— Интересно, как он в нее попадает, — без дверей-то, — рассмеялась Ольга, на минуту прервавшись.
— Похоже, у комнаты нет стен, — предположила Докки, — хотя об этом обстоятельстве барон умалчивает.
Далее в письме говорилось:
«За можайскую победу государь произвел главнокомандующего князя Кутузова в фельдмаршалы, офицеры получили третное жалованье, а солдаты — по пяти рублей на человека. Ваш покорный слуга удостоен Владимиром 4-го класса с бантом. Это самая почетная боевая офицерская награда, каковую можно получить только в бою. Можете представить, как я был счастлив и горд ее заиметь? Ни один придворный вельможа, носящий Владимира Первого класса, не поравняется с моим Владимиром с бантом. Меж нами ходит шутка: „Лучше быть меньше награждену по заслугам, чем много безо всяких заслуг“. Многие мои товарищи также получили награды, чему я безмерно рад, ибо подобные поощрения весьма приятны и способствуют новым боевым свершениям.
От Москвы отходили мы неохотно, и ее сдача французам возбудила в армии всеобщее негодование и ропот. Многие опасаются, что занятием Первопрестольной Бонапарте вынудит государя нашего пойти с ним на переговоры, и офицеры грозятся в случае заключения мира перейти на службу в Испанию.
Отдохнув двое суток, теперь мы сожалеем, что дивизия наша переведена из арьергарда, которому выпадет честь новых сражений с противником, коих мы так жаждем. Увы, отсутствие генерала Палевского и назначение на его место нового командующего, не способного столь же умело вести сдерживающие бои, пока не сулит нам активных боевых действий, ежели только вновь не состоится большая битва. Кстати, Палевского более чем заслуженно наградили за августовское сражение орденом Александра Невского с бриллиантами — достойная награда блестящему полководцу.
Надобно сказать, весь наш корпус крайне удручен потерей Палевского, с которым мы познали столько славных побед. Сам я не видел, как он был ранен. Говорят, вынесли его без сознания с поля и в тот же день увезли в тыл вместе с генерал-майором Кедриным, задетым осколком ядра спустя пару часов…»
Докки только прикрыла глаза, представив, как окровавленный граф откидывается в седле и падает на землю… Воспоминания о сне, что привиделся ей перед тем, как она вышла на балкон покинутой усадьбы и оказалась в объятиях Палевского, все это время тревожили ее. Тогда он приснился ей с перевязанной грудью, рана его кровоточила, а на белой повязке расплывались огромные красные пятна. «Неужели в том сне дано было предугадать о его ране в грудь? — думала она. — Выходит, свыше мне был дан знак, но я не поняла его и не догадалась предупредить Палевского… Ах, но даже если бы я рассказала ему о том — разве смог бы он уберечься от боя и от ранения? Каким образом? Покинуть армию, уйти в отставку? Как глупо это все, как нелепо!»
— В конце письма барон вам кланяется, — несколько смущенно сказала Ольга. — Он пишет, если я сочту для себя возможным передать вам его поклон…
— Все правильно, — откликнулась Докки, прервав свои мысли. — Вам не стоит оглядываться на меня в своих отношениях с Александром Карловичем. И, должна признаться, я очень и очень рада, что между вами возникла взаимная привязанность и что барон не забывает вас даже в столь сложное военное время и находит возможность присылать весточки о себе.
— Ах, Докки! — воскликнула Ольга. — Раньше я не думала, что смогу так откровенно делиться с кем-то личными переживаниями, хотя всегда чувствовала, что вы — как никто другой — способны понять меня и в случае чего — простить.
— Мне не в чем вас прощать, — Докки пожала руку взволнованной подруги. — И если у вас получится обрести счастье с бароном — мне это будет только в удовольствие.
Ольга немного помолчала.
— Я так боюсь за него, — сказала она. — Не знаю, как хуже: знать, что кто-то жив, здоров и воюет, но в любой момент может быть ранен или… — она запнулась, а Докки мысленно договорила: «убит» — то слово, которое ныне все боялись произносить не только вслух, но и про себя.
— …или ранен, — как то случилось с Григорием Кедриным, например. Но теперь Катрин, по крайней мере, может быть рядом с мужем, как и надеяться, что с ним не случится ничего хуже, поскольку он уже не на войне и не подвергается ежечасной опасности. Хотя… я слышала сегодня, что князь Багратион скончался от раны…
— Багратион скончался?! — оцепенела Докки и невольно задрожала. Князь был ранен в том сражении под Можайском. Смерть от ран была частой, но услышать, что она настигла и Багратиона, оказалось страшным. «Что же с Палевским?!» — мучительно всполошилась Докки. Решение пришло само собой. «Завтра же попрошу княгиню Думскую написать письмо его матери, — сказала себе Докки. — Княгиня не откажет мне в этом. Пусть она подумает обо мне что угодно, но я должна знать, как он, иначе мне просто не перенести этой неопределенности…» Она настолько погрузилась в свои размышления, что не слышала, о чем еще говорит Ольга. Только упомянутая ею фамилия заставила Докки вздрогнуть.
— Простите, я прослушала… Вы что-то сказали о Палевском?
— Ну да, — кивнула Ольга. — Я сказала, что он здесь, в Петербурге.
Глава VI
Он здесь! Где-то в этом городе, может быть, на соседней улице или в соседнем доме. Докки почувствовала и несказанное облегчение, и невыносимую горечь: она была бесконечно рада, что Палевский жив и, видимо, здоров, раз смог проделать путь до Петербурга, но до невозможности рассердилась на него. «Он не счел для себя нужным написать мне, — лихорадочно думала она после ухода Ольги, — и позволил мне чуть ли не оплакивать его после вестей о страшной ране, им полученной».
Ольга сообщила, что Палевский приехал в Петербург накануне днем с родителями и сестрой. Они сняли дом на Английской набережной (всего в получасе ходьбы от дома Докки) и едва успели расположиться в нем, как к ним прибыл сам государь, пожелавший лично проведать героя-генерала. Его величество пригласил графа сегодня поутру прибыть ко двору для получения пожалованной за Бородинское сражение награды — ордена Александра Невского. И более того, Палевский непременно обещался быть на именинах княгини, куда были приглашены и его родственники.
Он был здесь и даже не подумал прислать ей записку, не то что навестить ее. «Это невыносимо, — Докки до боли стиснула руки. — Он не вспоминает обо мне, не хочет меня видеть…»
Назавтра ей предстоит идти к княгине, и он будет там. Еще несколько часов назад она сочла бы за превеликое счастье увидеть его, но не теперь, когда знала, что он в городе и не имеет никакого желания возобновлять с ней знакомство.
Одна ночь — и все, думала Докки. Всего одна ночь — и она стала ему неинтересна. Как любовница она оказалась никуда не годной, не умея доставить наслаждение мужчине. Зачем ему возиться с ней, когда вокруг столько женщин — более красивых, более умелых и опытных, готовых броситься ему на шею? Когда рядом не было никого другого, для его постели сошла и она, а теперь…
Докки непроизвольно положила ладонь на едва округлившийся живот и погладила, лаская своего крохотного малыша — частичку возлюбленного, которая навсегда останется с ней.
Вечером Докки должна была идти на прием к графине Мусиной, но, не чувствуя себя в состоянии вынести общество людей, послала ей записку с извинениями и рано улеглась спать, желая только набраться сил на завтрашний день, чтобы пережить его с надлежащим достоинством и терпением.
Утром к ней заявилась взбудораженная Мари.
— Cherie cousine! — воскликнула она с порога. — Ты не представляешь, кого я вчера видела!
— И кого же ты видела? — Докки отложила книгу, которую держала в руках.
— Графа Палевского! — затараторила Мари и с упоением стала рассказывать о том, как встретила его на вечере у графини Мусиной, куда накануне не поехала Докки. Кузина попала на прием благодаря Вольдемару, который вызывался сопровождать туда «ma cherie Евдокию Васильевну», и примчалась спозаранку, чтобы поделиться увиденным и услышанным в доме графини. Присутствие там Палевского было, конечно же, главной светской новостью.
