— Не стращай, советского моряка не запугаешь! Я вот тоже — татарин, а горжусь своей великой Родиной, ни на какие коврижки ее не променяю!

Игроки застыли, держа в руках длинные узкие карты с драконами на оборотной стороне.

Заметив их интерес, боцман примирительно улыбнулся:

— Не будем ссориться, старшина. Должен тебе сказать, что ты мне нравишься. Я могу быть тебе очень полезен. Очень! — многозначительно повторил он и, сказав что-то игрокам, направился к трапу. Поставив ногу на ступеньку, оглянулся: — Тебе покажут койку, если захочешь отдохнуть. Без моего разрешения на палубу не выходить.

Асхатов остался за столом, обводя взором замызганное помещение. Пахло чесноком и устоявшимся запахом табачного и опиумного дыма. Матросы, казалось, не замечали его, сосредоточенно глядя в карты, делая ходы, гортанно выкрикивая ставки, жадно хватая деньги со стола или кладя их на банк.

Старшина раздумывал о том, верно ли он себя держал и со шкипером и с боцманом, и нашел, что правильно. Он ничем не поступился, не выказал трусости, на что рассчитывали китайцы, пригрозив, что сбросят за борт. Он сжал голову руками, поставив локти на стол, и тут же опустил их на колени: «Пусть не думают, что совсем скис. Должен же быть какой-то выход. За борт не спишут, просто стращают, а привезут в Китай — наши и там выручат. Только бы найти способ дать знать посольству!»

В очередной раз он стал досадовать на себя, что не заменил радиостанцию, и тут же, отбросив эти бесполезные сожаления, улыбнулся, вспомнив радостные лица ребят, когда те увидели его на палубе сейнера в сопровождении боцмана. «Что это за человек? Родился и вырос у нас. Возможно, был даже комсомольцем и вдруг превратился в подонка? Хотя тут все такие собрались. А шкипер еще, пожалуй, похуже боцмана. Какое у него надменное лицо! Нос с горбинкой, губы тонкие. Не говорит, а цедит сквозь зубы. Может быть, не стоило садиться с ним обедать? Нет, поесть надо было. Чтобы с ними бороться, нужно набраться сил. А мужества у нас у всех хватит». Старшина с гордостью вспомнил ураганы в ледяном море, как они приспосабливали свой кораблик к активной борьбе с океаном, как сами боролись со страхом ночами, когда заливало палубу, раскачивало катер, ставя бортом к волне. Они преодолели холод и голод, нашли способ собирать дождевую воду, собирали планктон, ловили рыбу, кальмаров. Как все эти неустанные заботы, бессменный труд закаливали их, добавляли уважения к себе, вселяли уверенность, что они обязательно, выживут, доберутся до какого-нибудь берега, встретят свое или чужое судно! И вот встретили.

— Ну вас всех к дьяволу! — зло сказал старшина вслух.

Картежники снова с любопытством посмотрели на пленника и опять углубились в игру.

Боцман поднялся на крыло мостика. Там находились капитан и старший помощник, оба смотрели в бинокли на небольшое судно, в двух милях впереди пересекавшее курс сейнера.

Капитан сказал:

— Идет от Рифа Печали. Палуба и трюмы наверняка завалены тюками и чемоданами. Изрядно поживились. Боюсь, что мы придем туда, когда с американского лайнера все растащат. Надо будет позаимствовать кое-что у этих «рыбаков». Самый полный!

— Мы идем весь день самым полным, — ответил старпом.

— Но так мы не догоним «рыбачков».

— Русский катер съедает больше двух узлов. Надо от него временно избавиться. Никуда он не денется.

Боцман добавил:

— Бензина у них нет. Парусная оснастка — за бортом. У нас их заложник.

Капитан приказал:

— Отдать буксир! Тревога! И пусть механик выжимает из дизеля все обороты. Открыть предупредительный огонь!..

Раздались частые удары в рынду. Игроки бросили карты. Банкомет сгреб деньги со стола. Все кинулись к трапу.

Выглянув из палубного тамбура, старшина увидел, что матросы с автоматами пробежали в носовую часть судна, где слышались выстрелы. Часовой, прислонив автомат к лебедке, возился, отдавая буксир. Первой мыслью Асхатова было схватить автомат и перестрелять всех пиратов, а там что будет. Эту нелепую мысль он отбросил, увидев своих ребят. Алексей стоял на палубе, Петрас выглядывал из окна рубки, оба что-то кричали ему.

Старшина оглянулся, ища глазами боцмана: может, тот объяснит, почему бросают катер, а его оставляют на сейнере. На кормовой палубе находился только часовой, силясь отдать неумело закрепленный буксирный канат. С бака отрывисто застучал крупнокалиберный пулемет. Часовой наконец перерезал канат ножом и с облегчением глядел, как отстает катер с двумя незадачливыми русскими моряками.

Старшина быстро сбросил тяжелые ботинки. Сняв, крадучись пошел к автомату. Часовой оглянулся, когда старшина уже схватил оружие. Из груди часового вырвался хриплый безнадежный крик, похожий на стон. Японец думал, что русский срежет его очередью. Произошло не менее страшное: автомат полетел за борт, а русский вскочил на фальшборт и прыгнул вниз головой в воду.

Часовой с отрешенным от всего лицом наблюдал, как плывет русский моряк навстречу идущему по инерции катеру. Он уже близко. Ему бросили конец. Помогают подняться на палубу…

На баке стрельба усилилась. В кубрик пробежал матрос, быстро вернулся с двумя сумками с патронами.

— Ты здесь загораешь, Тодзаки, а там дело заварилось. Они тоже голенькими не дадутся! Везет тебе, Тодзаки. Весь бой проторчишь возле русского парня. И зачем капитан оставил его?.. — Он побежал, волоча по палубе тяжелые патронные сумки.

Стрельба усилилась. Над головой Тодзаки просвистели пули, словно горсть гальки рассыпалась по синей упругой волне.

У русского катера за кормой вдруг запенилась вода, он развернулся и стал быстро удаляться к юго-востоку. Часовой в смертельной тоске смотрел ему вслед, а когда он скрылся, стал провожать взглядом солнце, удивляясь, как оно быстро опускается к горизонту. Осталось совсем немного, оно вот-вот коснется воды, и тогда Тодзаки умрет, Он знал это. Ему полагалась смертная казнь только за то, что потерял оружие, позволил схватить его пленному. За это вешают на грузовой стреле. Но на нем было двойное преступление. Он позволил бежать пленнику и увести катер. За такое, прежде чем повесить, выкалывают глаза.

Тодзаки ждал. Солнце коснулось черты горизонта и стало неудержимо падать в расплавленное золото заката. Тодзаки выхватил нож и, как только солнце скрылось, ударил им себя в сердце.

РАЙСКИЙ ОСТРОВ

КР-16 шел на юго-запад, его два мотора работали на полную мощность, съедая последние три канистры бензина.

Далеко позади некоторое время слышались выстрелы, похожие на глухую барабанную дробь. Скоро все стихло. Отблески вечерней зари осветили у самой черты горизонта еле приметный силуэт, потом сумерки опустились на океан, погасли краски заката, казалось, что воздух стал гуще, затеплились на темно-синем небе первые звезды. Настала ночь.

— Выключай, Петрас, правый мотор! На левом — самый малый! — приказал старшина в переговорную трубу и, взглянув на компас, изменил курс — катер повернул на юг, вслед за стаей бакланов. Старшина сказал с облегчением: — Ну вот, теперь пусть догоняют. Петрас, сколько мы сожгли?

— Почти все.

— Залей в бак НЗ, что берегли для примуса.

— Уже залил, товарищ старшина.

— Будем тащиться самым малым. Кажется, течение попутное, да и ветерок тоже, хотя едва дышит. Бриз. Раз бакланы в ту сторону полетели, то, думаю, вскоре к земле приткнемся. Баклан — птица береговая.

— Хорошо бы, — отозвался Горшков. Он сидел на палубе, свесив ноги в машинный люк. — Неужели мы все-таки доберемся до какой-нибудь страны? — вслух подумал он и спросил старшину: — Думаете, пираты в Китай нас хотели увезти?

— Черт его знает куда! Эх, ребята, тяжелые минуты пришлось мне пережить. Вам здесь было нелегко, но там, как вспомню — пот прошибает. Признаюсь, мандраж у меня был приличный.

— Акула все еще плывет за нами, — сказал Горшков. — Возле правого борта! Смотрите, как вся светится. Мы ведь вас еле успели вытащить, как она мимо прошмыгнула. Едва не цапнула вас за ноги.