Проследив, чтобы барыня выпила, поднес ей очередной огурец, сам выдохнул, глотнул и понюхал корку хлеба.

— Немцы — все одно не про нас. Душа у них для нашего человека потемки. Дело, то есть, темное. А с кем это вы там отплясывали, что родня ваша вся взбаламутилась? — как бы между прочим спросил Афанасьич, от которого трудно было что-либо скрыть.

— Ну, один генерал, — уклончиво сказала Докки. При воспоминании о графе опять у нее опять все расплылось внутри, и она поспешила добавить, чувствуя, как у нее заплетается язык:

— Н-ничего особенного.

— Тогда нечего болтаться попусту, время проживать, — Афанасьич поднялся и стал убирать рюмки и закуску. — Поедем в Залужное, а эти пущай здеся как хотят.

— Да, н-нужно уезжать, — согласилась она и, пошатываясь, встала. — Только м-мне обязательно нужно б-будет… на вечер к Санеевым — они м-меня пригласили, — а потом б-будет бал, на котором…

Неожиданно Докки показалось крайне важным пойти на предстоящий через неделю бал и показать всем, что ей решительно все равно, что о ней думают и говорят. Поспешный отъезд показался ей постыдным бегством. Она решила покинуть Вильну красиво, разбив — как подсказали сплетницы — как можно больше сердец. «Да, точно, — сказала себе Докки, и мысль эта пришлась ей весьма по вкусу, — сошью себе новое… сногсшибательное платье. Непременно сошью и покажусь в нем на бале. И даже если Палевский… если он не захочет со мной танцевать, то я — назло ему… назло всем — буду выглядеть обольстительной… загадочной…»

Пожелав Афанасьичу спокойной ночи, Докки с его помощью удалилась из кухни. И уже в постели, засыпая, она вновь попыталась подумать о том, почему Палевский ей представился и пригласил на вальс, но мысли растекались, так и не найдя никакого объяснения. Комната вокруг нее плыла, кружилась, и Докки закружилась вместе с ней в объятиях статного генерала, утопая во взгляде его сверкающих, как бриллианты, глаз…

После очень позднего завтрака, во время которого сохранялась такая же напряженная обстановка, что и накануне по дороге с бала, дамы решили поехать кататься за город. Докки, под предлогом визита к давней знакомой, отказалась от участия в прогулке. Она уступила родственницам коляску и в наемном экипаже, прихватив с собой Афанасьича, отправилась искать хорошую портниху. Заглянув в несколько модных лавок, она наконец остановилась на одной, где с большой переплатой за срочность заказала бальное платье из изумительного (и безумно дорогого — кутить так кутить!) водянисто-зеленого воздушного барежа [14], который очень шел к ее темным волосам и серым глазам.

Проезжая по улицам, Докки все время ловила себя на том, что высматривает некоего всадника в генеральском мундире на гнедой лошади. Она гнала мысли о нем, заставляла себя не глазеть по сторонам, но внутри у нее всякий раз все обмирало, когда ей встречались всадники в офицерском обмундировании. Среди них попадались и генералы, но Палевского она так и не увидела, отчего настроение ее было несколько испорчено.

После портнихи она таки навестила свою знакомую и когда спустя несколько часов вернулась домой, ее родственницы сидели в гостиной в обществе Вольдемара. Дамы пребывали в весьма благодушном расположении духа, приветливо встретили Докки и рассказали, что завтра под Вильной состоится парад, который будет принимать сам государь, и им следует непременно там побывать.

— Можешь себе представить, — сказала ей Мари, — господин Ламбург привез нам приглашения на обед к министру. Там будут присутствовать очень значительные особы и…

Ее перебила нетерпеливая Ирина, стремившаяся поделиться с Докки более интересными новостями, сообщив:

— Мы видели княгиню Качловскую! Она ехала в коляске, а верхом ее сопровождал…

Она сделала эффектную паузу и выпалила:

— …генерал Палевский!

При упоминании о Палевском все впились глазами в Докки с нескрываемым желанием увидеть ее реакцию. Она равнодушно заметила, что граф и княгиня, вероятно, знакомы, и неудивительно, что они проводят какое-то время вместе, хотя была неприятно задета этим известием. По торжествующим лицам родственниц легко было догадаться об их стремлении уязвить и дать понять, что танец с Палевским ничего не значит, что генерал обращает внимание на многих женщин — и куда более красивых, нежели Докки.

Алекса подбросила дров в огонь, добавив тихим голосом, чтобы ее не услышали юные барышни:

— Жадова уверена, что Палевский и Качловская состоят в связи.

«Жадова слишком во многом уверена, — подумала на это Докки. — В том числе, что у меня множество любовников, что за мной нужно присматривать, что я транжирю состояние, а Ламбург является моим женихом…»

Вольдемар громко кашлянул — ему определенно было невдомек, с чего вдруг дамы так долго обсуждают чью-то встречу, и заговорил о важных сановниках, которым был представленным в Вильне, тем вызвав у Докки — впервые за все время их знакомства — самую горячую признательность.

Вечером они поехали в гости, где встретили и Жадовых, и Софи Байкову с дочерьми. Девицы флиртовали с молодыми офицерами, играли с ними в шарады, музицировали. Старшие беседовали о политике, рассказывали анекдоты и сплетничали.

К Докки подсел барон Швайген и начал развлекать историями из армейской жизни.

— С раннего утра мы с товарищами отправились к городским воротам, чтобы увидеть его величество, — рассказывал Швайген о приезде государя императора в Вильну в Вербное воскресенье. — Прождали несколько часов, но его все не было. Более всего страдала гвардия, выстроенная побатальонно, потому как никто не решался отдать команду расходиться. Офицеры из императорской квартиры, губернатор и прочие чины Вильны также не осмеливались оставить свои места. Мы же, потеряв терпение, пошли было по домам, но стоило нам отойти на приличное расстояние от ворот, как загрохотали пушки, зазвенели колокола, забили барабаны, солдаты закричали «ура!», из чего мы поняли, что государь таки появился. Увы, у нас уже не было возможности поспеть на торжества по этому случаю. Кстати, завтра за городом будет проводиться парад.

— Я слышала о том, — кивнула Докки. — Мои родственницы рвутся его смотреть.

— К сожалению, я не смогу вас проводить туда — веду свой полк.

— А мы с удовольствием вами полюбуемся, — улыбнулась она. — Господин Ламбург обещался поехать с нами, так что мы будем под присмотром.

— Кстати, все хотел вас спросить, — барон понизил голос. — Говорят, мсье Ламбург и вы…

— Пустые разговоры, — остановила его Докки. — Мы знакомы — и только.

Она заметила, как приободрился Швайген, и тут же добавила, что не собирается в ближайшем да и далеком будущем связывать себя какими-либо обязательствами.

— Я лишь сопроводила в Вильну кузину с дочерью, — сказала она, — а задержалась здесь, чтобы помочь им устроиться в городе. Сама же вскорости покину эти места.

Барон несколько расстроился, услышав ее слова, выразил сожаление, что столь приятное знакомство будет прервано, и попросил дозволения сопровождать баронессу на загородной прогулке, устраиваемой на днях, а также ангажировал на мазурку на предстоящем бале.

— Напоследок хотел бы насладиться вашим обществом, — признался он.

Докки, которая еще недавно решила не принимать от барона какие-либо приглашения, согласилась стать его спутницей на прогулке и танцевать с ним мазурку.

«Зачем мне лишать себя удовольствий из-за косых взглядов и злых языков? — рассудила она. — Разговоры все равно идут, а отказываясь от кавалеров, я не только не изменю о себе мнения, но буду жалко и смешно выглядеть в своем гордом, но никому не нужном одиночестве…»

Касательно же Палевского Докки пришлось сделать самый очевидный вывод: он разглядел ее на террасе, каким-то образом узнал ее имя и шутки ради захотел представиться пресловутой Ледяной Баронессе.

Едва она смирилась с этой не совсем для нее лестной, но вполне здравой мыслью, как кто-то из офицеров, отвечая на расспросы барышень, сообщил, что Палевский третьего дня отправился из города по делам службы и вернется в Вильну только к параду. Весь остаток вечера Докки размышляла, каким образом он мог сопровождать на прогулке княгиню Качловскую, если его здесь не было. Ее родственницы или обознались, приняв за Палевского другого офицера, или — что, правда, выглядело совсем неприглядно, — эта встреча была ими выдумана, лишь бы доставить своей дорогой кузине, сестре и тетушке несколько неприятных минут.