Человек существует лишь для прославления величия Бога, который одних, для возвеличения своего милосердия, предопределяет к спасению, других — для возвеличения своей справедливости — к проклятию. Поскольку истинно верующим может быть лишь тот, кто «избран», то спасение, по большому счету, не зависит даже от веры. Бог, не обращая внимания на заслуги, руководствуясь только Своей вечною, неизменною, непостижимою для нас волей, одних назначает для спасения, а других — «еще раньше, чем они совершили что-либо хорошее или дурное» — осуждает на вечное проклятие. И при этом Он не ограничивается в отношении заранее осужденных одним только попустительством зла — Он сам, ожесточая их сердца, толкает этих обреченных ко злу. Божественная воля не знает ни перемен, ни колебаний. Кто раз был записан в книгу жизни, тот не может быть вычеркнут из нее; кто владеет божественной благодатью, тот никогда не утратит ее, несмотря на все свои заблуждения. Только для избранных имеет значение молитва, вера, страх Божий. Тот же, кто записан в книгу смерти, остается неизменным «сосудом гнева Божия», и все, даже его добрые дела, ведет его к проклятию. Его добродетели, его вера — призрачны, спасение для него невозможно.
С этим догматом предопределения Кальвин связывал свои суровые требования относительно нравственной жизни и своего рода аскетизма. На первый взгляд, одно вовсе не следовало из другого. В самом деле, из идеи безусловного предопределения, по-видимому, следовало совершенно противное, а именно, безразличный взгляд на нравственную жизнь, ибо, если изначально и безусловно верующий предопределен ко спасению, то он и получит это спасение необходимо, какова бы не было его поведение в этом мире. Вот почему еще при жизни Кальвина его теорию порицали преимущественно с практической стороны. Один из современных Кальвину богословов писал, что Бог его есть бог разврата, душегубства и всякого зла, что его доктрина годится для воров, разбойников и им подобных. «Да заградит Всевышний уста твои, сатана», — отвечал ему Кальвин и доказывал, что его догмат, напротив, в высшей степени полезен для нравственности, ибо только при его догмате предопределения и возможна истинная, бескорыстная добродетель, основанная не на ожидании наград и наказаний, а единственно на преданности Божеству. Хотя, говорил он, предначертания Бога неизвестны людям, которые бессильны изменить их своими поступками, но они могут догадываться об уготованной им участи по тому, как складывается их жизнь на земле. Если они преуспевают в своей профессиональной деятельности, если они добродетельны и набожны, трудолюбивы и покорны властям, это служит внешним показателем благоволения к ним Бога. Поэтому истинный христианин должен целиком отдаться исполнению своего долга, пренебрегать комфортом, презирать наслаждения, быть бережливым хозяином и твердо следовать по тому пути, который указал Господь в Своем законе.
Вся дальнейшая история Реформации показала правоту Кальвина и ошибочность мнения его противников. Догмат о предопределении не стал в кальвинизме источником фатализма. Напротив, он укреплял души, закаляя их для испытаний, наполнял их героическим энтузиазмом, всячески содействуя развитию личной и частной инициативы. Вообще, это положение, став основой мироощущения нарождающейся буржуазии, сыграло в духовной, политической и экономической жизни Европы огромную и многогранную роль. Из учения Кальвина, между прочим, вытекало и то, что буржуазия должна занимать в обществе первенствующее положение, так как является наиболее преуспевающей (и потому угодной Богу) его частью. Не случайно кальвинизм послужил основой для многих теорий революционного переустройства государства во времена буржуазных революций в Голландии и Англии.
Учение о божественном предопределении составило фундамент, на котором были построены богословская система Кальвина и его представление о церкви.
Фактически, писал он, к истинной церкви принадлежат одни только избранные, но так как в этой жизни нельзя знать, кто избран, а кто нет, то видимая земная церковь включает в себя всех христиан. В ее устройстве Кальвин отвергал как церковную иерархию, так и духовенство. Церковная власть в данной местности должна принадлежать всем членам данной общины. Каждая община сама организует церковное управление и охраняет свою веру. Она же избирает из своего числа проповедников (пасторов). В реформе богослужения Кальвин шел гораздо дальше Лютера. Все, что хотя бы отдаленно напоминало старое суеверие, должно было изгоняться с беспощадной строгостью. Кальвин требовал отмены католической мессы; удаления из храмов икон, статуй, мощей святых; отмены всех церковных праздников, кроме воскресения, изгнания музыки. Его религия была религией духа, не нуждавшейся ни в каких внешних формах. В определении роли светской власти Кальвин также расходился с Лютером. Если последний однозначно подчинял церковь государству, то Кальвин старался связать их в одно целое, в котором, однако, преобладал теократический элемент. Он считал, что правительство, повелевая телами людей, не имеет власти над их совестью и не должно присваивать себе авторитет в делах веры. Однако из сказанного не следовало, что светская и духовная власть существуют совершенно отдельно друг от друга. Государство должно поддерживать деятельность церкви, проникаться ее духом и следовать ее внушениям. (Эта теократическая идея была, по существу, заимствована Кальвином из католичества.)
После выхода в свет «Наставления» Кальвин некоторое время прожил в Италии при дворе герцогини Феррарской. Затем он ненадолго съездил во Францию, чтобы уладить свои домашние дела. Отсюда он решил уехать в Базель, чтобы поселиться в нем навсегда. Однако из-за войны попасть туда обычным путем через Лотарингию оказалось невозможно. Пришлось добираться в обход через Савойю. Таким образом Кальвин проездом оказался в Женеве, которая переживала тогда не лучшие времена.
Этот город только недавно освободился от власти савойских герцогов. Новый республиканский порядок еще не успел здесь утвердиться. На фоне сильного недовольства народа царил дух враждебных партий, которые вели между собой мелочную борьбу за места в совете. В еще большем беспорядке находилась церковь.
В 1535 г. под руководством протестантского проповедника Гильома Фареля в Женеве началась Реформация. Католическое богослужение было уничтожено, священники и монахи изгнаны, во всех церквах раздавалась евангелическая проповедь. Однако новая протестантская церковь так и не сложилась. Не было ни порядка в богослужении, ни ясной формулы веры. Народ в большинстве своем не знал евангелия. Как всегда бывает в переходные периоды, произошло резкое падение нравственности, что для Женевы, жители которой и до этого никогда не являлись образцом морали, означало подлинный разгул порока.
Кальвин, как уже говорилось, попал в Женеву проездом и рассчитывал пробыть здесь всего один день. Но случилось иначе. Фарель, узнав о его приезде, стал умолять Кальвина остаться. Он чувствовал всю шаткость своего положения и отчаянно нуждался в деятельных помощниках. Кальвин долго отказывался от этого предложения, в котором не находил для себя ничего заманчивого, но в конце концов должен был уступить. Он начал с того, что стал читать в соборе Св. Петра лекции о некоторых книгах Нового Завета и тем временем осматривался по сторонам.
Беспорядок, царивший в женевской церкви, поразил его. «Когда я впервые увидел эту церковь, — писал он впоследствии, — она представляла собой нечто бесформенное. Проповедовали — и это было все. Разыскивали идолов и сжигали их — и в этом заключалась вся Реформация. Всюду господствовал хаос». В этот хаос Кальвин решил внести порядок. Одной из первых его забот стало составление катехизиса, где в общедоступной форме излагались основные начала нового учений. С той же целью было составлено евангелическое исповедание. Но этих мер, конечно, оказалось недостаточно. Необходимо было позаботиться о том, чтобы народ не только усвоил себе истины нового учения, но и выполнял все его предписания. Кальвин и Фарель стали добиваться введения церковного отлучения как самого действенного средства для поддержания строго порядка и дисциплины в церкви. Городской совет, писали они, должен избрать из среды граждан людей богобоязненных, безупречной нравственности и поручить им надзор за разными частями города. О всех случаях безнравственного поведения они должны докладывать духовенству, которое, в случае тщетности своих увещеваний, имеет право отлучать грешников от общения с верующими. Если и это средство не приведет к исправлению виновного, его надлежит передавать для наказания властям. Городской совет в начале 1537 г. принял эти требования. Азартных игроков стали выставлять к позорному столбу с картами, привязанными к шее. Женщин, явившихся в церковь с завитыми волосами, подвергали на несколько дней тюремному заключению. Запрещалась всякая роскошь в костюмах, шумные публичные увеселения, танцы, употребление непристойных выражений, божба и т. п. Всякий, кто сохранял у себя дома иконы, четки или другие принадлежности католического культа, считался богоотступником и подвергался жестоким наказаниям.
