Уже светало и грозовой фронт начал разрушаться. Полетели…

Фаат Кадырович Салахетдинов — татарин. Он пролетал лет 40, и начинал ещё где-то на Дальнем Востоке сначала на Ли-2, потом Ил-14, Ан-24 и, наконец, в Питере на Ту-134. Летал грамотно и красиво.

Штурман у него был, правда, без огонька. Не любил он творчества и не проявлял разумной инициативы. По сему, когда мы летели с ним, то ещё до приветствия со мной, он громко говорил:

— О, сегодня мы летим со штурманом.

Мне это нравилось. Волевой человек. Мы как-то в Калининграде сели. Солнце ещё не взошло, (а в стране Дураков уже кипела работа) а девчонки нам завтрак приносят. Кстати, кормили уже на убой!

Я уже салфетку повесил, и слюни чуть не текут, а Фаат не идёт.

— Вот Солнце взойдёт, тогда и можно будет, — говорит он.

Ушёл Фаат Кадырович на пенсию очень тихо. Я его увидел на улице, он рядом с домом моих родителей живёт, и рассказал мне, что уже на пенсии.

О времена, о нравы!

— Вот я и в международной эскадрилье. Летал со всеми и вроде хорошо. Прошёл месяц, а я на подхвате, летаю короткие рейсы, как какой-то попрыгунчик, но молчу, как молчат партизаны.

Увидело это начальство и задумалось, что со мной делать. А тут приходит восстанавливаться мой самый первый командир, с которым я немного полетал ещё в 91 году. Ему летать опять захотелось и поскольку за границу ни он, ни я не летали, то суждено нам было с ним париться целый год!

Напрасны были мои уговоры об отрицательном эксперименте полётов с ним — мы с ним поговорили, всё будет хорошо, был ответ. Сначала всё было хорошо, а потом даже наоборот, плохо. Даже описывать это не буду. Этому человеку надо было летать одному. Но этот человек пролетал около 40 лет и никого не убил, а посему пусть ему будет хорошо на пенсии!

В этот сложный период мне удаётся полетать с Казьминым Владимиром Григорьевичем. Слетали мы с ним несколько полётов и тут подворачиваются рейсы в Ереван. Эти рейсы я всегда любил. Особенно, если гроз не было. А армянский коньяк был всегда и поэтому любил летать я в Ереван в любую погоду!

Да и Армяне мне нравились.

Когда ещё я переучивался в Шалопаевке, со мной в комнате жил Армянский пилот Сурен Гальмудагян. Сурик, как я его звал. Конечно, по своим мировоззрениям он отличался от нас, Русских. Но мужик он был отличный, хотя и не умел варить манную кашу! Я обучал его искусству варить манную кашу, но он всё же мне как то сказал: ”Нэ могу я её варить. Сам вари! Лучше я буду в столовой питаться, чем варить кашу!” бросил палку-мешалку и убежал на занятия.

Но Армянский коньяк он любил, как и я. По вечерам, возвращаясь домой, в нашу комнату на первом этаже, он всегда тактично и достаточно громко докладывал:

— Траверс прохожу!

И пока я не высовывался из окна, с разрешением захода, он никогда не входил!

Я всегда прилетал в Звартноц (Так называется аэропорт в Ереване) и первым делом спрашивал, как Сурик?

— Сурик уже стал Командиром на Ту-154.

— Как вообще живёте.

— Стараемся. Уже до чего дошло, пришли к власти армянские кадры, ничего не смыслящие в Авиации, а народу жить стало хуже. И народ этот стал выкручивать из навигационных приводных станций цветные металлы, чтобы их продать! Вот и приходит такой начальник и спрашивает, что, мол, ДПРМ не работает? (ДПРМ — дальний приводной радиомаяк, оборудование слепой посадки, как правило, отстоящая от торца полосы на 4 километра)

— Где стоит?

— Где и положено, в 4 километрах от полосы.

— Вот потому и воруют, что от вас далеко стоит, поставьте его под окнами и глаз не спускайте!

Придумали полёт в Ереван с посадкой в Сталинграде. Причём двумя экипажами. До этого летали туда и обратно без посадок. Ереван — это уже заграница и за этот полёт суточные дают. Всегда хотел в Сталинграде побывать. Уж никак не думал, что в нашей 2 эскадрильи только я и могу в Ереван летать.

Дело в том, что аэродром горный и нужно иметь 1-ый класс и провозку, чтобы туда лететь. Провозку, в основном, имели только те, кто за границу не летал, а я за границу и не летал, а допуск к тем полётам на все аэродромы ближнего зарубежья имел, поэтому полетел из Сталинграда в Ереван, а наши парни в ожидании нас, на Мамаев Курган за меня съездили.

Обратно уже из Сталинграда летели очень радостно, с Армянским Коньяком (везде). С Командиром Казьминым мы очень подружились. Сложно сказать, чем я так ему понравился, но он мне бутылку Армянского коньяка позже поставил и сказал, что всё сделает от него зависящее, чтобы мы вместе за рубеж летали. Очень приятно это было! Не успел, через год его списали. А я пока летал со своим старым командиром.

Дело летом было. Летим мы как-то в Тюмень. Прошло 35 минут полёта и всё хорошо. Даже гроз нет.

Подлетаем к Белозерску, Проверяю электросистему и вижу, что ток зарядки аккумуляторов начал расти и на все мои попытки этот ток уменьшить, этот ток растёт всё равно. Ясное дело — тепловой разгон, было, проходили. Я и выключил их вообще. Рассказал нашему механику тот случай, несколько лет назад и полетели мы без аварийных источников электроэнергии. До Тюмени долетели без приключений и там нам даже их заменили на аккумуляторы фирмы Varta, которые стояли на Тюменских самолётах и не имели теплового разгона.

Прилетели домой, доложили, записали. Механик наш Александр, с которым мы ещё долго летали, даже к Папе пошёл, сказать какой я молодец. Я если честно, очень надеялся, что это ускорит процесс моего прихода на Международные Линии (но я не просил Сашу идти к Папе).

Скоро состоялся разбор всего отряда. Приватизировать нас хотели Чубайсисы и другая всякая рвань.

Пулково зарабатывать хорошо стало и для всей этой кодлы запахло бабками не мерянными, а по сему через главного своего пахана, решили они свою долю забрать. Отстоял нас Демченко Борис Григорьевич, и под аплодисменты, переходящими в овации сказал “Приватизации не будет!“

После собрания, уже на выходе из зала, к нему подошёл наш штурман Смирнов, удивлённый тем, что я то безобразие вовремя заметил и предотвратил событие, которое даже могло быть нерадостным.

Меньше, чем через месяц на всех самолётах уже были установлены новые аккумуляторы.

Закончился обещанный срок и пора меня вводить за границу. Но именно в этом 1998 году лётчики с наших самых скоростных широкофюзеляжных самолётов в мире, Ил-86, начинают терять навыки из-за отсутствия работы и часть их возвращают на Туполя. А штурмана с них были все допущены для международных полётов и тоже вернулись, поэтому меня снова попросили подождать.

Я помню, что бывшим вторым пилотом Ил-86, а теперь Командиром Ту-134, был Николай Дмитриевич Н. У нас сложились с ним отличные отношения. Летал всегда он очень красиво, и я горжусь тем, что за полгода ни разу, не было недопонимания! Экипаж у нас был под стать: Санька, про которого я уже писал — человек без нервов, был вторым пилотом. Бортовым механиком был Вячеслав Леонидович. У нас сложились очень добрые отношения!

Раз мы полетели в Нижневартовск зимой и ночью. Долетели быстро, за 3,5 часа, а на подлёте к Нижневартовску начался туман. Посчитали топливо, и я очень обрадовался, что дополнительные баки дают нам возможность ещё покружить над аэродромом. Правда было ясно, что туман надолго, но мы надеялись на кратковременное улучшение видимости, и успеть сесть. Управление было у меня, и я боролся со сном, нарезая круги над Нижневартовском. Топлива осталось на минут 40, и мы полетели на запасной. 4 с половиной часа на Ту-134А! Так долго на нём я не летал! Ещё и осталось на почти 30 минут!

Той же зимой должны лететь в Сургут и Сергей, наш штурман эскадрильи, должен меня проверить.

Сергея я уже давно знал. Ещё, когда меня “забирали“ в Москву, и я полетел туда за очередной подписью, я имел выходной на следующий день и решил слетать в Ленинград. Но из Москвы в Ленинград можно было лететь со своими, через Архангельск, или с Питерскими, но напрямую, если “зайцем“ возьмут, сэкономив целых 3 часа. Серёга мне их сэкономил!