— Это и есть забегаловка? — удивилась Аля.

— Похоже, местечко облюбовала здешняя хулиганствующая братва. А без комфорта им уже туго. К хорошему легко привыкают.

Аля нахмурилась:

— Сволочное время.

— Не хуже любого другого. Но и не лучше. «Кровью сограждан себе состояние копят и жадно множат богатств свои, громоздя на убийство убийство…» — продекламировал Маэстро.

— Это что, стихи?

— Да.

— А чьи?

— Древнеримского поэта Лукреция. Так что, барышня время все то же. И люди те же.

А вот погода — меняется.

— Мы уже в Крыму?

— На подъезде. Городок Крамогорск. Райцентрик. Маэстро загнал автомобиль на маленькую стоянку. Больше не было ни одной машины.

— Может быть, мы выпьем кофе еще где-нибудь? — робко спросила Аля.

— Барышня, для девушки, порешившей за полторы минуты семь отборных боевиков Автархана, ты слишком застенчива.

— Кто такой Автархан?

— Один из авторитетнейших людей Княжинска. Ныне покойный.

— Я… Я была не в себе…

— А может быть, наоборот?

Аля пожала плечами. Произнесла нерешительно, покосившись на заведение:

— И все же…

— Девушка, мы будем пить кофе там, где сочтем нужным. Не хватало еще считаться с бычками. Повторится так раз, другой, и эти животные решат, что они не мяса, а право имеют. Место забойного скота — в стаде. Наше — там, где мы решим.

Маэстро галантно открыл Дверь:

— Прошу.

Зал был пуст. Все столики свободны. Полусонный бармен вяло сидел за стойкой и пялился в телевизор, по которому показывали шумный боевик. Единственная официантка тоже припухала, из последних сил борясь со сном.

— Ну вот, все условия. У быков, надо полагать, пересменка. Час волка.

— Какой?

— Четыре утра — час волка. Именно в это время происходят все леденящие душу преступления, государственные перевороты и прочие человечьи шалости. К тому же к четырем человек невольно устает и, какой бы крепкий ни был, хочет покоя и неги.

— Вы тоже?

— Ничто человеческое мне не чуждо. Тем более, как сказал поэт: в мире счастья нет, а есть покой и воля. Воля присутствует, а вот покой — только снится. И — вечный бой…

Маэстро выбрал столик, отодвинул девушке стул.

— Располагайся.

— Я в туалет хочу.

— Пошли.

— Да я дорогу уж как-нибудь найду…

— Тебе не надоели еще приключения?

— До смерти.

— Ну тогда помолчи.

Маэстро прошел вперед, быстро осмотрел дамский туалет. Сказал:

— Заходи. Только ненадолго.

— Это уж как получится.

Оказавшись в туалете, Аля первым делом подошла к окну: фигушки. Полуподвал, оконце махонькое, кошке пролезть впору, но и то — заделано крепкой решеткой и уж потом рифленым стеклом. Как бы она сейчас отвязалась от всех и всяких провожатых!.. Не получится. А жаль. Остается использовать сие местечко по назначению.

Аля уже плескалась под умывальником, когда дверь снова открылась.

— Ну? Пошли? Нечего тут…

— Неистребимая тяга мыть руки перед едой. Очень микробов боюсь. Особенно вирусов.

Они пошли к столу. Маэстро следовал впереди. Аля даже подумала, не следовал, а шествовал: он шел прямо, и затылок будто упирался в невидимый высокий жесткий воротник. Словно он проходил не по пустому и полутемному придорожному шалману, а ступал по Георгиевскому залу Кремля. Или по меньшей мере по ковровой дорожке приемной Белого дома.

Маэстро дождался, пока девушка уселась, устроился сам, посмотрел на бармена и официантку. Те встрепенулись разом. Что-то в облике вошедшего было неумолимо жесткое, жестокое, властное, то, что нельзя было проигнорировать или не заметить.

Официантка как-то даже подобралась, танцующей походкой подошла к столику.

— Чем порадуете, красавица?

Заспанная, с отекшими веками «красавица» тем не менее улыбнулась:

— К сожалению, только холодные закуски. У нас всего один повар, и кухня давно закрыта. Но можем разогреть в микроволновке гамбургеры.

— Лучше меньше, чем ничего. Из холодных закусок — балык, сыр, ветчина. И чай, очень крепкий. У вас есть большой заварной чайник?

— Да. Узбекский. И пиалы к нему.

— Вот и славно.

— Спиртное?

— Будешь? — быстро спросил он Алю.

— Нет.

— Не нужно. Как вас зовут, красавица?

— Зинаида.

— Заварки не жалейте, Зинаида. Мужчина я не скупой.

— Да я навидалась. Сделаем все путем.

Зинаида прошла в кухню. Следом за ней вошел бармен.

— Ну? — спросил он.

— Что — ну? Заказ приняла, готовлю.

— Что это за фраер?

— А мне что за дело?

— Денежный?

— А ты не видишь?

— Тачка у него хорошая.

— Нормальная.

— Ты чего как вареная? Какого хрена ему к нам заезжать?

— А чего и не заехать в такую ночь?

— Пацаны только разошлись. Звякну-ка я Бурнашу, пусть приедет.

— Это еще зачем?

— Присмотрит.

— А чего за ним присматривать? Мужик красивый, не один и не с командой, с девчонкой…

— Дура! Да у нас на кассе денег немерено! Кащей забрать не заехал, видать, заблудил с телками или еще что… , если чего, кому отвечать? Мне! И тебе тоже.

Вот и… , этот… черный…

— Да какой он черный? Морда нашенская.

— Не о том я, Зинуля… Взгляд у него… Такой, что до костей пробирает. Звякну.

— Дурак ты, Костик. Знаешь поговорку: «Не буди лихо, ока оно тихо».

— Вот я и хочу, чтобы тихо было. Пусть Бурнаш суетится, мое дело телячье.

— Ну как знаешь, Константин.

— Из спиртного чего заказал?

— А ничего.

— Во-о-от.

— Что — вот? За баранкой он, и все объяснения. Это когда это крутые в выпивке за рулем себе отказывали? Он чего, гаишников каких здесь, в степи, углядел?

— Дурак ты, Константин, и толковать с тобой нечего. Ночь, темень, дорога ледяная… Он же не самоубивец…

— А я все же звякну. Случись чего — нам вовек с Кащеем не расплатиться. Говорю же, денег — вагон, все палаточники как с вечера свезли, так и… А и этот козел стриженый, Соня, и тот свалил… «По делам…» Какие у него дела, у отморозка бритого? Поди, Светку из палаточки во все щели дерет, вот и все дела…

— А тебя завидки взяли?

— Дура!

— Вот и кликни Соню, а Бурнашу нечего…

— Я сказал…

— Сказал, показал… Просто подлая у тебя душа, Константин. Бурнаш приедет — и Соне по мусалам надает, что развлекается, а не работает. А тебе чего надо? Чтобы он от Светки отлез. Только смотри, как бы самому не схлопотать — за ложный вызов… Очень Бурнашу понравится.

— А мне чего? Бабки оставили, а я должен…

— Во-во. Ты еще страху на него нагони, дескать, грабят тебя, убогого… — Зинаида стрельнула глазами в зал. — Эй, смотри, Константин. Этот мужчина, сдается мне, и уркаша-то в бумажку закрутит, а уж тебя, убогого, так просто на вилку подденет… Как закусь.

— Ты еще поговори! Твое дело — жрать нести!

— Вот я и понесу. Я в официантках двадцать лет ишачу и дело свое знаю. А только вот раздолбаев вроде тебя сколько ни учи — все не в науку.

— Ладно, поговорили. Иди обслуживай. Да, и табличку навесь: «Санитарный час».

Надо было и этого отвадить, да уж чего теперь… Пошла…

— А ты не погоняй, не запряг.

Зинаида залила кипятком чайник и начала раскладывать нарезанные кушанья по тарелке. Ей хотелось сделать все хорошо, как в старые времена. И мужчина этот…

Он, верно, привык не по таким забегаловкам закусывать… Да и… Ее так давно никто не называл красавицей… Совсем давно. Теперь уже и не вспомнить.

Бармен закрылся за дверцей директорского кабинета, и она услышала, как он накручивает диск.

— Коз-з-зел! — в сердцах произнесла она и пошла в зал. Зинаида расстаралась.

Нарезанные тонкими ломтями балык, семгу, осетрину, ветчину украсила зеленью и лимоном. Аккуратно, «по-наркомовски», нарезала хлеб. К сыру подала сливочное масло; чайник аккуратно обернула полотенцем, расставила пиалы.

Маэстро плеснул чаю в пиалу, открыл чайник, вылил обратно.