После каждой пробы я говорил:

— Хорошо. Но — не то.

А Леночка Судакова говорила:

— Давайте вызовем Басилашвили. Георгий Николаевич, это ваш актер.

Следующая проба, а она опять:

— Георгий Николаевич, надо вызвать Басилашвили. Другого мы не найдем.

Я не выдержал и накричал на нее:

— Ну сколько можно, Лена?! Ты что, глухая? Не буду я его пробовать — и все! Понятно?

— Как скажете, Георгий Николаевич, — вздохнула она.

А на следующее утро завела Басилашвили ко мне в кабинет и сообщила, что Олег Валерианович сегодня вечером свободен и может сняться у нас для пробы.

«Ну, Леночка! Я с тобой потом поговорю!» — разозлился я.

А сам говорю:

— Елена, ты, наверное, забыла. Сегодня у нас снимается Сидоров.

— Георгий Николаевич, Сидоров дал нам время только до восьми, а после восьми у нас еще полсмены.

Деваться некуда. Сидит напротив меня красивый, самоуверенный, с хорошо поставленным голосом сорокалетний мужчина. Конечно, он не годится на скромного, беспомощного и безвольного переводчика Бузыкина. Ну как это скажешь? И я говорю:

— Очень рад, что вы пришли, Олег Валерианович. Вечером увидимся.

А Леночка говорит:

— Георгий Николаевич, может, вы подвезете Олега Валерьяновича, вам по пути.

— Конечно, подвезу.

Он вышел на Маросейке у аптеки (там жила его мама), а мы проехали метров пятьдесят, и машина остановилась на красном светофоре. Я посмотрел в зеркало заднего вида. Вижу стоит сутулый человек и не знает, как перейти улицу. То дойдет до середины, то вернется на тротуар.

Вечером на пробы я ехал уже с другим настроем.

Олег снимался тогда с Мариной Неёловой. (Марина пробовалась на Аллу.) Смотреть было очень приятно. У Бузыкина бегали глазки, он неумело выкручивался, объяснял, что он сейчас никак не может уйти из дома, что не надо торопиться — всему свое время… А Алла, с трудом сдерживая накопившуюся ярость, ласково ворковала, что понимает его, что он талантливый и для нее самое главное, чтобы ему было хорошо…

Когда съемка кончилась, я сказал Леночке: «Спасибо».

Марину Неёлову я увидел в курсовой работе своего ученика по режиссерским курсам — там она играла работницу метро. Она мне очень понравилась, и я все время думал: «Надо обязательно снять эту девочку». И когда приступили к «Осеннему марафону», сказал Леночке, чтобы на Аллу она разыскала девушку, которая играла в курсовой работе моего ученика. Фамилию актрисы я не помню, но фильм был о работниках метро.

Леночка пошла в комнату группы звонить на режиссерские курсы. Через какое-то время вернулась и говорит:

— Георгий Николаевич! О метро на режиссерских курсах была только одна картина, и там играла Марина Неёлова. Вы про нее говорите?

— Может быть. Я ж тебе говорю, что фамилию не помню.

Леночка принесла журнал «Советский экран», на обложке был портрет Неёловой.

— Она?

— Кажется, она. Вызови.

Проходит неделя — Неёлова не появляется. Спрашиваю Леночку:

— Где Неёлова?

— Она занята, но скоро придет, Георгий Николаевич.

Проходит еще неделя — нет Неёловой.

Леночка снова:

— Она занята, Георгий Николаевич.

— Ну поищи еще кого-нибудь.

— Но она хочет у нас сниматься.

— Хотела бы — пришла.

— У нее театр, кино, телевидение. Она сегодня — звезда номер один, Георгий Николаевич!

Между прочим. Я всегда плохо знал актеров. В театр ходил редко, потому что хотелось курить. А фильмы смотрел выборочно.

Мы — Леван Шенгелия, Нора Немечек и Сергей Вронский — у меня в кабинете обсуждали декорации. (Художниками на «Осеннем марафоне» были Леван Шенгелия и Нора Немечек, оператором Сергей Вронский.)

Открывается дверь, заходит Леночка, а с ней подросток — маленький, худенький, в джинсовом костюме, кроссовках, в перчатках, в огромных черных очках, с растрепанной копной волос и с ключами от автомобиля в руках (чем-то похожий на хулигана из мультика).

— Георгий Николаевич, вот и мы! — говорит Леночка.

— Вижу. Извини, Леночка, но я сейчас занят.

— Георгий Николаевич, это же Неёлова!

— Это? — я даже привстал от удивления.

Интонация была такая, что Марина до сих пор простить мне этого не может.

Между прочим. Когда Марина пришла в следующий раз, я опять ее не узнал. В платье, в туфлях, с высокой прической — это была светская красавица.

Жену Бузыкина сыграла Наташа Гундарева. Она прочитала сценарий и пришла на первую же встречу абсолютно готовая к съемкам любой сцены, а там, где у нее были сомнения, — в сценарии было подчеркнуто. И полностью выстроена логика развития характера, и продуман костюм для каждой сцены.

Наташа была не только замечательной актрисой, мне кажется, она могла бы быть прекрасным режиссером.

Первая актриса, которая у меня снималась. (Она играла Варвару в учебной работе «Васисуалий Лоханкин».) В «Марафоне» играет тоже Варвару. Я считаю, что это лучшая роль ведущего театрального режиссера и актрисы России Галины Волчек в кино. Но она со мной категорически не согласна. (Ей не понравилось, как ее снял оператор Вронский.)

Володин написал сценарий о себе, а я, сознаюсь, снимал эту историю про себя. (У меня тогда была сходная ситуация.) Так что материал был мне хорошо знаком, и снимался фильм легко. Застопорились на сцене «Застукали».

Бузыкин вернулся от Аллы под утро. Жена ждет его, не спит. Бузыкин врет — жена обличает. Хороший володинский текст, великолепные актеры. Все хорошо. А мне скучно.

В перерыв в буфет не пошел, сидел на скамейке в коллекторе. Курил. Саша — со мной рядом, огорченный.

— Может, текст сократить… Или попробовать: он оправдывается, а она молчит…

И тут видим — идет Леночка, несет курточку.

— Принесла, — говорит она. — Они ее забыли ему дать.

— Кому?

— Бузыкину.

— Зачем? — спросил я.

— Как зачем? Ему же Алла подарила. Я ее на вешалке повешу в декорации, Георгий Николаевич, — и Леночка ушла.

— Какая же я балда! — сказал Володин. — Он должен войти в квартиру с курткой. Не во дворе же он ее спрятал!

(В предыдущей сцене, которую мы еще не снимали, Алла подарила Бузыкину курточку.)

Пошли в декорацию смотреть, куда Бузыкин будет ее прятать.

— Может он ее… нет, это перебор, — засомневался я.

— Что?

— В пианино. (В декорации стояло старинное резное пианино.)

— То, что надо. Откроет крышку и — туда! А жена стоит за занавеской и все видит, — сказал Саша.

И сцена пошла!

Всех нашли, всех утвердили. Осталось найти актера на роль профессора Хансена, который приехал в Ленинград изучать Достоевского.

С иностранцами у нас в кино всегда была проблема. В советском кино иностранцев, как правило, играли прибалтийцы — латыши, литовцы и эстонцы. И чаще всего эти иностранцы были американскими шпионами.

Кушнерев сказал, что у него есть знакомый, корреспондент западногерманского журнала «Штерн» Норберт Кухинке, который, как ему кажется, подходит на роль Хансена. Я попросил Юру устроить так, чтобы я, не знакомясь, посмотрел на Кухинке. Юра назначил ему свидание у проходной «Мосфильма». Норберт подъехал на своем «Мерседесе», вышел из машины… и я понял: идеальный Хансен!

Но не подошел к нему: знал, что прежде чем пригласить на съемки иностранца из капиталистической страны, надо получить разрешение.

И началось! Написали письмо в иностранный отдел Госкино. Там ответили, что они такие вопросы не решают, и переадресовали нас в МИД (Министерство иностранных дел). В МИДе нам сказали, что они такими вопросами не занимаются, и переадресовали нас в КГБ (Комитет государственной безопасности). Из КГБ пришел ответ, что иностранными журналистами занимается УПДК (Управление по делам дипкорпуса). Написали в УПДК. Оттуда пришел ответ, что они удивлены, что мы не знаем, что кинематографом занимаются не они, а Госкино.