Ни разу не обернувшись на скаку, Есугэй и так знал, что за ним гонятся. На открытой местности он был как на ладони. Погоня будет долгой, и в конце концов всадники настигнут его, если он не найдет укрытия. Есугэй лихорадочно осматривал холмы, глядел на деревья, растущие на вершинах. Здесь не спрятаться, думал он. Нужна густо заросшая долина, где деревья тянутся к небу от самого подножия гор, засыпая землю сухой листвой и иглами. Таких мест много, но до них еще далеко. Ему было досадно, но он продолжал мчаться вперед. Когда же наконец решил обернуться, то увидел, что преследователи ближе, чем он предполагал. Их было пятеро. От долгой погони их кровь забурлит, заговорят охотничьи инстинкты. Они начнут улюлюкать и подбадривать друг друга криками. Есугэй знал это. Он улыбнулся, глотнул ветра, что бил в лицо. Знали бы они, за кем гонятся, не торопились бы так. Коснулся рукояти меча. Длинный клинок принадлежал еще отцу и был привязан кожаным ремнем, чтобы не потерялся во время скачки. Лук надежно приторочен к седлу, но Есугэй мог схватить и натянуть его в мгновение ока. Плечи под халатом приятно тяжелила захваченная в набеге кольчуга. Если всадники нападут на него, то будут убиты, сказал самому себе Есугэй, чувствуя, как закипает в крови давно знакомое возбуждение, предчувствие жаркой схватки. Он был ханом Волков и никого не боялся. Они дорого заплатят за его шкуру.

ГЛАВА 7

Тэмучжин поморщился: уже в сотый раз грубая шерсть резанула по побагровевшим пальцам. Он и раньше, у Волков, видел, как это делается, но такую работу обычно поручали мальчикам постарше и молодым женщинам. У олхунутов все было по-другому, и он понял, что валять шерсть его отправили не нарочно. Даже самые маленькие дети таскали ведра с водой, чтобы сбрызгивать каждый слой — шерсти нельзя было давать высыхать. Коке и его товарищи привязывали войлок к раме с натянутой кожей и в течение долгих часов били его длинными гладкими палками. По их спинам ручьями стекал пот. Тэмучжин тоже так делал, с трудом сопротивляясь соблазну обломать палку о рожу ухмыляющегося Коке.

Сначала шерсть отбивали, пока она не становилась мягкой, а после женщины отмеряли раскинутыми руками один алд. Отметив нужную ширину, они раскладывали шерсть на ткани, разглаживая и расчесывая неровности, заправляя выбившиеся волокна до тех пор, пока шерсть не начинала напоминать ровную белую кошму.

Очередное смачивание помогало складывать шерсть слоями, но настоящее искусство было в определении нужной толщины. Тэмучжин работал вместе с остальными, и к концу дня его руки покраснели и распухли. Коке все время насмехался над ним, а женщины подхихикивали ему, что еще сильнее раздражало Тэмучжина. Но он осознал: все это уже не имеет значения. Теперь, когда он принял решение отомстить, Тэмучжин почувствовал, что может выносить и оскорбления, и колкости. Было даже некое тайное удовольствие в ожидании того момента, когда никого вокруг не будет и Коке получит свое. Руки мальчика, исцарапанные до самых локтей, горели, но на душе от таких мыслей было хорошо.

Когда шесть была выглажена и равномерно выложена, привели олхунутских коней и скатали полотно в огромный белый сверток. Тэмучжин многое бы отдал за право протащить его несколько миль, только бы подальше от этих людей. Но дело поручили смешливому Коке. Тэмучжин понял, что парень пользуется в племени популярностью. Может, потому что умеет рассмешить женщин своими дурацкими шуточками. И Тэмучжину ничего другого не оставалось, кроме как потупить голову и ждать очередной порции кобыльего молока да овощей с бараниной. Плечи и спина болели так, словно кто-то всадил ему нож и вращает его, но он терпел, стоя вместе с остальными и выкладывая очередную партию отбитой шерсти на ткань.

Не одному ему доставалось. Шолой вроде как присматривал за валянием, хотя Тэмучжин сомневался, что у старика есть хоть одна овца. Когда какой-то маленький мальчик пробежал слишком близко и пустил пыль на сырую шерсть, Шолой поймал его и немилосердно отколотил палкой, невзирая на визг и вопли. Шерсть должна оставаться чистой, иначе войлок будет непрочным, и Тэмучжин старался не совершить такой же ошибки. Он стоял на коленях у самого края кошмы и следил, чтобы ни один маленький камешек, ни одна пылинка не испортили его участок.

Некоторое время после полудня Бортэ работала напротив него, и Тэмучжин воспользовался возможностью присмотреться к девушке, которую выбрал ему в жены отец. Она была такой тощей, что казалась сущим скелетом, с клоками черных волос, свисающих на глаза, и засохшими соплями под носом. Ему трудно было представить, бывают ли девчонки еще противнее с виду. Когда Бортэ перехватила его злой взгляд, ей захотелось плюнуть ему в лицо. Однако девочка вовремя вспомнила о шерсти и проглотила слюну. Тэмучжин с изумлением покачал головой, не понимая, что такого нашел в ней отец. Может быть, гордость Есугэя заставила его принять, что дают, и таким образом унизить Энка и Шолоя. Тэмучжину придется смириться с тем, что девушка, которая будет жить с ним в одной юрте и рожать ему детей, — сущая дикая кошка. Это очень похоже на олхунутов, с сожалением подумал он. Они не щедры. Бортэ как раз из тех девок, которых желают сбыть с рук поскорее. Похоже, она у всего племени как заноза в заднице.

Шрия шлепнула по рукам Тэмучжина палкой для взбивания шерсти, и мальчик вскрикнул от боли. Конечно, другие женщины расхохотались, а кое-кто даже передразнил его, и он побагровел от злости.

— Кончай спать, Тэмучжин, — крикнула мать Бортэ в сотый раз.

Работа была тупой и однообразной, и женщины либо развлекались разговорами, либо работали как во сне. Но чужаку такой роскоши не давали. Малейшая невнимательность была наказуема. Жара, казалось, никогда не кончится. Вода, которую передавали по кругу, была теплой и солоноватой, так что Тэмучжин даже захлебнулся. Ему чудилось, что он уже целую вечность бьет палкой по вонючей шерсти, вытаскивает из нее гнид, скатывает ее и перетаскивает с места на место. Он не мог поверить, что это всего лишь первый день.

А где-то в южной стороне ехал домой отец. Тэмучжин представил, как встречают Есугэя собаки, прыгая вокруг него от радости. Он думал, как это здорово — учить орлят охотиться и сидеть на руке. Братья будут в этом участвовать, он знал точно. Им разрешат подносить птицам кусочки мяса, которые они будут держать дрожащими руками. Впрочем, Хачиун не вздрогнет, когда красная птица схватит корм, в этом-то он был уверен. Он завидовал братьям: им предстоит чудесное лето, которое они проведут вместе.

Шрия опять ударила размечтавшегося Тэмучжина. И тут он молниеносно вырвал палку из ее рук и аккуратно положил рядом с собой на землю. Женщина разинула от удивления рот и потянулась за палкой, но мальчик придавил свою добычу коленом и покачал головой. Голова у него кружилась, сердце отчаянно колотилось. Он заметил, что взгляд Шрии метнулся к Шолою, стоявшему поблизости, но тот наблюдал, как на земле раскладывают новый слой влажной шерсти, и не обратил на них внимания. Тэмучжин думал, что она закричит на него или призовет Шолоя на помощь, но, к его изумлению, женщина лишь пожала плечами и снова протянула руку. Мальчику стало как-то неловко, и он решил вернуть палку, готовый в любой момент увернуться от нового удара. Шрия в нерешительности подержала ее в руке, но вдруг отвернулась и пошла прочь. Тэмучжин несколько минут не сводил с нее взгляда, а пальцы сами собой продолжали выглаживать и дергать шерсть. Старуха так и не вернулась, а через некоторое время он снова полностью погрузился в работу.

Энк, его дядя, принес котел кислого молока, и люди подкрепились. Когда солнце коснулось холмов на западе, все получили по большому черпаку прозрачной жидкости — похожего на воду черного арака, но он обжигал все внутренности. Арак был горячее чая с молоком, что давали в юртах. Тэмучжин поперхнулся и закашлялся. Он отер губы и ахнул от боли, когда жидкость попала на ссадину и обожгла ее, словно огонь. Коке ушел волочить войлок позади своего коня, однако Шолой углядел, что мальчик попробовал арака, и расхохотался. Тэмучжин подумал даже, что старика сейчас хватит кондрашка и он окочурится у него на глазах. Но старик не умер, а вытер слезы и стал протискиваться к котлу за новым черпаком арака. Обидно было смотреть, что человек, который почти ничего не делал, получает уже вторую пиалу, но никому, похоже, не было до этого дела. Свет медленно угасал, последняя шерстяная кошма была скатана и привязана за лошадью.