– Только у них задача посложнее: самоликвидироваться следует таким образом, чтобы землянам не доставались даже тела погибших, – поддержал его Скорцени. – Инопланетянам очень не хочется, чтобы мы знали их технику и даже строение их тел.

– В данном случае – строение искусственных тел. Это секрет их генетиков. То есть я предполагаю, что космочеловечки попросту самосожглись.

– Пепел кто-нибудь видел, его исследовали? – поинтересовался Шернер.

Скорцени и инженер переглянулись.

– Не видел, не исследовал. Сейчас, в управлении СД, вы ознакомитесь с актом комиссии, копию которого мне еле удалось вырвать из архива «Аненербе», а точнее, из архива общества «Врил». Но я внимательно прочел: о пепле там ни слова. Может, самосожжение происходило где-то вдали отсюда, после того как пилоты попытались вызвать спасательную команду.

– А анализ грунта на месте падения сделали? Возможно, там оказались остатки какого-то горючего, какие-то вещества неземного происхождения.

– Упоминается, что делали, однако результатов этого анализа нет. Следует понимать так, что ничего важного не обнаружили.

Они обошли место падения дисколета, на котором даже вмятина от корпуса аварийной машины давно заросла травой; осмотрели ближайшие валуны, торчащие из холма, едва заметную тропинку, уходящую в сторону леса.

– Конечно, столько лет прошло… – понимающе молвил инженер, чувствуя, что конструктор осмотром разочарован. – Тем более что делалось все это в какой-то – вы уж извините за откровенность, господин Скорцени, – дичайшей секретности.

– Вы, Раднер, пытались разобраться в энергосистеме дисколета? Я верно понял?

– В электросистеме, – уточнил Раднер. – Подчеркиваю, в электро…

– Какое это имеет значение? – недовольно проворчал штурмбаннфюрер. – Вы же инженер-энергетик.

– Элетроинженер. Те, кто поручал мне исследовать кабину, тоже считали, что это не имеет значения – по какому виду энергии я специалист. Но единственное, что я способен был установить, – что никаких следов источника электроэнергии, электропроводки и электроприборов в кабине этой машины не было. Поэтому я представления не имею, какую энергию они использовали, скажем, хотя бы для освещения кабины ночного пространства вокруг диска. Очевидно, каналы прохождения энергии были в самом корпусе машины и проходила она, скажем, по серебряным или из какого-то иного металла сделанным нитям.

– Хорошо, а внутри двигателя?

– При мне члены комиссии так и не смогли попасть в саму машину. Там все было упрятано в коробки из сверхпрочного металла, и капота как такового, чтобы можно было открыть и покопаться в моторе, там не было. То есть он, естественно, где-то был, однако при мне эти мудрецы из какого-то тайного общества обнаружить его так и не сумели. Или же не сумели открыть. А потом он исчез.

– Каким образом?

– Это уже вопрос к нашей службе безопасности, – пожал плечами Раднер.

Скорцени остановился возле обугленного пенька, все еще выступавшего на том месте, где в землю была врыта одна из несущих опор деревянного гаража, попинал его носком сапога, что-то проворчал про себя, философски осмотрел поднебесье над холмами, словно ждал, что из него вот-вот появится кем-то угнанный дисколет… И, только убедившись, что небеса и впредь намерены безмолвствовать, признал:

– Да, действительно, исчез. Произошло это под утро. Пришла смена караула и видит: вместо гаража – пепелище, машины нет, двух часовых – пост был усиленным – тоже нет. Комиссия утверждает, что гараж был сожжен мгновенно, каким-то неведомым нам пучком энергии, выпущенным, очевидно, такой же мощной машиной, как и та, что потерпела аварию. А наш дисколет инопланетяне попросту унесли в небо.

– Или, может быть, сожгли? – спросил инженер.

– Остатки сожженных опор виднеются до сих пор, – заметил Скорцени. – Пепел был. Даже от древесины. Не много, правда, но все же обнаружили. Значит, от такой махины, как дисколет, от этой огромной массы металла, состоящего из неизвестного нашим металлургам сплава, тоже должно было что-то остаться. Однако ничего тогда эксперты так и не нашли.

– Тогда надо бы встретиться с членами комиссии, – сказал Шернер.

– Не советую, – сухо ответил Скорцени. – Для этого вам придется отправиться на небеса. Комиссия состояла из пяти человек. Двое из них погибли в концлагере, двое умерли своей смертью. Один, руководитель комиссии, попал в психиатрическую лечебницу и там покончил жизнь самоубийством.

– Словом, случай подбросил нам машину из нашего будущего, однако мы им так и не воспользовались.

– Почему же, частично сумели. В докладе говорится о том, что принцип работы двигателя удалось разгадать. То есть следует полагать, что в общих чертах в принципе работы двигателя наши мудрецы вроде бы разобрались. Увидим, что вам, Шернер, удастся выудить из их доклада. Делать нам здесь больше нечего: поехали, ознакомитесь с выводами комиссии, исследовавшей диск.

Формальности, связанные с приемом в ряды СС, много времени не заняли. Тем более что, вопреки опасениям Шмидта, никто в его родословной копаться не стал. Или же, наоборот, еще до беседы с ним Цольке в ней покопались настолько основательно, что, ознакомившись со всем нарытым его подчиненными, Гиммлер приказал выводы соответствующей комиссии штаба СС сжечь и забыть.

Как бы там ни было, а в Берлин Шмидт прибыл в приподнятом настроении. И все было бы хорошо, если бы не люди, предусмотрительно посланные по его следу самим фельдмаршалом. Оказывается, они тоже успели кое-что нарыть, поэтому не было ничего удивительного, что перед вылетом Роммель, узнавший о скором перевоплощении «хранителя сокровищ» в офицеры СС, потребовал его к себе. И хотя командующий вел себя довольно сдержанно, все равно, вспоминая об этой встрече, барон до сих пор нервно вздрагивает.

…Фельдмаршал только что вернулся из танкового полка, находясь в котором, оказался в центре боя с заблудившейся бронетанковой колонной англичан. В штаб он прибыл в одежде обычного танкиста, с грязным от копоти лицом и в кровь исцарапанными и такими же грязными руками.

Шмидт знал, что фельдмаршал уже несколько раз оказывался в самой гуще боя, при этом не только не выказывал штабистской робости, но и, наоборот, впадал в солдатский азарт, порождая затем в солдатской среде легенды о своей храбрости и неуязвимости, которые очень импонировали Лису Пустыни.

– Так до меня дошли слухи, что вы вступаете в СС? Или даже вступили в ряды доблестных «отрядов охраны партии», – прохрипел Роммель, едва Шмидт переступил порог особняка, принадлежавшего некогда местному сборщику податей.

– Я давно ходатайствовал об этом, – ответил барон именно так, как того требовал, прослышав о его визите к фельдмаршалу, штандартенфюрер Цольке.

– Вы меня страшно удивили, «ходатай», – иронично заметил Роммель, прямо из горлышка попивая охлажденное вино.

– Был уверен, что вам давно известно об этом, и, зная ваше благосклонное отношение к войсковой элите СС…

Услышав о своей благосклонности «к войсковой элите СС», Роммель брезгливо повел рукой, словно отмахивался от тучи саранчи. Фельдмаршал не сомневался, что в СД ни для кого не секрет, как именно он относится ко всей этой показухе с созданием неких элитных дивизий так называемых «зеленых СС», однако разуверять Шмидта не стал.

– Мы не будем обсуждать сейчас степень моей благосклонности к СС, подполковник, – упорно не желал фельдмаршал признавать его эсэсовского чина.

– Как прикажете.

– А теперь, значит, отправляетесь на прием к Гиммлеру?

– Как мне было приказано рейхсфюрером.

– И что еще вам было приказано рейхсфюрером, подполковник?

С ответом Шмидт не спешил. Он понимал, что фельдмаршалу следует дать или выговориться, или опомниться и признать реальность происходящего.

Удивленный его упрямой паузой, Роммель тоже умолк. В общем-то, Шмидт уважал этого человека. Несмотря на свое увлечение боксом, Шмидт еще в школе решил, что станет офицером, то есть пойдет по стопам многих в его баронском роду. И фельдмаршалу прекрасно было известно, что в свое время он, барон Фридрих Шмидт, закончил ту же Дрезденскую пехотную школу, в которой какое-то время служил инструктором он, Роммель.