По красоте и богатству, по изяществу отделки деталей найденный клад является одним из редчайших памятников эллинистического искусства.

Археологические раскопки под руководством Е. Негабхана на холме Марлик, который располагался у дороги из Тегерана в Казвин, начались в конце 1961 года и продолжались два сезона. За это время было раскопано 53 погребения, находки в которых вызвали большой интерес ученых всего мира. Но оценки научного качества (не художественного!) найденных предметов колебались от самых восторженных до самых критических. Например, Р.М. Гиршман писал: «Девять десятых вещей, фигурирующих в отчете Е. Негабхана, не происходили из раскопок. Большинство вещей было реквизировано полицией у местного населения в ряде деревень Амлаша и Марлика».

Со времени начала раскопок прошло почти сорок лет, но, видимо, историки и ученые еще долго будут спорить о принадлежности предметов Марликскому кладу. Но в нем было найдено подлинное сокровище ювелирного искусства, ценность которого неоспорима.

Это высокий кубок без ножки, выполненный техникой чекани с оборота с последующей гравировкой изображений (они разделены на пять рядов) на его наружной поверхности.

Ученые не располагают сведениями о том, при каких обстоятельствах был найден кубок «с историей козы». Не дает точного ответа на вопросы, «кем» и «когда» он был изготовлен, и археологический «контекст» кубка. Но по форме и ориентации его краев и дна ученые отнесли находку к большой группе золотых, серебряных и бронзовых сосудов, которые в разное время были найдены на территории Южного Азербайджана и Прикаспия.

Обнаруживший кубок археолог Е. Негабхан так описал его: «В нижнем ряду маленькая козочка сосет молоко матери. Во втором ряду молодая коза, у которой только что отросли рога, обгладывает листья «дерева жизни». В третьем ряду изображен дикий кабан (может быть, тот, что задрал козу). В четвертом ряду простерто тело козы, уже старой, о чем свидетельствуют ее длинные загнутые рога. Ее внутренности клюют две громадные хищные птицы. В пятом ряду – небольшое по размерам существо – эмбрион (или, может быть, обезьяна) – изображено сидящим перед небольшим предметом.

Если это эмбрион, то он должен обозначать новое рождение; если же это обезьяна, то, вероятно, она рассказывает всю эту историю. Для древних иранских сказок характерно, что именно животное (чаще всего как раз обезьяна) рассказывает их».

Однако российский ученый В.Г. Луконин дает свою интерпретацию изображенному на кубке сюжету. «Коза-мать» в нижнем ряду – не коза, а лань. Изображение маленькой лани, сосущей молоко матери, повернувшей к ней голову, нередко встречается на художественных памятниках Древнего Востока (главным образом, на печатях). Похожие изображения лани есть только на плакетках из резной кости, которые относятся к знаменитому кладу из Зивие. К изображению марликского кубка чрезвычайно близки не только сама композиция, но и многие стилизованные детали (например, выделенная передняя лопатка, ребра, изображение шерсти на краю туловища).

«Подросшая коза» с острыми прямыми рогами (второй ряд), по мнению В.Г. Луконина, – это обыкновенный козел. Эта композиция, повторенная на кубке три раза, тоже имеет много аналогий, в частности, в глиптике Месопотамии. Два козла (чаще всего горные) по сторонам «древа жизни» – широко распространенный сюжет как на изделиях из кости, так и на других памятниках. Например, в американском Метрополитен-музее хранится луристанский бронзовый колчан, на нижнем фризе которого изображены и само «древо жизни», и поза козлов – такая же, как и на кубке из Марлика. Похожее изображение козлов представлено и на золотой чаше из Амлаша, находящейся сейчас в частной коллекции Долорес Селиковец.

«Древо жизни», листья которого объедают горные козлы, по мнению ученого, бесспорно, относится к ассирийским мотивам VIII века до нашей эры.

Изображение двух грифов, клюющих мертвого горного козла («с длинными загнутыми рогами»), повторено на золотом кубке трижды. Подобный мотив появляется уже в XIV–XIII веках до нашей эры на касситских цилиндрических печатях, а потом через хеттские рельефы восходит к чернофигурным кратерам Древней Греции. Мотив двух хищных птиц и их жертвы связан с символикой выигранного сражения, «удачи во время боя», и потому он всегда сопутствовал изображениям воинов.

Обезьяноподобное существо в самом верхнем ряду (между грифами), где в оригинальной касситской композиции должна находиться муха, на кубке больше нигде не встречается. Это – существо с человеческой (?) головой, покрытым шерстью телом, странными лапами и маленьким хвостиком. Одной лапой оно трогает ассирийское «древо жизни», орнаментированное, однако, как оперение на шеях грифов.

Таким образом, получается, что изготовивший марликский кубок мастер использовал готовые художественные образы, существовавшие ранее в изобразительном искусстве нескольких стран. Все они для него в равной степени были чужими, потому и сам кубок с «историей козы» нельзя отнести ни к одному из тех культурных миров, изобразительные традиции которых нашли в нем свое отражение.

Воспроизведенные на кубке композиции – это своего рода «цитаты» из различных «изобразительных текстов», потерявших для мастера и свой первоначальный смысл, и свою символику. Он в своей работе, видимо, пользовался теми сюжетами и мотивами, которые были широко распространены в Северо-Западном Иране в VIII или даже VII веках до нашей эры.

Сочетание в одном ювелирном произведении нескольких (причем весьма далеких друг от друга) художественных традиций позволило ученым предположить, что мастер был иранцем, а сделанный им кубок – одно из наиболее ранних произведений иранского искусства из числа дошедших до нас.

Содержание иранского мифа, запечатленного на кубке, не сохранилось до наших дней, но ученые установили, что это повествование составлялось из различных историй – позднеассирийской лани с детенышем, эламского козла у ассирийского «древа жизни», касситской горной козы и грифов…

Обезьяноподобное создание – это самостоятельная фантазия мастера, некий сказочный персонаж, связывающий все изображенное на кубке в единое повествование. Для этого персонажа у мастера не было никакой модели, никакой похожей композиции; он – порождение его фантазии.

Вероятно, среди памятников Северо-Западного Ирана со временем, может быть, и обнаружится похожая процессия зверей, но сочетание ее с грифами не встречается больше нигде, кроме этого кубка. Зато с их помощью создатель марликского кубка все же рассказал нам свою историю. Изображение на кубке – это рассказ о жизни и смерти, простой, бесхитростный рассказ, начисто лишенный сложной смысловой символики.

В 1715 году уральский горнозаводчик Никита Демидов прислал в подарок Екатерине I («на зубок» новорожденному царевичу) 100 тысяч рублей золотом и несколько золотых предметов из сибирских курганов. Эти вещи были найдены бугровщиками – людьми, которые промышляли поиском старинных курганов и извлекали оттуда ценности. Многие купцы Сибири и Приуралья покупали добытые таким путем сокровища и переплавляли их, наживаясь на сбыте золота.

Петр I решил положить этому конец и издал указ, предписывавший все интересные и необычные находки сдавать властям. Вскоре князь М.П. Гагарин, губернатор Сибири, прислал в Санкт-Петербург много старинных золотых предметов, которые и легли в основу первой и единственной в мире коллекции золотых сибирских вещей. Сначала коллекцию эту хранили в Петровской кунсткамере, а в 1859 году передали в Эрмитаж. С этого года была учреждена Императорская археологическая комиссия, которой было поручено собирать сведения о памятниках древности и разыскивать предметы старины относящиеся преимущественно к отечественной истории и жизни народов, обитающих на огромных пространствах России.