– Да и нечего особо продолжать. Эдак ведь можно и про героя, и про его детей, и про внуков – будет бесконечная серия. И читателям надоест, а самому писателю еще больше. Конечно, можно было бы продолжить, только смысла не вижу. Любую мою серию можно продолжить – герой-то жив, а раз жив, значит с ним еще могут случиться приключения. Вот только знаешь, что я тебе скажу, брат Новиков…ну их в задницу, эти приключения! Живой человек имеет такое свойство – уставать от приключений. И ему хочется просто пожить. Для себя. Для своих близких. Для своей семьи. Для своей женщины.

Я посмотрел на Ольгу, та прижалась к моему плечу и улыбнулась милиционеру. Тот улыбнулся в ответ, и вдруг улыбка сошла с его губ, он высоко поднял брови:

– Вы же…вы же Ольга Фишман, девушка, которая приняла на себя пули, предназначенные Генеральному секретарю! Героиня! А говорили, вас убили! А вы…вы такая…такая красивая! Такая молодая! Я думал, вы старше! А вы…как актриса из Голливуда! Я никогда не видел женщин красивее вас!

– Но-но, сержант! Это моя жена! – невольно расхохотался я – И между прочим уже не Фишман, а Карпова! А язык у тебя подвешен, да…эдак ты любую уговоришь! Молоток! Кстати, а чего застрял в сержантах? Ты же неглупый парень, я вижу, и язык подвешен, и с людьми умеешь работать. Образования не хватает?

– Я сразу после армии – улыбнулся Новиков – Предложили в милицию, я и пошел. А так-то у меня средне-специальное образование. Технарь, если проще. Мне должны были младшего лейтенанта дать, но пока должности нет. В участковые не хочу – загонят в медвежий угол, оттуда потом не выберешься. Вот и пошел в пепсы[1].

– А воинская специальность какая?

– Так-то я в десанте служил, два года, как копеечка. Стрелок, разведчик. Как старшим сержантом был – так и здесь оставили звание согласно документам. Даже медаль есть – за спасение товарища.

– Это как так? Как спас? – заинтересовалась Ольга, которой явно понравился этот шустрый паренек. Вона как ее красоткой кликал! Ох, бабы…они такие бабы! Вот так и уведут женушку! Опыт у меня уже есть…

– Парашют у него схлестнулся, стропы перекрутились. А я поймал его за купол и держал, пока не приземлились. Ногу сломал, но ничего, парнишка выжил. Он руку сломал. Приземление жестким было. Он костлявый – я на него и приземлился! Ему руку сломал, а себе ногу!

Ольга захохотала. Милиционер тоже. А через пару секунд не выдержал и я – стояли, и как дураки хохотали в пустом вестибюле высотки. Или как он там называется – в общем пространстве на входе перед лифтами. Я не особо знаток всех этих архитектурных изысков.

Из комнаты отдыха показалась заспанная физиономия консьержки, она заметила нас и ее опытный чекистский взгляд тут же отреагировал на ситуацию. Женщина вылетела, как выброшенная пружиной и заохала, заахала:

– Радость-то какая! Михаил Семенович! Живой и здоровый! И Оленька! Ох, какая молодая и красивая! Рядом с таким мужчиной молодеешь не по дням, а по часам!

Смешно, но консьержка была абсолютно права. И я даже фыркнул со смеху. Прозорливица!

– А без бороды вам гораздо лучше! – женщина придирчиво меня осмотрела с ног до головы и дернула плечом – Ух, что за мужчина! Попались бы вы мне лет сорок назад! Вцепилась бы, и никуда не отпустила! Хоть на край света с таким мужчиной!

В лифте мы хохотали, поглядывая на сонного лифтера, недоумевающее поглядывающего на нас как филин из своего дупла. Глаза такие круглые, спокойные…

Уже когда лифт подъезжал к нашему этажу, лифтер вдруг сказал необычайно приятным, густым баритоном:

– Слава богу, вы вернулись…я так переживал, когда сказали что вас, Ольга, вроде как убили.

Он истово перекрестился, а я не выдержал и спросил:

– Вы ведь из бывших, Константин Дмитрич…разве веруете в бога?

– Знаете, Михаил Семенович…в окопах и в старости неверующих почти что и нет. Когда мы шли в атаку, то крестились, а потом…потом только мат!

– И никаких "За родину! За Сталина!"? – так же усмехаясь, спросил я, глядя на открывающуюся дверь лифта.

– Какое там…это только в кино такое. В плохом кино. На самом деле или матерятся, или орут – "Аааа!", или плачут. От страха. Но все равно бегут вперед. Потому что другого пути нет. Или вперед, или умереть. Или вперед и умереть. И только так. Я поднимался в атаку одиннадцать раз. Десять раз меня ранило. Два раза тяжело, чуть не помер, восемь раз легкие ранения. Царапины и ушибы не считаю. Так что все про это я знаю. Я войну прошел, и не в штабе отсиживался. И после войны еще бандеровцев из схронов выкуривал. Вот – на пенсии. Хорошая пенсия, хорошая зарплата. Сутки отдежурил – трое дома! В Москве живу! Замечательно живу! Отдежурю – с внуками на рыбалку поеду. А вас я шибко уважаю. Правильный вы мужик. Всегда здороваетесь, уважительно к людям. Даже по именам-отчеству всех знаете. Не гнушаетесь народа. Не то что…некоторые (он поморщился). И я очень рад, что вы и ваша девушка выжили. Такая кутерьма завернулась, я просто обалдел от происходящего! Что мерзавцы сотворили! С Америкой решили нас поссорить! Генерального убить! Даа…Сталина на них нет, гадов!

– Шелепин почище Сталина может быть – криво усмехнулся я – Сейчас аресты идут, всех причастных к заговору судить будут.

– И правильно! И к стенке их, гадов! Распоясались! Служебный долг забыли! Родину предали! Ну да ладно, разговорился я, как вас увидел – расчувствовался. Старый стал… – лифтер усмехнулся и кивнул мне. А я протянул ему руку и пожал:

– Спасибо за добрые слова. Хороший вы человек. На таких как вы Россия и держится.

– Вся страна! – подхватила Ольга, бросив на меня быстрый взгляд. Мол, не надо забывать, что этот человек обязательно пишет отчеты в КГБ о том, что видел, что слышал. Должность у него такая. И сепаратистские высказывания совсем ни к чему. Время такое, понимаешь ли…

Мы попрощались с лифтером и пошли к двери своей квартиры. Ключи от нее каким-то образом оказались у нас на столе в квартире на Ленинском проспекте, и я не стал спрашивать – каким. КГБ, одним словом. Один комплект имелся у Ольги, в ее квартире, в которой сейчас жила ее мать с Ольгиным сыном, а вот свой я где-то посеял. Похоже что он остался под развалинами Дачи.

Кстати – стоило бы сменить замки по большому-то счету…но даже если бы кто-то и завладел моим комплектом ключей, кто-то чужой, со стороны, проникнуть в высотку для него было бы большой проблемой. Мы-то сегодня едва вошли! Здесь всех жильцов знают и в лицо, и по именам. Чужой может войти только если позвонит кому-то из жильцов и те передадут на пост, чтобы его пропустили. Или жилец сам выйдет и проводит.

И что характерно – нет исключений ни для кого – если только это не сотрудник КГБ на службе. Раньше было примерно то же самое, но помягче, теперь, в связи с усилением несения службы – в ранге закона. Это мне рассказал водитель служебной "Волги", которая везла нас из Ольгиной квартиры ко мне домой. Кстати, я заметил, что на улицах прибавилось патрулей, и что характерно – вместе с милиционерами ходили еще и "красноперые" вояки. Дивизия Дзержинского. Автомат на плече, у милиционеров в кобуре пистолеты, на поясе "демократизаторы" и наручники.

А вокруг – летний круговорот прохожих! Идут, радуются последним летним денькам, едят мороженое, пьют газировку из красных, как пожарные машины автоматов газированной воды, стоят в очереди в кинотеатр на "Джентльменов удачи". И всем глубоко плевать с высокой башни на то, что происходит в верхах власти. Люди живут, и не хотят знать, как эта жизнь им обеспечивается. И они правы. Если ты взялся править страной – сделай так, чтобы жить в ней было хорошо. Чтобы все имели хотя бы приблизительно равные шансы на жизнь. Чтобы хватало еды, чтобы крыша над головой была, чтобы уверенность в завтрашнем дне. Вот за то я и бьюсь, циник и последний романтик одновременно. Я хочу, чтобы не было мерзких девяностых, чтобы не было чеченских войн, чтобы пенсионеры не примерзали к полу в своих холодных квартирах. И если мне для этого придется срубить несколько голов…так это только ради светлого будущего, не правда ли, Румата?