Хорошо, что не успел ворваться в собственный подъезд, не взлетел по лестнице и не запёрся в квартиру. Вовремя затормозил у забора детского сада, стоявшего чуть правее окон его квартиры. Эйфория слетела в один миг. Вот это номер!

Из двери третьего подъезда, на тортуар перед домом вышел он сам, собственной персоной. Именно такой, каковым он являлся на данный отрезок времени, с сединой в волосах, в таком же возрасте. Тот, второй Лихой, на руках вынес детскую коляску, поставил колесами на асфальт, улыбаясь, поздоровался с проходившей мимо парой Арефьевых. Ну, ничего себе! Зачем коляска? Откуда? Стоял обалдевший, втиснувшись в кусты сирени.

Снова хлопнула дверь. Перед подъездом, прямо у коляски встали они! Лихой чуть не задохнулся от волненья. Вера. Это была его Вера. Для него, самая красивая в мире женщина. Она держала на руках годовалого ребенка, что-то говорила девушке стоявшей рядом с ней. Ё-о-о! Это же его дочь. Танюшка. Выросла-то как! Красавица, вся в мать. Мягкая лапа ревности, коготками царапнула по сердцу.

«Идиот» — всплыла мысль в черепной коробке.

Хмыкнул. К своему противоречивому второму «я» давно привык. Ревность сдуло ветром. Стоял и смотрел, как счастливое семейство уложив в коляску ребенка, покатило ее в сторону центра городка. Это теперь не его дом, не его семья. В душе появилась расслабленность. Вера с Таней живы, они счастливы с тем, вторым ним, ну и дай Бог им…

Что теперь делать ему, кругом чужому? Куда идти, чем заняться?

В полной задумчивости вышел через КПП на автобусную остановку, встал на углу бетонного забора. Глаза помимо воли нащупали давно знакомую тропу, ведущую через лес к старому стрельбищу. Играющий в ветвях берез летний ветерок, создавал впечатление, что деревья своими зелеными руками призывно машут, подманивая войти под их сень. Непроизвольно сделал шаг вперед, тут же услышал скрип тормозов, вынырнул из прострации. Напротив того места, где он стоял, остановился знакомый внедорожник. Разгневанный мужчина за рулем, на повышенном тоне спросил:

— Мужик, тебе что, жить надоело?

А, в самом деле, что его держит на этом свете? Подошел к открытому окну японского мастодонта, спросил:

— Егор, ты в Москву едешь?

Мужчина удивленно пялился на человека, которого минуту назад чуть не раздавил.

— Ну!

— Если по Каширке поедешь, захвати.

По лицу было видно, что сомнения гложат мозг аволюбителя, но решение он уже принял.

— Садись. Ты откуда меня знаешь?

— О-о! Рассказать, не поверишь. Поехали!

Снег за окном шел крупными пушистыми комками, при безветрии они тихо ложились на землю, увеличивая и без того высокие сугробы. Сидя в теплом, большом зале, было приятно смотреть в стекло. Народу не много, рабочий день, а на часах четырнадцать сорок пять. Благодать! И пища сытная, вон мясо прожаренное большим куском, с пюрешкой и зеленым горошком на большой плоской тарелке. И пиво вкусное, в большом, высоком стакане. Все как он любит. Гаштет деревенский, предприятие частное, они-то, капиталисты тоесть, не могут себе позволить, чтоб односельчане поминали их недобрым словом, ну а приезжие, и всякие другие захребетники, вроде него, охотно пользовались всеми этими благами.

Тихая музыка не раздражала его. Откинувшись в кресле, закурил сигарету, сделав при этом добрый глоток пива. Из-за барной стойки легкой походкой вышла Ингрид, молодая женщина, натуральная блондинка. Потому, как уже не раз, почти в открытую, предлагавшая ему потрахаться, одинокая. Чего этим бундесам нужно? Девка, кровь с молоком, симпатичная, грудь третий номер, когда совсем близко подходит, по запаху чуть слышно, как промежность соком истекает. Оно конечно ясно, что любовь к пиву и бытовая химия, уничтожили у камрадов пару поколений. Но ведь не всех! Ведь не уродина она, чего они возле бильярдного стола трутся. Хотелось крикнуть всем этим мудакам, «В атаку, парни! В атаку! Усилить напор, и зуб даю, обязательно даст!». Нет, катают шары по сукну, гогочут как кони, как мужчины — полный ноль.

Наклонившись над столом, при этом демонстрируя полноту и гладкость кожи своих грудей в широком вырезе розовой кофточки, поменяла пепельницу на столе. Томно спросила, приятным грудным голосом, коверкая речь:

— Андрэй, чэго еще желаешь?

Серега не Андрей, психика молодого организма, и за плечами у него нет семейных драм. Ах, хочу! Но Лихой в отличии от него калач тертый и семью, в отличие от прежней жизни сохранил, не дал свершиться Дубровке, не хочет идти на поводу у своего второго «я». Лихой перед уходом за кордон, в квартире прямо на светлых с васильками обоях, толстым черным фломастером написал сам себе письмецо:

Вот так. Глянул на прелести немки. Смотри-ка, выучила десяток слов на русском языке, не прошло и года, как он стал захаживать в этот гаштет. Ответил ей на немецком языке, что он всем доволен и ему ничего не нужно, разве что, пусть еще пива принесет. Отстала, отошла. Теперь будет наблюдать, когда стакан у него опустеет полностью.

Потянулся от удовольствия, направил взгляд за окно. Сосновая ветка уткнулась в стекло под тяжестью снежной шапки. Вдруг во всю эту безмятежную идиллию влились совершенно ненужные звуки. Обернулся. Эй! Ты что это делаешь, ущербный? Бородатый немец, имевший большой пивной живот, подойдя к японскому магнитофону, вывернул ручку громкости на полную мощность. Уши наполнились неприятным звуком, прерывистым и мерзким. Нет, это не музыка, это…

Лихой поднялся из-за стола, пошел на выход. Толстый урод сломал весь кайф. Выйдя на воздух, из кармана онорака достал пачку сигарет, прикурил отзажигалки, после затяжки выпустил изо рта струю дыма. Расслабился от жизни у гансов, рядом услышал ненавязчивое старческое покашливание.

В трех шагах, прямо возле лап высокой сосны у окна гаштета, стоял потешный старик, одетый в старинный армяк, времен покорения Потёмкиным Крыма, в лаптях, на голове напялен треух. На лице старика выделялись: нос картофелина и улыбка, заблудившаяся в седой растрепанной бороде. Действительно расслабился, ведь Лихой поклясться готов, минуту назад этого деда здесь не было.

Старичок промолвил:

— Гер Лихой, я уж заждался вас.

— Чего?

— Я говорю, неувязочка вышла. Оказывается, вы в сей реальности в двух экземплярах обретаешся? Не порядок. Оказалось решение по вам принято на самом верху, — старик поднял в жесте указательный палец, потыкал ним в пустоту над головой, как бы утверждая всю значимость лиц принимавших решение. — Извини милок, будем кардинально исправлять положение дел. Ни сна, ни покою от вашего брата нет!

Прощальным жестом прикоснулся пальцами руки к краю треуха, отвернувшись, сделал шаг прочь. Исчез. Лихой в полнейшей прострации помотал головой. Что это было? Повернулся к дороге и тут же зафиксировао зрачок ствола одетого в глушитель, смотревший ему в лоб. Серый, неприметный мужчинка, негромко оповестил:

— Привет тебе от клана Арсаевых.

Хлопок и вспышка в мозгу разорвавшая голову как спелый арбуз. Никто не мог видеть, как две искры на гиперскорости пронзили черноту вселенной, пронеслись через мириады звезд, разделились и растворились среди них.

Сергей открыл глаза, он все так же лежал на прежнем месте, перевел дух, напряг мышцы рук, пытаясь подняться.

— Кхэ-кхэ!

Скосил взгляд в сторону покашливания. Ё-ё-ё-ё! Только думал, что все закончилось и вот на тебе, еще одно угребище пришло права качать.

— А, я все жду, когда ты прогонишь самозванку.

Это о богине Мааре.

— Молодец! Мо — ло-дец! Так ее!

В пяти шагах от левого плеча стояла смерть с косой. Причем, смерть, один в один похожая на ту, каковой ее рисуют на картинах, щерилась безгубым ртом на голом черепе, покрытом куском ткани, спускавшимся до самых пят. Костлявая рука намертво уцепилась в полированное дерево колхозного инструмента.