В собрании документов, выпущенном еще в 1789 г., была опровергнута легенда о штурме Бастилии. Произошло это во втором издании книги. «Предложив новое издание, мы самым достойным образом вознамерились подтвердить подлинность всех фактов, относящихся к взятию Бастилии. Чтобы добраться до истины, мы не проводили никаких новых исследований. Бастилию не взяли штурмом; ее ворота открыл сам гарнизон. Эти факты истинны и не могут быть подвергнуты сомнению».

Однако свою святыню революция сохранила до наших дней: 14 июля, день взятия Бастилии, – событие, которого никогда не было.

Когда Бонапарт взял власть, на следующий день после государственного переворота 18 брюмера, он намеревался хорошо закончить революцию, продуктом которой, по сути, являлся, и это приписывало ему некоторую законность действий.

Он собирался учредить некую новую форму общественного и политического устройства, чтобы украсить режим, хозяином которого он стал и который формировал бы в своем собственном стиле. Стиль, конечно, был позаимствован им из различных элементов, похищенных у великих каролингских и меровингских династий, но в то же время представлял некую смесь, которая и составляла блеск Первой империи. И поскольку для Наполеона все будущее виделось всегда через призму отличной армии, благодаря которой он сумел удовлетворять мало-помалу свои территориальные притязания, нужно было, чтобы каждый солдат в этой армии боготворил своего главнокомандующего и знал, кто в мире хозяин. Эта мысль должна была дойти до самого скромного пехотинца, у которого в ранце лежал маршальский жезл Франции. И в этом был закон долгой неувядаемой славы и мощи его армии. Но подлинной славой покрыли себя не только солдаты, но и высшие офицеры – полковники и генералы его армии, подвиги которых были больше на виду, поскольку они оказывались ближе к императору.

^{Маршал Ланн}

Особая история произошла с маршалом Ланном, боевым товарищем Наполеона, одним из немногих военных, имевших право говорить ему «ты» и для кого после смерти на поле битвы при Эсслинге 22 мая 1809 г. была предназначена судьба быть… мумифицированным на вечные времена.

Однако история распорядилась иначе.

Жан Ланн родился в 1769 г. в Лектуре, сегодняшний департамент Жер. С детства он избрал военную карьеру и в 1792 г. вступил в батальон добровольцев Жера. Через три года он уже бригадный генерал и вместе с Бонапартом завоевывает Италию и Египет. В обоих походах он ранен. Бонапарт быстро приметил перспективного военного и позволил ему войти в состав эскорта, с которым он покинул армию в Восточном Средиземноморье, чтобы делать более важные дела на родине.

Таким образом, Ланн вошел в так называемую консульскую охрану императора, которая была неотлучно при нем на всех полях битв Европы. Когда была провозглашена империя, он стал одним из маршалов Франции, и в 1808 году, в то время как Наполеон заканчивал формировать новое французское общество, основанное на дворянстве, куда он помещал наилучших своих храбрецов, Ланн получил императорское звание герцога Монтебелло.

Он был действительно храбрецом. В разные годы мы обнаруживаем его в первых рядах бойцов в Ульие и Аустерлице, Йене и Фридланде, сражался он и в Испании, хотя политика территориальных захватов, проводимая Наполеоном, не всегда была ему по вкусу.

В конечном счете сражение под Эсслингом, проведенное против австрийцев в мае 1809 г., оказалось для него роковым.

С самого утра, когда он отправился к острову Лобау, чтобы занять позицию, герцога Монтебелло донимали зловещие предчувствия. За час до начала боя, к шести часам, у него возникла мысль подняться на холм, чтобы осмотреть в подзорную трубу движение австрийских войск. Именно на этой позиции его и сразило вражеское ядро, которое разбило ему левое бедро и коленную чашечку левой ноги. Находясь в сознании, несмотря на сильный болевой шок, он увидел, что теряет много крови и что ему остается жить считанные минуты. Поднятый адъютантами на носилки, он просит, чтобы его отнесли к палатке императора, чтобы попрощаться с ним.

Увидев своего друга и соратника в таком состоянии, Наполеон разрыдался. Несколько минут, пока они были вместе, Ланн шептал ему какие-то слова о том, что пора прекратить завоевания и установить мир. После этого его понесли в деревню Эберсдорф, всю заваленную трупами солдат, где лучшие хирурги армии пытались спасти ему жизнь, ампутировав ноги, чтобы остановить заражение крови. Но ничто не помогло, и маршал после недели агонии тихо скончался 31 мая 1809 г. За то время император много раз навещал Ланна и всячески ободрял его.

В день смерти маршала его тело было передано хирургам Ларрею и Кадету де Гассикуру с указанием мумифицировать останки, чтобы затем захоронить тело маршала в Париже.

Интересно, что мумия, которой Наполеон обещал отдать невиданные почести в Париже, побывала еще и в Страсбурге, где с мужем пожелала попрощаться его вдова. По ее просьбе гроб, установленный на постаменте в мэрии Страсбурга, был открыт. Знала ли жена маршала и герцогиня об обстоятельствах гибели мужа и препарировании его тела? Скорее всего, нет, ибо попросила открыть гроб, несмотря на протесты официальных лиц. Герцогиню вовремя подхватили генералы, и единственное, что она могла произнести, было: «Господа, как он изменился!»

Надо сказать, она так никогда и не простила Наполеону приказа мумифицировать маршала, хотя он оказывал ей всяческие милости, приблизив ко двору и введя в близкое окружение супруги Жозефины.

10 июля 1810 г. Ланн получил наконец соответствующие почести в парижском Пантеоне. Из Страсбурга до Парижа мумия в гробу из твердого, покрытого воском дерева путешествовала только по ночам по освещенной факелами дороге в сопровождении эскорта солдат. Похороны состоялись в церкви Святой Женевьевы в Пантеоне, и прах Ланна, которого Наполеон называл «пигмеем, ставшим исполином», нашел наконец свой покой.

В марте 1824 г. в цирковом балагане, стоявшем на площади захолустного европейского городишки, под куском рваной парусины умирал от холода и простуды простой французский матрос Жозеф Кабри, он же король Кабрили I, правитель тихоокеанского острова Нукагива, одного из островов Маркизского архипелага.

В январе 1804 г. корабли первой русской кругосветной экспедиции – «Нева» и «Надежда» – обогнули мыс Горн и вышли в Тихий океан. Переход не прошел даром: оба шлюпа получили серьезные повреждения и вдобавок потеряли друг друга из виду. Но место встречи – Маркизские острова – командор Иван Федорович Крузенштерн определил заранее, и 25 апреля «Надежда» бросила якорь в бухте острова Нукагива.

Корабль требовал ремонта, да и неизвестно, сколько времени понадобится Ю.Ф. Лисянскому – капитану «Невы», чтобы добраться до точки рандеву. Так что в любом случае необходимо в первую очередь наладить дружеские отношения с местными аборигенами.

А аборигены не заставили себя ждать. Не прошло и часа с момента постановки шлюпа на якорь, как из полосы прибоя выскочило несколько каноэ, которые с приличной скоростью помчались к русскому судну. Моряки с некоторой тревогой поглядывали на приближающиеся легкие лодчонки. На память приходили страшные истории о кровавом «гостеприимстве» туземцев тихоокеанских островов, их чисто гастрономическом интересе к путешественникам.

Однако приближающиеся лодочки не внушали большого опасения. Судя по богато украшенной перьями и цветами головной посудине, в гости к русским морякам направлялся сам правитель острова и, возможно, с добрыми намерениями. Так оно и оказалось. Царек и его многочисленная свита соизволили подняться на борт «Надежды», остальные лодки скромно кружили возле борта.