Всюду, где к власти приходят эти люди из буша, они заботятся только о сиюминутной выгоде и не думают о будущем. У нас, в Европе, люди воспитывались поколениями, десятками поколений, а тут всего за три поколения они перепрыгнули из каменного века в современный мир. Как они могут толковать о равенстве? как они могут управлять?

Но всё это не вечно. Есть такая штука — СПИД. Сейчас уже треть африканцев больны СПИДом, и вычислено, что две трети сегодняшних 15-летних людей обречены умереть от СПИДа. Это, конечно, страшно. Вот идут трое людей, и из них двоим суждено умереть от СПИДа.

— Но, может быть, врачи изобретут средства от СПИДа, — перебил я.

— Они всё равно будут им не по карману. Ну придумали от малярии лекарства, и что же, всё равно умирают от малярии, два, три миллиона человек в год и даже больше. Конечно, они умирают от малярии и СПИДа одновременно, ведь СПИД не убивает сам по себе, он ослабляет иммунитет, и организм не может бороться с болезнями, с малярией в том числе. Но даже если и изобретут средства от СПИДа, и всё останется по-прежнему, я всё равно останусь расистом!

Так вещал сей Джозеф Бреза, пока мы не достигли столичного города Лусаки, где и расстались с ним. Конечно, вполне естественно, что африканцы не успели, не сумели (и не захотели!) вписаться в ту западную модель жизни, которую им внедряли европейцы. Вполне естественно, что в тех странах, где европейское влияние было сильнее, там и дороги построили лучше, и денег там побольше, и дома выше, и машины дороже. Но ведь это не главное! не толщина кошелька есть мера развития человека и общества!

Я опять мысленно возвращаюсь в Судан, в те края, куда западное влияние проникло, вероятно, менее всего на планете. Во всём мире осталось, наверное, всего несколько таких неиспорченных (неулучшенных) цивилизацией мест. Да, традиционные западные «боги» — деньги, время, вещи, — здесь пока не стали объектом поклонения. Но какие же там прекрасные люди! И мы вспоминаем, что и западная цивилизация до сих пор не решила самые основные, самые насущные вопросы современности: как жить в мире и никого не убивать; как распределить материальные блага, чтобы никому не было завидно и чтобы не было войн; как спасти природу и всю планету от экологической катастрофы? Самые эти неразрешимые вопросы, вставшие перед западной цивилизацией, неведомы "людям из буша", "людям из пустыни" — и эти вопросы не стоят перед ними, они стоят перед нами!

А ведь если почитать книги о том, как путешествовали по Африке первые исследователи-миссионеры лет полтораста назад, — можно сделать вывод: там, куда «цивилизованные» люди ещё не проникли, и где они не внедрили оружие, золото, деньги, работорговлю, прочие явления цивилизации, — там эти «дикари» жили своей мирной жизнью и не убивали друг друга так, как столкнувшиеся с «цивилизацией» племена.

Автомат Калашникова на гербе Мозамбика; миллионы противопехотных мин в Заире, Сомали и Анголе; многолетние войны по всему африканскому континенту — это не изобретение "людей из буша", это подарок нашей, западной культуры, и мы, взрослые люди, завезя в Африку такие опасные для детей игрушки, постыдно используем внутренние конфликты на континенте в своих меркантильных целях, заставив африканцев гоняться за благами научно-технического прогресса, которые им, откровенно говоря, совсем и не были нужды.

Опять в Лусаке

И наконец, опять в Лусаке… завтра, в понедельник, мы должны встретить остальных мудрецов. А пока мы с Грилом сидим на скамейке на главной улице-бульваре и едим хлебопродукты. Воскресный день, почти все магазины закрыты, улицы тоже пустынны, только дети лет десяти бегают по пустынной улице и, увидев нас, попрошайничают. Физиономии у этих ребят довольно сытые, выглядят они лучше своих эфиопских собратьев и все говорят по-английски. В такой ситуации лучше поделиться хлебностями, чем деньгами: есть разница, действительно им хочется перекусить или хочется заработать? Получив хлебности, дети весело убегают.

Вообще нищих здесь немного; вероятно, их гоняют; да и уровень жизни здесь выше эфиопского. Но вечером, в сумраке, на каждом светофоре, образуются бригады детей, которые в поисках заработка пристают к водителям, остановившимся на перекрёстке. В Замбии из-за инфляции монет в обороте не осталось; самые мелкие деньги — 20, 50 и 100 квача — почти всегда новенькие и хрустящие, так как используются всего один раз. Получил такую купюру как сдачу в супермаркете — но купить на неё ничего нельзя, буханка хлеба стоит 1400, а проезд в маршрутке — 900. Поэтому эти почти бесполезные для покупок 20-50-100-квачевые банкноты и получают обычно в качестве подарка уличные дети. Ближе к ночи можно видеть стайки этих детей, пересчитывающих и делящих прямо на асфальте довольно солидные пачки этих малоценных купюр.

А вот к нам подходят две чёрные девушки-сектанточки, ну прямо как у нас в Москве: мы приглашаем вас в 15.00 сегодня на богослужение, приходите к нам в церковь… и т. д… Я им сразу: а заночевать у вас можно? Они замялись, но всё же сказали, что приходите в церковь, а там и разберёмся. Ну, приходим, а это происходит совсем рядом в кинотеатре, и вывеска такая: "Универсальная церковь". Стоят и завлекают всех с улицы.

Тут я вспомнил — Сенов и Лекай рассказывали мне про эту церковь в Найроби. Они пришли туда, говорят: хотим у вас переночевать. Те возложили на них руки и говорят: ночевать у нас негде, но мы молимся Богу о том, чтобы у вас всё наладилось, и со впиской тоже! "Ну-ну," — думаю. В нужное время мы пришли; богослужения проходили в большом зале по типу кинотеатра.

Все ждут; и вот пастор (белый) выходит на сцену, и говорит по-английски, и кричит, и возглашает, а все прихожане чёрные, и поют, и танцуют, и кричат в экстазе таком, руки на головы друг другу возлагают, языками непонятными бормочут, деньги в качестве пожертвований в мешки собирают. Всё богослужение длилось часа полтора, мы истосковались, но прерывать общий экстаз и лезть на сцену со своими желаниями мне тоже не хотелось. Наконец, кончилось; на выходе я обращаюсь к людям со своей нуждой. Но тут начались отмазки: у меня дом не мой; а я живу далеко; а я живу на военной базе и всё такое прочее… Все старались от нас отказаться. А там много служительниц церкви, из тех, что днём ходят по улицам и всех зазывают, а на богослужении помогают петь и деньги собирать. И вот одна из этих служительниц, по имели Элизабет, чтобы не позорить церковь, увела нас к себе домой.

"Я живу далеко, и дом у меня недостроен", — предупредила она и привезла нас на маршрутке в отдалённый квартал Лусаки, в котором мы никогда не были. Здесь нет асфальта и шикарных магазинов, зато очень много людей. Дом оказался хотя и недостроенный, но зато гигантский. Четыре туалета, тринадцать видов шампуня в ванной, куча комнат, но вода пока приносная — водопровод ещё не подвели. И комаров в доме было немало, малярийных, наверное.

Таким образом, в Замбии с первых дней мы наладились находить ночлег по религиозным мотивам. Как правило, так попадаешь на ночлег к людям богатым. В Замбии вообще живут чуть богаче, чем, например, в Танзании, а на ночлег к тому же попадаешь обычно к людям выше среднего достатка (бедняки всегда найдут повод уклониться от приёма иностранцев). А вот к тем же танзанийцам, как помнит читатель, редко удавалось попасть на ночлег.

Грил, насмотревшись на всяких служителей церкви, затеял религиозный спор. Видимо, большие богатые дома священников вновь натолкнули его на богохульные мысли.

— Я, вообще, не понимаю этой религии и не признаю всех этих священников. Они неплохо устроились — не работают, а живут за счёт народа. И неплохо живут! Говорят: дай мне денег, я сейчас за тебя помолюсь, а ты там, в загробной жизни, будешь от этого жить хорошо. Эта загробная жизнь — научно не доказана она! Не доказана! И родители своих детей тоже тащат в церковь, потому что это модно, и начальник тоже ходит в церковь, мода такая. Выполнять обряды, креститься, молиться, сколько времени тратить, всё из-за какой-то загробной жизни, в рай чтобы потом попасть. А священнику только это и нужно, ходит с мобильником, получает неплохо, живёт за счёт других!