Нани, наверное, было обидно, что мы ее не слушаем, и она начинала петь громче, но Рамаз говорил:

— Нани! Чуть потише.

Нани замолкала.

— Ты пой, пой, только негромко, — говорил Рамаз.

Нани покорно начинала петь.

Ровно в десять часов Рамаз отправлял Нани домой:

— Но мама мне разрешила до половины одиннадцатого, — говорила Нани.

— Детям спать пора, — говорил Рамаз.

Нани, сдерживая слезы, спрашивала:

— А завтра приходить?

— Мы еще не знаем где будем. Софико тебе сообщит, — говорил Рамаз.

У Резо Габриадзе в запасе всегда много удивительных и невероятных историй. Он утверждает, что все это было на самом деле. Как-то Резо рассказал про деревенского летчика, который на ночь прикрепляет вертолет к дереву цепью с замком, чтоб не украли. Мне эта история понравилась, и мы с Резо решили написать про этого летчика сценарий. Чтобы познакомиться с жизнью маленького провинциального аэропорта, поехали в город Телави — там был такой. Была там и комната отдыха летчиков с двумя койками. В ней мы с Резо и поселились. Вставали рано, пили теплое парное молоко. А потом лежали на летном поле, смотрели на небо, на далекие горы и сочиняли. Пахло сухой травой. Придумали немало забавного. (Кое-что потом вошло в фильм «Мимино».)

Неожиданно пришла телеграмма. Меня вызвали в Москву и послали в Америку с фильмом «Афоня» (читай "Улыбка в кармане). Потом начались экзамены по мастерству у моих студентов во ВГИКе и еще что-то. Резо в Тбилиси начал снимать свои короткометражки про трех чудаков. И проект заглох.

За время, пока мы жили в Телави, вертолет прилетел всего лишь один раз. (Был закрыт перевал.) Из высокогорной деревни прилетели крестьяне с хурджинами, среди них три девушки — на горянках были темные платки, цветные байковые халаты, шерстяные носки и узкие резиновые калоши. Прямо от вертолета горянки направлялись в туалет и минут через десять выходили в шелковых кофточках, мини-юбках и в туфлях на высокой платформе.

Зимой мы с Токаревой написали сценарий про деревенскую девчонку, влюбленную в летчика, который сочиняет стихи и играет на трубе. После «Афони» мне хотелось снять что-то простенькое и светлое. Сценарий приняли. И мы запустились в производство. Но случилось так, что когда мы уже написали режиссерский сценарий, и начался подготовительный период (точно помню, тринадцатого мая), ко мне в гости пришел писатель Максуд Ибрагимбеков (мой друг). Вечером мы гуляли по Чистым прудам, и я рассказывал ему сюжет будущего фильма. Когда дошел до середины, Максуд спросил: