— Не монах он. — Волков вздохнул. — Опричник.

На последних словах из горла Федора-дознавателя вырвался возглас отчаяния. Убийство человека, находящегося на царевой службе, тем более убийство опричника, арест высокопоставленного чиновника, а он уже сообразил, что Волков не простой холоп. Непроизвольно он схватился за голову.

— Самое плохое для вас, что, — Волков понизил голос до шепота, так что Федор был вынужден потянуться к нему, — самое плохое для вас, что государь здесь. — Последние слова были произнесены одними губами, но Федор расслышал.

Федор ушел, оставив Волкова одного в горнице. Но государев дознаватель и не подумал сбежать: во-первых, он понятия не имел, куда его привез-ли; во-вторых, опасался, как бы ночью на него действительно не напали; и наконец, в-третьих, с большой долей вероятности, Федор караулил за углом, не попытается ли арестованный сделать ноги.

Поэтому Юрий Сигизмундович спокойно подкинул в печку дровишек, после чего развалился в покойном скрипучем кресле, радуясь, что неприятного Емельяна Кондратьевича здесь нет. Вскоре вернулся Федор. С собой он тащил бочонок с вином, кругляш сыра, хлеб и солидный ломоть буженины.

— По какому делу ты в монастырь ездил и почему оттуда ушел один, без охраны? — спросил он, деловито нарезая хлеб и разливая вино по кружкам.

Волков размышлял. По-человечески Федор ему нравился, но можно ли вот так взять и открыть незнакомому человеку цель своего посещения монастыря? С одной стороны, государь не требовал секретности, с другой — он ведь и сам собирался пораспрашивать местных о событиях сорокалетней давности.

— Я ушел из Покровского и думал посетить Спасо-Преображенский, дабы встретиться там с одним человеком.

— С каким? Я тут всех знаю, — оживился Федор.

— Инок Василий, что родом из Покровки.

— Что ты говоришь? Это же мой родной дядька! — изумился Федор. — Только опоздал ты, схоронили мы его по осени. Так что зря бы ты съездил в Спасо-Преображенский.

— Вот те раз, — расстроился Волков.

— А что тебе до него? — не унимался Федор.

— Дела сорокалетней давности, — откусив кусок буженины и запив глотком вина, с трудом выговорил Волков. — 1525 год от Рождества Христова. Ты о том времени вряд ли что можешь помнишь, потому как, — он хитро улыбнулся, подмигнув деревенскому дознавателю, — потому как тебя еще на свете не было, а если и был, то мамкину титьку сосал.

— Как раз помню! — улыбнулся Федор. — В тот год в нашем селе дивные события случились, кого не спроси, любой расскажет. Даже ближники государевы к нам тогда заглядывали, на чудеса дивились.

— А что за чудеса? — Волков боялся спугнуть удачу. — Неужели из самой Москвы царевы ближники специально явились ваши чудеса узреть? Стало быть, действительно было что-то значительное, чтобы эти лентяи соблаговолили поднять жирные задницы да сюда пожаловать.

— Не-е, в Суздале они по делам государевым оказались. Слух прошел, будто бы опальная великая княгиня, уже будучи инокиней, родила государю сына.

Должно быть, Волков так вытаращился на рассказчика, что тот был вынужден остановиться и пояснить:

— Это не о блуде. Блуда не было. Просто Соломония до самого развода оставалась женой своего мужа и, зачав, не сразу сообразила, что в тягости. Так беременной и была пострижена, а когда пузо узрела… Но на самой деле, родила или нет, этого никто точно сказать не может. Может, родила, а может, просто толстая ходила, вот люди и подумали, что беременна. Великий же князь, как узнал о сыне, сразу отправил сюда своих вельмож, чтобы они забрали наследника престола. В общем, пока они с великой княгиней пытались по-доброму договориться, в нашей деревне, — она называется Сельцо, если не знаешь, — стало происходить такое, что, когда эти прослышали, явились, дабы своими очами узреть и после государю об увиденном и услышанном доложить.

— Не томи уж, что за чудеса?

— Началось все с того, что у моего дядьки, к которому ты давеча ехать собирался, волк украл годовалого сына. Дядька мой был вдовцом, жена помре, рожая первенца, а младенец выжил. Через год Василий женился на одной юнице, сироте. Трактир открыл, прибыльное дело. Все хорошо было. Но однажды ехал он с молодой женой и ребенком с ярмарки, лошаденка тащила сани по снегу, и тут из леса выскочил огромный волчище, хвать зубами сына — и в лес.

— Пока самое чудесное, что, окромя невинной крохи, больше никто не пострадал, — поднял брови Волков.

— Слушай дальше. Приехал Василий в деревню, в слезах, в соплях, стал народ собирать на волка с кольями идти, и тут в деревню въезжают вооруженные люди на хороших лошадях. Всадники все удалые да статные, усатые, но половина безбородых. Все в богатых ферязях, шубах да кафтанах, все при оружии, и главный среди них — боярин Юрий Волков! И в руках у него младенец мужеского пола. А в наших краях все знают — Волковы ведут свой род от Всеслава Брячиславича — князя-оборотня. — Он радостно хлопнул себя по коленке. — Смекаешь? У Василия волк дите украл, и тут Волков с младенцем на руках.

— Смекаю, так вот почему этот ваш меня колдуном назвал.

— Вот именно, сорок лет ни одного Волкова в Суздале и окрест не было, и тут сначала волк человека задрал, а затем сам оборотень во плоти! Чуешь, к чему веду?

— Не отвлекайся.

— Дядька ринулся было мальца выручать, но Юрий, запамятовал отчество…

— Васильевич, — помог ему Волков.

— Вот-вот, так его, бедного, кнутом угостил, дядька мой надолго запомнил господскую ласку.

— Этот Волков — мой крестный отец. Это и есть чудеса?

— Да нет же, слушай дальше. — Федор плеснул еще вина, отрезал сыра. — Волков со своими людьми расположились на постой в двух богатых домах, и вот, проходит день али два, и у одного местного жителя, лесника по фамилии Марков, умирает годовалый ребенок. Ну, дело обычное, болел да и помер. Сколотили гробик, обмыли мальчишечку, в новую рубашечку обрядили, поп над ним отходную прочитал, и тут ребенок вдруг завозился во гробе, глазки открыл, задышал. В общем, воскрес.

Жена моего дядьки, что там же была, — в обморок, отец воскресшего со страху между лавок сел, кто-то голосит, кто-то смеется. Мать младенца того умом тронулась, сначала к дитятке своему бросилась, ну его обнимать, целовать. А потом как заорет, мол, хоронила девочку, а Господь ей сына долгожданного подарил. Ну и тоже того, сомлела.

— Как — девочку? — поперхнулся Волков. — Ты же говорил, малец помер.

— Сам я там не был, я еще в брюхе материнском находился, но родители рассказывали, что мамка воскресшего-то помешалась тогда с горя али с радости. В общем, я так понял, что у нее девочек шесть душ родилось, и она все время сына хотела. А Господь ее, точно Иова Многострадального, проверял: сначала ребенка отнял, а потом вернул, да не просто вернул, а мечту заветную исполнил. Вот на это чудо Господне Федор Михайлович Раков да дворянин Потата и приезжали смотреть. Но игумен из Спасо-Преображенского тут же был и сказал, мол, никакой седьмой девочки у Марковых не было. Родился мальчик, умер мальчик, и воскрес тоже мальчик. Марковы в лесу жили, на отшибе, с ними, можно сказать, никто и не знался, потому как пришлые. Игумен сказал, что лично крестил малыша, так что тут ошибки быть не могло.

В общем, все так радовались, что Раков даже Маркова в честь такого чуда деревенькой наградил. Туда они вскоре и отправились с шестью девочками и воскресшим мальцом.

— Воскресшего, небось, Лазарем звали? — Волков сыто рыгнул и вытер руки о хлебный мякиш.

— Кудеяром, — помотал головой Федор.

— Кудеяр Марков?! — опешил Волков. — Не ошибаешься?

— Ну да, Кудеяр. Не сомневайся. Дядька мой в его честь даже свой трактир назвал «Кудеяр».

— А деревенька была где-то под Курском?

— А ты откуда знаешь? — Рука Федора нашарила крест под рубашкой.

— Совпадение. — Волков задумался. Странным образом в этой истории уже дважды всплывали Юрий Волков и Кудеяр Марков. — А не знаешь, как звали ребенка, которого привез с собой мой крестный?