Ведь иначе я не смогу любить Артура. Нельзя любить слабого.

Подруг у меня так и не появилось, хотя это было бы полезно. Частью стараниями леди Жанны, не простившей мне тот гребень, частью из-за изолированной комнаты, вызывавшей раздражение и зависть, но в основном потому, что для меня всегда оставалось загадкой, о чем они болтают. Как-то раз нарочно прислушалась к сидевшим поблизости.

— А он такой говорит: ваши глаза цвета моего разбитого сердца. А я ему: считаете меня упырем?

— Ты жесто-о-о-ка, Адели!

Та довольно ухмыльнулась и послюнявила палец, крутя нить.

То, что леди Йосе отведена роль даже меньше, чем ничтожная, стало ясно сразу. Единственными её владениями были спальня и рабочая комната, но даже здесь она не могла править безраздельно, находясь под неусыпным бдением старшей матроны. Моя мать в своё время принимала деятельное участие в управлении замком, его обустройстве. Оставаясь в тени, она контролировала все, что не входило в сферу влияния отца, а порой влезала и в неё. Но здесь было по-другому. От новой королевы Скальгердам требовались только принесённые с приданным богатейшие виноградники, золотые прииски, две каменоломни, земли с вилланами, полсотни конных и две сотни пеших полностью экипированных воинов, обязанных явиться под знамена в случае войны, и здоровый наследник.

Сама леди Йоса почти всегда пребывала не в духе, особенно по утрам, потом постепенно развеивалась, но не до веселости. Шептались, что у них с королем ничего не ладится. Не знаю, из-за меня ли у них пошли дрязги с первых же дней, но сомневаюсь в том: Годфрик изначально не был ни расположен, ни способен её любить или хотя бы изображать приязнь.

Вынужденная проводить большую часть дня, как и остальные женщины, в комнатах, я пользовалась любой возможностью, чтобы выбраться и осмотреться, поэтому всегда первой вызывалась исполнять поручения королевы и старшей матроны. И это тоже не способствовало появлению подруг — остальные считали, что я выслуживаюсь.

Идя с поручением, я попутно исследовала палас: расположение залов, обстановку. Дверные и оконные проемы укреплены кайенским камнем, потолки поддерживаются расписными балками, полы всегда присыпаны свежей травой, и всюду гобелены и шкуры.

Во время одной из таких вылазок я его и обнаружила. Рог, покрытый искусной резьбой и переливчатыми камнями. Ноги сами подвели к нему. Во рту пересохло. Как во сне, я протянула руку, и едва пальцы коснулись прохладной кости, меня пронзило от макушки до пят, вливая горечь и бешенство. Одна из тех вещей, что мать принесла вместе с приданным отцу. Этот рог раньше висел у нас дома над камином. Воры. Наглые, бесстыжие, паскуднейшие воры! Выставившие свои гнусности на всеобщее обозрение и похваляющиеся ими.

Потом ещё было чеканное блюдо, красующееся в открытом дрессуаре среди прочей парадной посуды, и масляный светильник в виде львиной лапы.

Встречаться с обломками своей прежней жизни оказалось очень больно. У меня вошло в привычку навещать старых друзей, пленников этого дома. Я гладила их и обещала, что в один прекрасный день подарю им свободу. Смотрела вокруг и пыталась угадать, что ещё из того, что меня окружало, вырвано из рук прежних владельцев, ставших жертвами безудержной алчности Скальгердов.

Избегала я только трофейную. Никак не могла решиться войти туда, убеждая себя, что просто не подвернулся удобный случай. Однако в какой бы части замка ни находилась, я слышала её зов. И вот, поотстав после завтрака от остальных фрейлин, я свернула в первую дверь направо.

Здешняя трофейная не походила на нашу: больше щитов и оружия, темнее, мрачнее, злее…

Камин… Вытяжной короб безо всяких рисунков. В глубине мне почудилось мерцание, словно два огромных глаза смотрели оттуда, маня, властно притягивая. И я пошла к ним под песню пламени и шепот поленьев, ощущая кожей трепет соприкосновения с чем-то древним и невыразимо могущественным, и не удивилась бы, подкатись мне под ноги золотой мячик, отправленный граненым когтем… Остановилась так близко, что жар обжигал кожу, играл волосами и заставлял глаза слезиться, но я нарочно держала их широко раскрытыми. А вдруг?..

Опустившись на колени и подавшись вперед, прошептала:

«Ты здесь?»

Ответа не последовало. Тогда я предприняла новую попытку:

«Я друг и пришла с благами намерениями»

Ведь месть во имя справедливости — это благо…

Но огонь по-прежнему молчал, и никто не являлся из его глубины. Наверняка потому, что я не одна из Скальгердов, а их камин — всего лишь каменный мешок с трубой.

— Интересуетесь устройством дымоходов?

Я вскочила так резко, что порвала туфлей подол. Повернувшись, едва не упала. Бодуэн. Человек, с которым я тысячу раз беседовала во сне и лишь однажды наяву, которого я в воображении убивала десятками жестоких способов и с радостью наблюдала мучения, которого я так хорошо знала, и о котором не знала ничего, стоял напротив, целый, невредимый и опасный. Я глядела во все глаза, чувствуя себя так, словно жарюсь в камине. Ещё чуть-чуть, и кожа потрескается, кости расплавятся, а волосы потекут огненной рекой.

Осознав вдруг, что, пока я рассматривала его, ко мне тоже присматривались, поспешно опустила глаза и запоздало поклонилась.

— Ваше высочество.

— Леди Лорелея Грасье, не так ли? — Зоркий взгляд обежал меня с головы до ног и вернулся к лицу.

— Да, ваше высочество.

— Как вам на новом месте, успели обустроиться?

— Да, ваше высочество.

— Нравится?

— Да, ваше высочество.

— Это всё, что вы умеете говорить?

— Нет, ваше высочество.

Он хмыкнул.

Пусть лучше считает дурой. Дур не опасаются и не подозревают. А ещё, говоря откровенно, в его присутствии не получалось выдавить связной реплики. Зато с закрытым ртом не сболтнешь лишнего.

— Женщины уже давно поднялись наверх. Что вы здесь делаете?

— Я… я, — оглянувшись в поисках подсказки, я вдруг почувствовала что-то в руке и, раскрыв ладонь, продемонстрировала уголек, который сгребла в последний момент. — Искала инструмент для рисования.

— Ах да, вы ведь из артистов. Значит, любите художества?

— Люблю, ваше высочество.

В этот момент за его плечом показался Тесий. Поклонившись мне, что-то тихо сказал на ухо Бодуэну, и тот, коротко кивнув на прощание, удалился в сопровождении, как я теперь уже знала, секретаря.

Оставшись одна, я едва не осела на пол, колени дрожали. Враг перестал быть фантомом и обрел плоть, кровь и голос. А ещё он меня знал. Не так уж мы с Людо незаметны, как наивно полагали.

Вечером я все рассказала брату.

— Думаешь, понял?

Я покачала головой, покусывая сгиб пальца.

— Нет, он ведь полагает нас давно умершими. Никто не ждет в гости мертвецов. Считаешь, он позволил бы нам так спокойно разгуливать по замку, зная, кто мы такие?

Мы надолго замолчали, понимая: это лишь вопрос времени, поэтому оттягивать нельзя, нужно опередить Бодуэна. В прошлый раз он выиграл, потому что ударил внезапно. Теперь преимущество на нашей стороне, и следует сполна им распорядиться.

А на следующий вечер произошло то, чего я даже не опасалась. А зря.

Менестрель занемог. За ужином пальцы вяло перебирали струны виеллы, голос хрипел и срывался, а красное лицо и испарина выдавали лихорадку. Партнерша-жонглерка, с которой он разыгрывал танцевальное представление, пыталась смягчать промахи, но легкие ножки оступались, а жесты выходили неловкими и смазанными, обманутые мотивом, призванным поддерживать и направлять. Все закончилось визгливым аккордом и порванной струной. Больного спровадили отлеживаться, и вечер продолжился в грубых развлечениях: охотничьи истории, неотесанные шутки рыцарей, состязание в силе рук и количестве съеденного и выпитого.

Леди Йоса уныло ковыряла в миске, Годфрик не явился, Людо тоже торчал на плацу, а Бодуэн обсуждал что-то с Тесием. Секретарь, забыв о рагу, потрясал стопкой листов, а регент уверенно чертил по ним пальцем, что-то втолковывая юноше. Возле моей ноги под столом кто-то смачно хрустел костями, попеременно высовывалась то лапа, то хвост. Пара-тройка детей носились по залу, дразня собак объедками, пока матерям не велели их вывести.