— Это уж точно, — кивнула Аомамэ. Борьба двух памятей? Твоей — и противоположной?

— На самом деле я думала, у тебя тоже есть такой опыт, — сказала Аюми.

— Почему ты так думала?

— Не могу объяснить. Просто… есть в тебе какая-то злость. Из-за которой ты готова раз в месяц расслабляться с незнакомыми мужиками. Злость или обида, я уж не знаю, но из-за нее ты не можешь или не хочешь жить обычной жизнью: завести себе постоянного любовника, встречаться с ним, ужинать вместе и трахаться регулярно, как все нормальные люди. Вот и я такая же… не от мира сего.

— Ты хочешь сказать, из-за того, что к тебе в детстве приставали взрослые мужики, ты свернула не на ту дорожку?

— Похоже на то, — кивнула Аюми. И чуть заметно пожала плечами. — Если честно, я вообще мужиков боюсь. Ну то есть опасаюсь связываться с кем-то конкретным. Это ведь значит, что я должна принять его полностью — таким, какой он есть. От одной мысли об этом все тело сжимается. Но с другой стороны, жить в одиночку тоже несладко. Хочется, чтобы тебя обнимали, чтобы тебя хотели. Без всего этого так страшно становится, сил нет. Вот и соглашаешься на что угодно с кем попало.

— От страха?

— Да, пожалуй.

— Если ты о страхе перед мужиками, во мне его нет, — сказала Аомамэ.

— Тогда чего ты боишься?

— Больше всего я боюсь самой себя, — ответила Аомамэ. — Потому что я не знаю, что творю. И что получится из того, чем сейчас занимаюсь, никому не известно.

— А чем ты сейчас занимаешься?

Аомамэ уставилась на бокал вина в руке.

— Сама бы хотела бы это понять, — сказала она. — Но не понимаю. Пока я даже не знаю толком, в какой реальности и в каком году нахожусь.

— Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, мы сидим в Японии, в Токио.

— Мне бы твою уверенность…

— Странно, — рассмеялась Аюми. — Разве то, где и когда ты находишься, не аксиома?

— Я сейчас не могу объяснить как следует, но для меня, увы, нет.

— Вон как? — с интересом протянула Аюми. — Мне, конечно, такое… хм… ощущение не совсем понятно. Но где и когда бы ты ни существовала, на свете есть человек, которого ты очень любишь. И в этом я тебе завидую белой завистью. Я этим же похвастаться не могу.

Аомамэ поставила бокал на стол, вытерла салфеткой губы и сказала:

— Возможно, ты права. Вне зависимости от места и времени я хочу с ним увидеться. Страшно хочу. Возможно, только это и не меняется никогда. Здесь я с тобой согласна.

— А хочешь, я поищу в базе данных полиции? Если знать хотя бы имя и возраст, наверное, можно найти, где он сейчас и чем занимается.

Аомамэ покачала головой:

— Не ищи, я тебя прошу. Говорю же: придет день — и мы с ним обязательно где-нибудь встретимся. Совершенно случайно. Вот до тех пор я и подожду.

— Прямо любовная сага, — вздохнула Аюми. — Здорово. Вот бы и мне так!

— На самом деле это очень нелегко.

— Да я понимаю, что тяжело, — кивнула Аюми. И стиснула пальцами виски. — Но хотя у тебя есть любимый человек, иногда ты все равно спишь с кем попало, так?

Аомамэ легонько постучала ногтями по краю бокала.

— Мне это необходимо. Мое тело — из плоти и крови, приходится содержать его в порядке.

— Но разве от этого твоей любви не становится меньше?

— А ты слыхала про тибетское колесо Сансары? Оно постоянно вращается, и все наши чувства и ценности оказываются то внизу, то наверху. То сверкают на солнце, то утопают во тьме. И только настоящая любовь — ось этого колеса, а потому не движется с места.

— С ума сойти… — восхищенно пробормотала Аюми. — Колесо Сансары, говоришь?

И допила свой бокал до дна.

Двое суток спустя в девятом часу вечера позвонил Тамару. И как всегда, без приветствий, сразу же заговорил о деле.

— Завтра после обеда не занята?

— После обеда свободна, могу подъехать, когда нужно.

— Как насчет половины пятого?

— Нормально.

— Хорошо, — сказал Тамару, и его авторучка заплясала по страничке в блокноте с такой силой, что было слышно Аомамэ.

— Как там малышка Цубаса? — спросила она.

— С ней-то все в порядке, — отозвался Тамару. — Мадам каждый день приходит с ней пообщаться. Кажется, они подружились.

— Ну, слава богу.

— А вот с другого фронта не очень веселые новости…

Аомамэ невольно напряглась. Если Тамару назвал что-то «не очень веселым» — ожидай наихудшего.

— Собака померла.

— Какая собака? Бун?

— Да… Прошлой ночью околела.

Что за ерунда, удивилась Аомамэ. На вид собаке было всего лет пять или шесть. Слишком рано ей умирать своей смертью.

— Но я ее видела совсем недавно! Такая здоровая была…

— Она померла не от болезни, — сообщил Тамару бесстрастно. — Сегодня утром ее разорвало на куски.

— Разорвало на куски?

— Все внутренности были раскиданы в разные стороны. Все части тела — тоже. Пришлось сходить за полотенцами и целый час собирать все по кусочкам. Беднягу словно вывернули наизнанку. Или взорвали миниатюрной бомбой изнутри.

— Какой кошмар…

— Собака-то ладно, — продолжал Тамару. — Кто умер, того не вернешь. Для охраны можно и другого пса найти. Меня тревожит другое: что же именно там произошло? Обычному человеку такое сотворить не дано. К примеру, засунуть бомбу в желудок здоровенной псины. При появлении любого чужака она всегда заливалась таким лаем, словно распахивались ворота в преисподнюю. Кому и как это удалось, ума не приложу.

— М-да, действительно…

— Все постояльцы приюта в шоке и панике. Собаку нашла дежурная, которая должна была ее покормить. Несколько минут женщина блевала не переставая и лишь потом нашла силы вызвать меня по телефону. Я расспросил всех, кто там был, не случалось ли ночью чего-нибудь странного. Нет, говорят. И никаких звуков, похожих на взрыв, никто не слышал. А уж эти женщины от любого хлопка проснулись бы все до единой, точно. Они и так живут там тише воды… Иными словами, эта «бомба» была беззвучной. Вся ночь прошла на редкость тихо. И собака ни разу не тявкнула. Только утром оказалась вывернутой наизнанку.

— Похоже, что-то странное происходит…

— Именно, — подчеркнул Тамару. — Происходит что-то очень странное — и, как мне подсказывает чутье, это пока цветочки. Ягодки еще впереди.

— В полицию не сообщали?

— Только полиции не хватало, — мрачно хмыкнул Тамару. — К нашим бредовым версиям прибавят своих, еще бредовее, век потом от них не отвяжешься…

— А что говорит мадам?

— Ничего. Мой отчет выслушала и кивнула, только и всего. Все, что касается безопасности, — моя работа. С начала и до конца…

Тамару выдержал тяжелую паузу. Видимо, задумался о навалившей ответственности.

— Завтра в полпятого, — сказала Аомамэ.

— Завтра в полпятого, — повторил Тамару и повесил трубку.

В четверг все утро шел дождь. Не очень сильный, но по характеру весьма надоедливый. Как зарядил со вчерашнего обеда, так ни разу и не прекращался. Только подумаешь: «Ну наконец-то кончается», а он снова хлещет пуще прежнего. Хотя была уже середина июля, «сливовые дожди» все никак не сдавали позиций. Небо словно накрыли плотной свинцовой крышкой, и весь окружающий мир потемнел, пропитавшись тяжелой влагой.

Ближе к обеду Тэнго надел плащ и шляпу, собираясь пойти в магазин, как вдруг обнаружил в почтовом ящике толстый коричневый конверт. Без штемпелей, без марок и даже без адреса. Лишь на обратной стороне конверта выведено шариковой ручкой: «Тэнго». Почерк такой, будто царапали гвоздем по засохшей глине. Явно писала Фукаэри. Тэнго вскрыл конверт, и на ладонь ему выскользнула кассета «TDK» на шестьдесят минут. Совершенно канцелярского вида — без футляра, без наклеек, без единой пометки. Ни письма, ни простенькой записки в конверте тоже не оказалось.

Немного поколебавшись, Тэнго решил отложить поход в магазин и послушать кассету. Поднес ее к глазам, осмотрел на просвет и легонько встряхнул. Несмотря на загадочность ситуации, то была самая обычная кассета, каких миллионы. И взрываться от проигрывания, похоже, не собиралась.