– При Наварине. А он действительно сражался?

– Да, хотя кое-кто утверждает противное. Пастор собирается это выяснить. Потом был ещё один – ему отсекли голову, и он не позаботился упомянуть об этом в хрониках. Но наш пастор раскопал эту историю.

– В чьё царствование это случилось?

– Я не могу запоминать все царствования, Динни. При Эдуарде Шестом или Эдуарде Четвёртом – почём я знаю… Он был сторонник Красной розы. Затем был ещё какой-то, который женился на одной из наших. Его звали Роланд или в этом роде. Он натворил что-то страшное, и у него отобрали землю. Он не признал короля главой церкви. Что это значит?

– При государе-протестанте это значило, что он католик.

– Сначала сожгли его дом. О нём упоминается в "Mercurius rusticus"[11] или в какой-то другой книгге. Пастор утверждает, что его у нас очень любили. Не помню, что было сперва – то ли дважды сожгли его дом, то ли ограбили. Там был ещё ров с водой. Есть даже список всего, что взяли.

– Как интересно!

– Варенье, и серебро, и цыплят, и белье, и даже зонтик или что-то смешное в этом роде.

– Когда всё это было, тётя?

– Во время гражданской войны. Он был роялистом. Вспомнила – этого звали не Роланд, а по-другому. Её звали Элизабет, как тебя, Динни. История повторяется.

Динни смотрела на полено в камине.

– Потом был ещё последний в роду адмирал при Вильгельме Четвёртом, который умер пьяным. Не Вильгельм, а он. Пастор это отрицает. Он и пишет для того, чтобы это опровергнуть. Он говорит, что адмирал прозяб и выпил от простуды рому, а организм не сработал. Где я подхватила это слово?

– Я иногда употребляю его, тётя.

– Ну, конечно. Так что у него целая масса выдающихся предков, не считая всяких обыкновенных, и они восходят прямо к Эдуарду Проповеднику или кому-то ещё. Пастор хочет доказать, что Тесбери древнее нас. Какая нелепость!

– Не волнуйтесь, милая тётя! – замурлыкала Клер. – Ну кто станет это читать?

– Не скажи. Он просто любит разыгрывать сноба – это его поддерживает. А, вот и Ален! Клер, ты видела мой портулак? Не пойти ли нам посмотреть?

– Тётя Эм, вы бесстыдница, – шепнула Динни ей на ухо. – И потом, это ни к чему.

– Помнишь, что нам твердили по утрам в детстве? Час терпеть – век жить. Клер, подожди, я возьму шляпу.

– Итак, ваш отпуск кончен, Ален? – спросила Динни, оставшись наедине с молодым человеком. – Куда вас направляют?

– В Портсмут.

– Это хорошо?

– Могло быть хуже. Динни, я хочу поговорить с вами о Хьюберте. Если дело плохо обернётся в суде, что тогда?

Динни разом утратила свою "шипучесть". Она опустилась на подушку перед камином и подняла на Алена встревоженный взгляд.

– Я наводил справки, – продолжал молодой Тесбери. – В таких случаях даётся отсрочка на две-три недели, чтобы министр внутренних дел мог ознакомиться с решением суда. Как только он утверждает его, виновного немедленно выдают. Отправляют обычно из Саутгемптона.

– Вы серьёзно думаете, что до этого дойдёт?

– Не знаю, – угрюмо ответил Ален. – Представьте себе, что боливиец кого-то здесь убил и уехал. Мы-то ведь тоже постарались бы заполучить его и нажали бы для этого на все пружины.

– Это чудовищно!

Молодой человек посмотрел на неё с решительным и сочувственным видом:

– Будем надеяться на лучшее, но если дело пойдёт плохо, придётся принять меры. Ни я, ни Джин так просто не сдадимся.

– Но что же делать?

Молодой Тесбери прошёлся по холлу, заглянул за двери. Затем наклонился к девушке и сказал:

– Хьюберт может улететь. После возвращения из Чичестера я ежедневно практикуюсь в пилотировании. На всякий случай мы с Джин разработали один план.

Динни схватила его за руку:

– Это безумие, мой мальчик!

– На войне приходилось делать и не такое.

– Но это погубит вашу карьеру!

– К чёрту карьеру! Что же, по-вашему, лучше сложить руки и смотреть, как вас и Джин сделают несчастными на долгие годы, а такого человека, как Хьюберт, навсегда изломают?

Динни конвульсивно сжала его руку, потом выпустила её.

– Этого не может быть. До этого не дойдёт. Кроме того, как вы доберётесь до Хьюберта? Он же будет под стражей.

– Пока не знаю, но буду знать, когда наступит время. Мне ясно одно: если его увезут, там уж совсем никаких шансов не останется.

– Вы говорили с Хьюбертом?

– Нет. Покамест все очень неопределённо.

– Я уверена, что он не согласится.

– Этим займётся Джин.

Динни покачала головой:

– Вы не знаете Хьюберта. Он никогда вам не позволит.

Ален усмехнулся, и Динни внезапно заметила, что в нём есть какая-то всесокрушающая решительность.

– Профессор Халлорсен посвящён в ваш план?

– Нет, и не будет без крайней необходимости, хотя, должен сознаться, он – славный малый.

Девушка слабо усмехнулась:

– Да, славный, только чересчур большой.

– Динни, вы не увлечены им?

– Нет, мой дорогой!

– Ну и слава богу! Видите ли, – продолжал моряк, – с Хьюбертом вряд ли станут обращаться, как с обыкновенным преступником. Это облегчит нам задачу.

Динни смотрела на него, потрясённая до мозга костей. Последняя реплика окончательно убедила её в серьёзности его намерений.

– Я начинаю понимать, что произошло в Зеебрюгге. Но…

– Никаких «но» и встряхнитесь! Пакетбот прибывает послезавтра, и дело назначат к вторичному слушанию. Увидимся в суде. Мне пора, Динни, – у меня каждый день тренировочный полет. Я просто хотел поставить вас в известность, что мы не сложим оружие, если дела обернутся плохо. Кланяйтесь леди Монт. Я её больше не увижу. До свидания. Желаю удачи.

И, прежде чем она успела сказать хоть слово, он поцеловал ей руку и вышел из холла.

Притихшая и растроганная, Динни сидела у камина, где тлело кипарисовое полено. До сих пор мысль о бунте никогда не приходила ей в голову, девушка никогда по-настоящему не верила, что Хьюберта могут предать суду, не верила даже сейчас, и «безумный» план казался ей от этого ещё более рискованным: давно замечено, что опасность тем страшней, чем она маловероятней. К волнению девушки примешивалось тёплое чувство, – Ален даже не сделал ей очередного предложения. Это лишний раз убеждало Динни в том, что он говорил серьёзно. И, сидя на шкуре тигра, доставившего не слишком много волнений восьмому баронету, который со спины слона застрелил её владельца в ту минуту, когда тот отнюдь не стремился обратить на себя внимание, Динни согревала тело жаром кипарисового полена, а душу сознанием того, что она никогда ещё не была так близка к пламени жизни. Куинс, чёрный с белыми подпалинами старый спаниель её дяди, который во время частых отлучек хозяина обычно не проявлял особого интереса к людям, медленно пересёк холл, улёгся на пол, опустил голову на лапы и поднял на Динни глаза в покрасневших ободках век. Взгляд его как будто говорил: "Может быть, будет, а может, и нет". Полено негромко затрещало, и высокие стоячие часы в дальнем углу холла, как, всегда медлительно, пробили три часа.

XXXII

Там, где речь идёт о деле, исход которого сомнителен – будь то спортивный матч, ньюмаркетские скачки, ультиматум или отправка человека на виселицу, возбуждение всегда достигает апогея в последнюю минуту. Поэтому в день, когда Хьюберт должен был вторично предстать перед судом, ожидание стало для семьи Черрелов особенно мучительным. Родственники Хьюберта собрались в полицейском суде, словно древний шотландский клан, который немедленно стекался, как только опасность грозила одному из его сочленов. Налицо были все за исключением Лайонела, у которого шла сессия, и детей Хилери, уже уехавших в школу. Всё это напоминало бы свадьбу или похороны, не будь лица так угрюмы и не таись в душе у каждого обида на незаслуженную несправедливость. Динни и Клер сидели между отцом и матерью; справа от них расположились Джин, Ален, Халлорсен и Эдриен. Сзади них – Хилери с женой. Флёр с Майклом и тётя Уилмет. На третьей скамье сэр Лоренс и леди Монт. Пастор Тесбери в последнем ряду замыкал этот боевой порядок, имевший вид перевёрнутого треугольника.

вернуться

11

Сельский Меркурий" (лат.).