Доктор Ньюманн помедлил секунду, осмысливая услышанное. Сверился с пометками в блокноте, нашел место, обозначенное как «пустота», и вопросительно посмотрел на полковника. Тот кивнул, и Ньюманн сместил зонд к участку мозга, отвечавшему за «пустоту».

Прошептав «прости», он опустил зонд…

…девушка с бронзовой от загара кожей, длинными каштановыми волосами и миндалевидными глазами танцует под прохладным дождем поливалки. Это Мартина, на ней мужская белая футболка. Мокрая ткань липнет к телу, очерчивая напряженные соски и темный треугольник волос внизу…

— Что происходит?

— Не знаю, сэр.

…Мартина широко улыбается ему, подмигивает и машет рукой. Кэссиди смотрит вниз, видит мозоли на руках: на сильных молодых руках с рельефными мышцами…

— Отвечайте, черт бы вас побрал, что с ним не так?

…Она приближается, покачивая бедрами, и он шагает ей навстречу. Пространство и время сходятся воедино…

— Вы его потеряли?

— Я не знаю, что случилось.

— Посмотрите на него. Это же овощ, у него слюна капает.

— Какая-то форма кататонии?

…Солнце целует голую кожу, покрытую потом и кремом от загара, тело наслаждается физической работой…

— Идиот! В таком состоянии он бесполезен!

— Доктор, — зовет медсестра, — пациент не дышит.

—  Что?

— Пульса нет.

— Реанимируйте!

— Мы пытаемся. Разряд. Разряд!

— Доктор?

…солнечный, но не сухой день — Кэссиди видит полосу темной газонной травы, блестящей от брызг поливалки, которая с шипением вращается на заднем дворе. И снова она улыбается ему…

Мартина.

Свободен. Я свободен…

Стоп.

Пациент открыл налитые кровью глаза. Хирург походил на гнома — низенький, квадратный, с неровными желтыми зубами, напоминавшими клавиши разбитого пианино. Куинн был напуган и не помнил ничего, совсем ничего, кроме своего имени.

Хирург ободряюще похлопал его по руке.

— Может быть немножко больно.

Воющий ветер трепал полы их мантий. Голоса сплелись в какофонии акцентов. «Да будет так!» Суровые решительные лица казались мертвенно бледными в свете луны. Двенадцать человек стояли на поляне плечом к плечу. Один из них держал книгу, переданную безутешной семьей жертвы.

Женщина устроила им сцену. Она кричала, когда ее уводили:

— Если не верите, вызовите это! Скажите правду и посрамите дьявола! Вы знаете, что случилось с моим ребенком!

Из любопытства они выслушали ее страстную мольбу. Злость и негодование заставили выполнить ее просьбу. Кровь ее дочери пропитала землю на месте убийства. Это был факт. Но они были образованными и рассудительными людьми. А в том, что они делали, не было ничего рассудительного. Зато было много странного.

Они вызывали нечто, чего не отнимет дьявол и не приемлют ангелы. Существо не принадлежало ни свету, ни тьме, оно было наследством ранних дней титанов, вестником справедливости, который мог творить как величайшее добро, так и огромные разрушения одновременно, в зависимости от каприза призвавшего. Сама по себе эта сущность была нейтральной. Призванная, она несла с собой смерть. По крайней мере, так говорилось в книге.

Они обсуждали все это за бренди и сигарами, и у каждого была своя теория. Книгу оценили на «Сотбис», и оказалось, что это «настоящая Маккой»… одна только историческая ценность которой тянула на несколько миллионов. Книгу вручили им при свидетелях. Они могли просто продать ее и разделить прибыль; право собственности также было передано им. Но прежде чем обменять книгу на многомиллионные радости, один из хорошо образованных членов их маленького братства решил прочитать текст. А второй хотел убедиться в аутентичности странных выражений и рискнуть проверить заклинания в действии.

Изначально это была причуда, всего лишь интересный повод для беседы посреди мировой скуки.

Двенадцать раздраженных судей стояли на лесной поляне, очищая сознание, очищаясь от предрассудков, подготавливая путь для абсолютной справедливости. К тому времени они узнали, что законность не всегда этична, а этичность не обязательно законна.

Но каждый из них устал смотреть на то, как виновные уходят от ответственности. Каждый готов был доверить право исполнить приговор древней и странной сущности. Каждый сожалел, что им не удалось вынести приговор серийному убийце, отнимавшему жизнь у молодых женщин одним из самых жутких способов… сожалел, что не смог утешить убитых горем матерей, что не смог отправить мерзавца на электрический стул.

К сожалению, в высших слоях общества свои правила, и тень обоснованного сомнения все же возникла. Рыдающие семьи, сомневающиеся присяжные — у всех были дела, за которые их преследовало чувство вины и будет преследовать до могилы. Растлители малолетних, серийные убийцы, домашнее насилие, завершившееся смертью… Воротилы наркобизнеса, уничтожавшие жен и детей тех, кто осмелился им противостоять. Недобросовестность полицейских при сборе доказательств, запуганные свидетели, продажные адвокаты, отсутствие тестов ДНК. Эти пожилые мужчины устали. Лишились остатка иллюзий. И сегодняшнее действо было просто попыткой разогнать рутину. Ритуал не мог сработать, истинная ценность книги была в ее древности, и никаких магических сил в ней не оказалось. По крайней мере, так они думали.

Призыв остался без ответа, и книга была закрыта с великим разочарованием — никто из них ни за что не признался бы остальным, что втайне надеялся: текст был подлинным. А потом они вернулись к повседневным делам, их ждала работа в зале суда. Все пошло как обычно. Ни правосудия, ни мира. Книгу без лишней помпы продали музею и разделили деньги. Ритуал оказался бессмысленным.

Сан-Франциско…

Ему пришлось проехать через всю страну, чтобы сбежать от враждебно настроенного общества, но теперь суд и обвинения остались в прошлом. Нужно было залечь на дно и выждать, когда обстановка немного успокоится. ФБР будет наблюдать за ним, местные копы тоже добавят проблем. Ну кому какое дело до обдолбанных шлюх? Их всех необходимо очистить, они все нуждаются в метке смерти. Каждая тварь была бесстыдна в своей чувственности.

Подмигнув своему отражению в зеркале за полками бара, он расправил широкие плечи и провел пальцами по каштановым волосам. «Выгляжу, как звезда Голливуда», — хмыкнул он про себя. Его кумиром был Тед Банди, знаменитый серийный убийца. И прежде чем все закончится, он собирался побить рекорд своего кумира. Ему всего тридцать один, времени предостаточно. А шлюхи всегда сами вешались ему на шею, облегчая задачу.

И каждая вынуждала его сжать распутную шейку и душить до упокоения. Но убивал он не раньше, чем они начинали умолять, не раньше, чем выбивал из них признание во всех грехах. Он любил смотреть, как шлюха корчится на полу и перечисляет ему все те животные грязные штучки, которые она вытворяла за деньги. И его тошнило от того, что семьи этих тварей потом осмеливались плакать в зале суда. Он поднял стакан и неторопливо втянул очередную порцию «Джека Дэниэлса». Он наблюдал.

Почему эти нытики не оплакивали того, что их дочери сотворили со своей невинностью? Почему пьяные мамаши, тупые злобные отцы и озабоченные кузены, тетушки и дядюшки и пальцем не пошевелили, чтобы их родственница-проститутка вела достойную жизнь? Почему они считали, что имеют право требовать правосудия в виде пожизненного заключения или смертельной инъекции, ведь это они изначально были виноваты? Он только заканчивал их труд — делал ходячий труп трупом лежачим. Почему же их не судят за то, что они своим поведением разрушили жизнь родственницы-шлюшки?

А вот и еще одна вошла в бар. Блондинка, как и все остальные. Одета, как настоящая шлюха. Груди выпирают из тесного кружевного лифчика, соски просвечивают даже сквозь алую блузку. Короткая узкая черная кожаная юбка, колготки-сетка и красные туфли на высоченных шпильках. Она нагнулась к уху потенциального клиента, и алый от помады рот сложился в правильную «О». Ему нравилось видеть такую форму, выдавливая из твари последние капли жизни.