В 2:15 был затоплен капитанский мостик. Волна темной воды захлестнула крыши офицерских помещений и перекатилась через правый борт. Я забрался в лодку, отвоевав это место у армии конкурентов. Оглянувшись, я заметил корму «Титаника» — люди облепили ее, как муравьи, сама же корма поднималась над океаном все выше. Это было довольно жуткое зрелище. Отовсюду раздавались крики, и если до этого момента я сомневался, что вампир может молиться, и молиться искренне, теперь мои сомнения развеялись. Я выкрикивал имя Господне, бросаясь в утлую лодочку вместе с другими, и мы налегли на весла, ахнув, когда огромный корабль с чудовищным звуком треснул пополам.

Корма отломилась, поднятая ею волна погнала нашу лодку вперед. Я видел, как светят под водой огни носовой части. Корма на миг поднялась вертикально в небо, исходя паром из всех отверстий под отчаянные вопли тех, кому не повезло вовремя покинуть борт. Затем корма качнулась, словно палец, грозящий холодным звездам…

…и затонула.

С моим сундуком на борту.

И никакого спасательного судна поблизости.

Было двадцать минут третьего. В апреле на севере Атлантики рассвет начинается около пяти, но первые лучи появятся на час раньше.

О Боже,только это и вертелось у меня в голове. О Боже.

Мужчины — в основном члены команды — начали молиться, а я растерял все слова. О чем я мог попросить? О том, чтобы с неба упал светонепроницаемый и непотопляемый гроб и я еще несколько веков мог убивать и питаться кровью смертных? Не думаю, что при всем моем отчаянии такая мольба дошла бы до Бога.

Я просто ждал.

Лодку так и не успели разложить по всем правилам. Складные борта начали пропускать воду, и мы осторожно вычерпывали ее, чтобы не нарушить баланс и не отправиться вместе с лодкой в ледяную бездну. По крайней мере эта задача отвлекла моих попутчиков от мысли о том, чтобы вернуться и подобрать пловцов, чьи голоса звенели над водой, как стрекот цикад летней ночью. Шестнадцать сотен человек оказались в ту ночь в ледяной воде — мне сказали, что другие лодки, даже полупустые, старались держаться подальше из опасения, что утопающие их перевернут. Какая-то американка попыталась уговорить остальных леди вернуться и спасти людей, но ее резко оборвали — довольно грубо как для милосердного слабого пола.

Крики доносились около двадцати минут. Живым не выдержать долго в холодной воде.

И мы могли только ждать, охваченные страхом куда более мучительным, чем тот, что испытали на «Титанике». Лодка медленно заполнялась водой и оседала прямо под нашими ногами.

В моем же случае рос страх того, что вскоре солнце возникнет над горизонтом и моя плоть будет охвачена неугасимым пламенем.

Тот факт, что я ненадолго согрею попутчиков и отвлеку их от мыслей о гибели, меня почему-то не утешал.

Если лодка утонет до того, как взойдет солнце, думал я, разумнее всего направиться к обломкам «Титаника». Краткие периоды воли, порожденные сменой приливов, не позволят мне бороться с силой морских течений. Единственный шанс на спасение — укрыться среди обломков.

В моей голове зазвучал голос Саймона. Он рассказывал о том, что ныряльщики уже учатся обыскивать корабли, затонувшие на мелководье. Они ищут сокровища Испанского Мэйна и Средиземноморья. «Со временем они наверняка доберутся и до Атлантики, по крайней мере до тех галеонов, которые затонули с драгоценным грузом посреди океана. Можешь быть уверен, стоит науке изобрести нечто полезное, и искатели сокровищ тут же опробуют новинку ради наживы».

Моими попутчиками были самые богатые люди мира. И мало кто из них успел перед посадкой в шлюпку набить карманы драгоценностями. Искатели сокровищ появятся здесь, как только наука даст им такую возможность.

Но даже эти размышления не мешали мне повторять самую краткую из человеческих молитв: «Нет, Господи, пожалуйста!..»

Как будто Он станет меня слушать.

В 3:30 на юго-востоке мелькнула белая вспышка, идо нас донесся отдаленный грохот пушки.

Поднялся легкий бриз, океанская гладь подернулась легкой рябью, а холод сделался невыносимым. Узенький, как обрезок ногтя, месяц висел над восточным горизонтом. Мои попутчики начали падать за борт, почти поравнявшийся с линией воды. Они падали тихо, безвольно, потеряв остатки сил. Океанская вода начала замерзать. Я заметил неподалеку тусклые ледяные глыбы — миниатюрные айсберги размером от автомобиля до одноэтажного дома. При свете звезд они казались призраками. К западу и югу вода была чище, и я мог различить очертания других спасательных шлюпок. Иногда до меня доносились голоса других пассажиров, обрывки звуков изредка тревожили ночь.

Небо стало серым, когда мы заметили медленно приближающуюся к нам спасательную шлюпку. Не знаю, как далеко нас отнесло течением, я погрузился в летаргию от ужаса, глядя, как постепенно светлеет небо на горизонте. А может, это было воздействие воды, которая поднялась до уровня наших коленей. В живых остались только десять мужчин и женщина из третьего класса. Я с трудом повернул голову и стал следить за мучительно медленным приближением спасательной шлюпки.

Все замедлило свой ход, как в клейком, неотвратимом кошмаре, словно само время замерзло на пронзительном ветру. Где-то вдалеке — в миле или двух, посреди ледяного крошева — темнел силуэт небольшого корабля. Все спасательные шлюпки сползались к нему, словно замерзшие насекомые, стремящиеся к блюдцу с вареньем — их варианту рая на земле.

И я понимал, что даже если шлюпка успеет к нам — к тому моменту казалось, что мы утонем перед самым ее носом, — надежды на то, что она успеет вернуться на корабль до рассвета, у меня не было.

«Не заставляй меня делать это, Господи! Не заставляй…»

И словно Господня насмешка, рванулись из серого тумана солнечные лучи, раскрашивая айсберги и воду, делая ее похожей на сапфир редкой чистоты и насыщенности. И в тот же миг мою заледеневшую плоть обдало изнутри невыносимым жаром, кожа зачесалась, готовясь вспыхнуть и расцвести пламенем.

Если я спрячусь в бойлере среди обломков, в закутке между главной лестницей и Пальмовым двориком, мне останется лишь дождаться охотников за сокровищами.

Холод и тьма только казалисьвечностью.

Но не будет ли надежда в таких обстоятельствах мучительнее отчаяния?

Я закрыл глаза и перевалился через борт.

Мне предстояло это выяснить.

Джим Аарон думал о том, что переднее колесо его велосипеда не держит воздух. Ничего серьезного, но долгая прогулка может привести к проблемам. Прошлым утром после прогулки он заметил, что шина слегка спустила, но сегодня, после ссоры с женой из-за какого-то дурацкого пустяка, об этом забыл. Просто рад был возможности убраться из дома. А если бы он решил накачать колесо, пришлось бы возвращаться в дом, идти в чулан за насосом, чего он точно делать не собирался.

Дойдя до конца дорожки, Джим оседлал велосипед и оглянулся на кирпичное здание, окруженное аккуратно подстриженным кустарником. Он чувствовал нечто, чего не мог определить. Злость. Разочарование. Но не совсем, и эта странность грызла его изнутри, словно попавшая в западню крыса.

Джим знал, что теоретически должен быть счастлив. Шесть месяцев назад он стал миллионером, не прилагая к этому ни малейших усилий. Он просто вел колонку в газете и любил свою работу. А потом на принадлежавшем ему участке обнаружили нефть и газ. Богом забытый клочок глухомани, заросший кустами и деревьями, рай для змей и клещей. Но тетушка Джима незадолго до смерти отправила туда геологов. К тому времени как те добрались до сути, тетушка уже отошла в мир иной, оставив Джиму землю и найденные в ней богатства. За месяц этот чертов участок приносил больше денег, чем Джим зарабатывал за год, ведя юмористический раздел в местной газете. Несколько газет готовы были оплачивать его колонки, и материал был почти готов, но теперь в этом не было необходимости. Он и так купался в деньгах.