Всякий раз, когда капеллан заходил посидеть со мной, он рассказывал мне новости, хотя их было немного. Он никогда не упоминал ни о беспорядках в городе, ни о наступлении полчищ нортумбрийцев, и я уже начал спрашивать себя, насколько оправданны опасения Мале. Иногда священник приносил с собой квадратную доску, на которой можно было играть в шахматы, а так же в игру, называемую calledt. Я узнал, что англичане очень любили ее, и он с большим удовольствием учил меня. Но большую часть времени мне нечего было делать, кроме как сидеть в четырех стенах наедине со своими мыслями.

Шли дни, силы возвращались ко мне вместе с аппетитом. Голова моя становилась все более ясной и менее тяжелой, и я обнаружил, что уже трачу меньше времени на сон. К пятому дню нога зажила настолько, что я уже был в состоянии - правда не очень уверенно и с помощью капеллана - пройти по комнате. Рана по-прежнему доставляла мне неприятности, но священник заверил меня, что чем раньше я начну разрабатывать ногу, тем быстрее она заживет. И он оказался прав, потому что уже через два дня эксперт по моче решил, что я чувствую себя достаточно хорошо. Я не мог идти, не останавливаясь, чтобы дать ноге передышку, но даже возможность просто выйти за дверь была для меня облегчением, до сих пор я не видел ничего за пределами моей комнаты, даже дома Мале.

-Раньше здесь размещалась резиденция графов Нортумбрии, - рассказал капеллан, вводя меня в большой зал, - построенная еще в те дни, когда Эофервик находился под их владычеством. Во всей Англии нет дворца больше этого, за исключением, может быть, Вестминстерского.

Действительно, этот замок был достоин виконта. Зал насчитывал шагов сорок в длину, а, может быть, и больше, по верху его опоясывала галерея, увешанная круглыми щитами разных расцветок: ярко-красными и желтыми, зелеными и лазурными. Солнце светило через четыре высоких окна, бросая на пол широкие треугольники. В центре стоял стол, достаточно длинный, чтобы усадить тридцать лордов с ближайшими слугами, а в дальнем конце находился огромный каменный очаг с большим черным котлом, хотя зажигать огонь было еще рано.

Я ходил вдоль стен, внимательно присматриваясь. Даже лорд Роберт не имел зала, равного этому. Капеллан был прав, сравнивая его с Вестминстером, принадлежавшим королю. И, возможно, короли когда-то сидели здесь в окружении своего двора.

Мой взгляд упал на вышитый ковер на стене, изображающий сцены из битвы, хотя я не мог сказать, что за сражение здесь изображено. Я видел группу всадников на конях и с копьями, а перед ними несколько рядов пехотинцев с поднятыми щитами и мечами. Но не они привлекли меня, я смотрел на одинокую фигуру, стоящую на вершине кургана. Его поднятый меч указывал в небо, по обе стороны от него, разбросанные под склонами холма, лежали тела людей в кольчугах. Я никогда не видел ни такого хорошего рукоделия, ни изображения, подобного этому.

И тогда над головой рыцаря я заметил вышитые округлыми неровными буквами слова на латыни: "HIC MILES Invictus SUPERBE STAT". Много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз чувствовал тяжелую руку брата Реймонда, награждающую меня подзатыльником за неправильные склонения или забытый глагол. Суровый библиотекарь уже не следил за мной, но я справился и без его помощи.

-Вот стоит непобедимый рыцарь, - пробормотал я.

Я провел пальцами по рельефу букв; интересно, сколько времени ушло на то, чтобы вышить хотя бы это предложение; сколько месяцев было потрачено на всю вышивку, сколько монахинь трудилось над ней с иглой и нитью. Мале был действительно богат, если мог позволить себе такую роскошь.

-Ты умеешь читать? - Спросил Гилфорд с удивлением.

Немногие воины умели читать и писать. Ни Эдо ни Уэйс не могли; возможно, из всех рыцарей лорда Роберта я был единственным грамотеем.

-В детстве я провел несколько лет в монастыре, - ответил я. - Это было до того, как я уехал оттуда и присоединился к лорду Роберту.

-Сколько тебе было лет, когда ты уехал?

Я колебался. Я мало кому рассказывал о моей жизни в монастыре в Динане, знали только несколько самых близких людей. Это были не самые счастливые годы, и я не любил вспоминать их. И все же они были лучше, чем последние две недели.

-Я сбежал, когда мне исполнилось четырнадцать, - спокойно ответил я.

-Так ты сбежал?

Я отвернулся обратно к образу рыцаря. Я уже сказал больше, чем собирался.

-Прости меня, - Гилфорд стоял за спиной. - Я не собирался допрашивать тебя. И я не виню тебя, потому что сам никогда не любил монастыри, и, тем более, монахов. Я всегда считал, что лучше распространять слово Божье в мире, чем коротать дни в созерцании и уединении. Можно так легко потеряться в лабиринте собственного разума, и не видеть славы Божьей вокруг нас. Вот почему я много лет назад решил стать священником, а не принимать обеты.

-Отец Гилфорд?

Ясный и звонкий голос раздался за нашими спинами. Я повернулся и увидел молодую женщину, быстро идущую к нам. Она была в зимнем плаще, отделанном мехом, поверх платья из синей шерсти. Ее голова была закрыта платком, но несколько прядей, выбившихся у виска, были похожи на золотую пряжу.

-Отец Гилфорд, - повторила она вежливо. - Хорошо, что я встретила вас.

Капеллан улыбнулся.

-А я вас, миледи. Вы собираетесь в город?

-Я только что вернулась с рынка. - Она посмотрела на меня, словно только что заметила. - Кто это?

У нее было тонкое лицо с бледными щеками и большими глазами, и я предположил, что ей не многим больше двадцати лет, а может быть, и меньше. По правде говоря, я не умел судить о женском возрасте: впервые увидев Освинн, я решил, что она старше, ее свободолюбие и бесстрашие не соответствовали ее летам. Только много позже я узнал, что ей шестнадцать лет, хотя это знание не помогло мне, потому что я уже был в курсе, что она достаточно опытна.

-Меня зовут Танкред Динан, миледи, - сказал я. - До недавнего времени я был рыцарем графа Роберта де Коммина.

-В настоящее время он под моей опекой, - объяснил Гилфорд. - В сражении при Дунхольме он был ранен в ногу. Ваш отец оказал ему гостеприимство, пока он не поправится.

-Понимаю, - хотя я не был в этом уверен, так мало интереса она проявила к тому, что говорил священник.

Вместо этого она спокойно рассматривала меня, скользя взглядом вверх и вниз, словно оценивая лошадь, пока наконец ее глаза, желтовато-карие, не встретились с моими, и тогда мне показалось, что я вижу на ее лице мерцание легкой улыбки.

Надо сказать, она была привлекательна. Не броской внешностью, возможно, и на ней было меньше мяса, чем считается желательным для женщины, но, безусловно, привлекательна: стройная, с узкой талией и полными бедрами.

Ее взгляд задержался на мне на мгновение дольше, прежде чем она повернулась к капеллану.

-Мой отец здесь? - Спросила она.

Наконец, до меня дошло: это была дочь Мале. Мне следовало понять это раньше, во-первых, по ее одежде, а так же по изысканной вежливости, с которой священник обращался к ней.

-Боюсь, что нет, - сказал Гилфорд. - Он поехал к архиепископу. Насколько я знаю, он собирался вернуться к полудню.

-Очень хорошо, - сказала она, отступая на пару шагов. - Я найду его, когда он вернется.

Она еще раз взглянула на каждого из нас, а потом поспешила прочь, приподняв юбки так, чтобы не тащить их по грязному камышу, но и не выставлять щиколотки на всеобщее обозрение.

-Так это дочь виконта? - Спросил я, следя, как она уходит.

-Беатрис Мале, - произнес капеллан назидательно. - И с твоей стороны разумнее было бы не расспрашивать больше о ней. - Он нахмурился, и я увидел в его взгляде предупреждение.

Я почувствовал, как тепло поднимается к щекам и запротестовал:

-Отец...

-Я видел, как ты смотришь на нее, - сказал он, и продолжал, понизив голос. - Не ты один ею интересуешься.

Я с обидой смотрел на него, возмущенный, что он мог предположить такую вещь. Согласен, на Беатрис было приятно посмотреть, но так можно было сказать о многих женщинах. И в любом случае, по сравнению с Освинн, она была совсем простой. Освинн, с вольно распущенными волосами, черными, как ночь. Освинн, которая ездила со мной везде, не боясь ничего и никого. В последние дни я все чаще ловил себя на мыслях о ней, хотя наше с ней время пролетело так быстро. Едва шесть месяцев прошло с тех пор, как мы встретились под летним солнцем, а теперь в тишине и холоде зимы она лежала мертвой.