— Он похудел на лицо, выглядит изможденным и немного бледным, но это придает ему определенный шарм, — продолжала Мари. — Мне кажется, он стал еще красивее, а его глаза… — она протяжно вздохнула. — Ирина при виде него чуть не упала в обморок. Оказывается, он нас помнит. Так любезно с нами поздоровался! Как жаль, что графиня на своих вечерах не устраивает танцы — уверена, Палевский непременно бы пригласил Ирину. Ах, впрочем, наверное, он не танцует из-за раны. Говорят, у него было ужасное ранение в груди, контузия и… что-то еще. Словом, он чуть не умер от жесточайшей горячки, с которой провалялся полторы недели. За ним ухаживали его мать и сестра. Они думали, что он не выживет. Но граф — такой молодой, такой крепкий мужчина — одолел болезнь и выкарабкался чуть не из могилы.

«В этом вся Мари, — с грустью подумала Докки. — Человек только встал с постели, а она сокрушается, что он, видите ли, не танцует…»

Сама она так и не решила, сожалеть ей о том, что вчера не поехала к Мусиной и тем лишила себя возможности увидеть его, или, напротив, ей избегать его, тем избавляя себя от лишних мучений.

Он будет у Думской, напомнила себе Докки, понимая, что встреча с ним неизбежна и ей следует продумать, как вести себя в его присутствии, чтобы не поставить ни себя, ни его в неловкое положение.

Тем временем Мари сообщила, что Палевский приехал в Петербург по приглашению государя и будет долечиваться под наблюдением лейб-медиков его величества. Вчера ему вручили орден Невского, и теперь вся его грудь увешана наградами.

— И еще он получил золотую саблю с бриллиантами, — новости вываливались из кузины, как из рога изобилия. — Пробыл у Мусиной недолго — с полчаса от силы, и уехал. Сандра Качловская — терпеть ее не могу! — все время возле него крутилась. И Жени Луговская томные взгляды на него кидала. Он был с ней в связи — ты знаешь? Но она для него дело прошлое. Надеюсь, сегодня Палевский будет на обеде у Думской. Здесь еще его родители, сестра и — помнишь? — графиня Сербина с дочерью. Они бежали из Москвы от французов, остановились было в своем имении — то ли под Владимиром, то ли еще где. Но кто знает, куда теперь пойдут французы?! Вот Сербины и подались в Петербург — к Палевским. Неужели она опять начнет сватать ему свою дочь?! Эта бледная мышка Надин совсем не годится ему в жены. Графу нужна более живая и веселая девушка, вроде моей Ирины. Жадова утверждает…

Докки вздохнула, рассеянно слушая кузину, теперь увлеченно перечислявшую качества невест, подходящих Палевскому по мнению мадам Жадовой, среди которых первое место было отведено ее собственной старшей дочери.

— Можно подумать, граф посмотрит на эту блеклую Лизу, — с презрением говорила Мари. — Кстати, Жадова рассказывает, что Палевского на марше сопровождала какая-то дама. Можешь представить: в разгар военных действий он еще успевает между боями амуры крутить. Но дама-то хороша — не постеснялась на глазах у всей армии с ним разъезжать. Верно, девка какая, без стыда и совести.

О край чашки тонко звякнула ложечка, Докки замерла, а Мари, не заметив, как побледнела ее кузина, продолжала:

— Жадова ужасно осерчала на мужа, что он ей ничего о том не написал — об этой даме. В Главном штабе вроде все о том знают. А ей сказала какая-то ее приятельница, чей сын там где-то служит.

«Странно, что разговоры о даме пошли теперь, а не летом, — в замешательстве подумала Докки. — Интересно, это те полдня, что я проехала с Палевским, превратились в „сопровождение на марше“, или речь идет уже о какой-то другой женщине?»

— Так эта его спутница и проездила с ним всю военную кампанию? — спросила она, пытаясь выведать, что еще известно кузине, Жадовой и прочим сплетницам.

— Вроде бы проездила, — Мари недоуменно пожала плечами. — Ты же знаешь этих мужчин. Жадова говорит, многие генералы с собой девок возят. Но, мол, на это и внимания обращать не стоит — женится, так при молодой жене на других уже смотреть не будет.

— Охота тебе все Жадову слушать, — поморщившись, сказала Докки. — Не понимаю, почему тебя вдруг заинтересовал Палевский, если, по твоим словам, Ирина чуть не сговорена с бароном Швайгеном. Странно, что вы не объявили о помолвке, когда он был в Петербурге.

Она насмешливо посмотрела на враз помрачневшее лицо кузины, которой теперь трудно было заявлять о склонности барона к ее дочери, поскольку тот открыто проявлял интерес к совсем иной особе.

— О, Ирина давно уже не увлечена Швайгеном, — после заминки выпалила Мари. — Мы в нем разочаровались: ужасно нудный и скучный тип. Немец, одним словом. Ты, впрочем, тоже с ним мало здесь общалась, — не смогла не съязвить она. — Гораздо меньше, чем в Вильне.

Докки промолчала, а Мари уже вспомнила следующую новость, заслуживающую упоминания.

— Правду говорят, ты перестала оплачивать счета Мишеля? Его видели в ломбарде, он закладывал драгоценности Алексы. И вроде бы продал несколько лошадей. То-то Алекса последнее время ходит ужасно злая. Ну и правильно! Уж как они на твои средства благоденствовали — для Натали и лошадь верховую приобрели, у самой дорогой модистки наряды шили. Я вот себе не позволяю… Сегодня к Думской — Алекса прямо позеленела, когда узнала, что мы приглашены на именины, — Ирина идет в старом платье, которое было приобретено еще в Вильне. На следующей неделе будет бал у графини Мусиной, так ни одного приличного платья нет. Ума не приложу, что делать! Придется обшить новыми лентами то голубое.

Она покосилась на кузину, ожидая, что та, как в прежние времена, предложит заказать Ирине модный наряд, а счет прислать ей, но Докки не собиралась более заниматься благотворительностью.

«Обратись к своей подружке Жадовой, — мысленно посоветовала ей Докки, — может, она оплатит твои расходы».

Безмерно устав от затянувшегося визита кузины, она многозначительно посмотрела на часы, Мари нехотя начала прощаться, но вдруг вспомнила, что еще не все успела обсудить.

— О, я слышала, ты на зиму глядя собираешься поехать в имение? Что тебе там делать? В Ненастном ты умрешь от скуки.

— Дела несколько запущены, — выдала ранее заготовленный ответ Докки. — Мне надобно за всем проследить.

— Вот глупости! — фыркнула кузина. — И без тебя справятся. На что там управитель? В Петербурге, конечно, нынче мало достойных кавалеров, но всегда можно найти какие-нибудь увеселения.

— Поместье интересует меня больше, чем увеселения, — заметила Докки и была весьма рада, когда наконец осталась одна. Она еще какое-то время посидела в гостиной, размышляя о даме, якобы сопровождавшей Палевского. Это могли быть слухи о ней самой, разросшиеся до невероятных размеров, но… он вполне мог встретить по дороге кого-то еще, благо беженцев было немало. Впрочем, это уже не имело значения. Для нее все было в прошлом, кроме душевных страданий и ребенка, которого она носила в себе.

Докки встала и подошла к висевшему в простенке большому зеркалу. Оттуда на нее взглянуло усталое и осунувшееся лицо.

«Сербины в Петербурге, — усмешка ее была невеселой. — Ангелоподобная Надин и еще несколько десятков юных и невинных девиц, готовых отдать руку и сердце знаменитому генералу, а также бессчетное количество дам, мечтающих об одном взгляде графа Поля Палевского. Интересно, о чем я думала, когда позволила себе им увлечься?»

С большой неохотой Докки отправилась с дневным, но, увы, обязательным визитом к княгине. При выходе из экипажа ее так замутило и затрясло от волнения, что понадобились немалые силы, чтобы войти в дом. Бледная и дрожащая, она прошла за дворецким в гостиную, где находились именинница, Ольга и несколько гостей, заехавших поздравить Думскую с днем ангела.

— О, вот и наша дорогая баронесса! — воскликнула княгиня, едва Докки появилась в комнате.

— Софья Николаевна, поздравляю вас! — Докки подошла к княгине и расцеловала ее в обе щеки, с облегчением отмечая, что Палевского здесь нет.

— Присядь, присядь, — закивала ей Думская. — Думаю, вы всех знаете и представлять вас нет нужды, разве что графине Нине Палевской, — сказала она, показывая на худощавую, небольшого роста женщину, сидящую по левую руку от княгини.