Ондангвская коптская церковь

Мы постучались в ворота. Нам открыл молодой бородатый египтянин лет 25-ти, это и был священник. Мы объяснили нашу сущность, и он пригласил нас в дом. Жил он там с женой и дочкой лет семи. От лусакского отца Джона он отличался цветом бороды (в Лусаке батюшка был рыжебородый, а этот оказался чёрнобородым), ростом был повыше, а возрастом помоложе, чем его коллега из Замбии.

Участок земли, где ныне находится церковь, приобрёл африканский епископ ещё в 1991 году. По теории этого отца, благовествование надо начинать из провинции, а не из столиц, так как в столицах люди слишком озабочены погоней за временем, за деньгами и т. п… Находясь в разъездах по Африке, сей епископ приобретал участки земли в разных странах, и вот один из них оказался в Намибии, в Ондангве.

Однако прошло немало лет, прежде чем удалось найти деньги на постройку собственно храма. И вот сей священник, окончив в Александрии курсы миссионеров, был послан сюда для благовествования. Так вот, в книгах всё было просто, рассказывал он, а на деле — совсем неожиданно сложно!

Во-первых, церквей в Ондангве открыто уже великое множество.

Католики, баптисты, лютеране, иеговисты, все протестанты и сектанты уже обжились здесь и имеют свою паству. К новоприбывшему православному священнику относятся холодно, даже не здороваются. Единственный, кто здоровается, — католический священник! Остальные даже внимания не обращают.

Во-вторых, очень тяжело быть здесь… с бородой. Все христианские проповедники и священники, как живущие в Намибии, так и показываемые по телевизору — бритые. А мусульмане тоже имеют здесь свою церковь, они не называют её «мечеть», а говорят "церковь мусульман", и все там с бородами. И все думают, что православный священник = мусульманский священник, и переубедить их невозможно.

Даже когда идёшь по домам, рассказываешь о Библии, о Христе, всем интересно, — под конец благодарят: "спасибо, уважаемый мусульманский священник, за прекрасный рассказ". И после крещения, или венчания — то же самое: "спасибо, мусульманский священник!" Они никак не могут понять разницу!

Поэтому, из-за большой конкуренции и из-за спутывания с мусульманами, священник сей и не добился большой популярности своей церкви. Единственные прихожане — в Ондангве есть четыре семьи коптов-египтян, все они работают учителями физики, они и ходят в церковь. И вот уже второй год, а благовествование плодов не приносит.

Мы с интересом слушали рассказ сей, и, чтобы благовествование принесло хоть какие-то плоды, попросились помыться. Наша просьба была исполнена. В доме священника обнаружился горячий душ. Должна была иметься и кухня, но нам оттуда принесли только по стаканчику кока-колы. Мы сидели довольно долго, всё ожидая, что священник предложит оставаться на ночлег или поужинать, но тщетно. Когда же мы сами спросили о ночлеге, оказалось, что ночевать в доме у священника невозможно: это-мол частная собственность, а также юарский епископ запрещает иностранцам ночевать у подконтрольных ему священников. Правда, нам разрешили поставить палатки возле здания самой церкви, которая виднелась неподалёку. На всей большой церковной территории было только одно здание — собственно церковь, остальная земля пустовала, но высокий забор вокруг был предусмотрительно покрыт колючей проволокой и стёклами, вставленными сверху.

Священник погрузил нас в машину и отвёз на 50 метров, в церковь, во дворе которой мы и расположились. День склонялся к вечеру, собирался дождь. Мы расставили палатки: я — под козырьком церкви, Кирилл с Андреем — в будке для сторожа, которая была пуста.

Мы поблагодарили священника, попрощались с ним, и он уехал на машине обратно домой (хотя это было совсем рядом), спать в защищённом от ветров и дождей помещении. Мы же, удивляясь на то, что нас не пустили даже внутрь самой церкви, подальше от дождей и комаров, — залегли спать в палатках. Дров вокруг не было, и костёр разводить было нам не из чего.

Завершая описание сей православной церкви, замечу следующее. Вероятно, всё же не длина бороды, не количество конкурентов и не удалённость от столиц влияют на успех миссионерской деятельности. Отец Джон из соседней Лусаки и в столице жил (хотя, вроде бы, миссионерство в столице труднее, чем в провинции), и бороду тоже имел (не жалуясь на сие), и конкурирующих церквей в Лусаке на порядок больше, чем в Ондангве. Однако, к о. Джону люди шли и были от него в восторге. А сей священник, хотя, вероятно, много библейских книг прочитал и всё по букве правильно делал, но любви такой пылкой к своим прихожанам не имел, и даже имя его я сейчас вспомнить не могу.

29 января, понедельник. Первый взгляд на Анголу

Встать надо было с рассветом. Ночью шёл дождь и подлил воды под козырёк, под которым я поставил палатку опрометчиво без тента. Но тем лучше — раньше проснуться — раньше в путь!

Мы собрались, вышли из церковного двора и задвинули за собой тяжёлую железную дверь на колёсиках. Дойдя до трассы, расстались: Андрей с Кириллом поехали на северо-запад, на Ошакати, а я на север, в Анголу. На часах — 7.15 утра.

Было немножко беспокойно на душе. Всё же про Анголу нам рассказывали столько всяких гадостей! Поэтому для самоуспокоения я стал вспоминать всякие другие страны, о которых нам тоже говорили всякие плохие вещи. Вот, например, Иран. Перед поездкой туда кое-кто даже советовал с иранцами за руку не здороваться, из опасности заразиться, а оказалась — самая чистейшая страна, стерильная, России не чета. Или вот Судан, где нас должны были, по слухам, кастрировать, снять кожу и заставить её съесть, а затем убить; там, где все прогнозировали голод, а в институте тропической медицины старый доктор предупредил: "Судан — страна беззакония! Даже наши самолёты его облетают!" А оказалась страна спокойная, счастливая и очень вкусная, не то что голода не почувствуешь, но только от обжорства и можно умереть. Таджикистан, особенно районы, контролируемые исламскими "боевиками-головорезами" — места просто сказочные! и кормили вкусно. Эфиопия, где война и голод, оказалась тоже вполне сносной страной, только крики "Ю! ю! ю!" донимали. А Пакистан — вообще сказка, весёлая и свободная страна, а сколько дряни говорили и писали и про него… Так перебирая в памяти всяческие «зловредные» страны, которые при ближайшем рассмотрении оказывались самыми весёлыми, лучшими и безопасными, я приближался к границе очередной счастливой страны — Анголы.

"Первый день пускай будет тестовым, — решил я. — Если Ангола окажется дурацкой страной, всегда можно успеть вернуться обратно, в безвизовую Намибию. Если же всё будет в порядке, нужно будет продлиться в первом городе — Ондживе. Или лучше во втором городе — в Лубанго. Если же страна нормальная, но продлиться не удастся, тогда… тогда… тогда и посмотрим".

Пограничный переход в Ошиканго открывется в 8 утра. Я приехал в 8.20. Купил утреннюю буханку последнего намибийского хлеба и пошёл туда, куда вела асфальтовая дорога, — на известный уже мне пограничный пропускной пункт.

Из Намибии выпустили меня легко, а вот в Анголу не пустили — ангольцы, как оказалось, открывают свои врата не в 8, а в 9 утра. Впрочем, в Анголе время сдвинуто на час от намибийского, так что они тоже собирались открыться в 8 утра, но по своему времени. Я сел на рюкзак на чрезвычайно загаженной всяким мусором, банками из-под пива и тряпьём нейтральной полоске земли, разглядывая Анголу сквозь решётчатый забор.

Гладкий асфальт, покрывающий все основные дороги Намибии до последнего миллиметра, здесь завершался. На ангольской стороне его не было видно вовсе. На большой замусоренной площади наблюдалось построение одетых в синюю форму ангольских пограничных солдат. За спинами этих солдат стояло большое здание — вероятно, это раньше было двухэтажное здание таможни; но, некогда развороченное взрывом, оно являло собой лишь три стены с дырками окон (перекрытий уже не было). На этих руинах висел потрёпанный ангольский флаг — чёрно-красный, с кинжалом, звездой и обломком шестерёнки. Новые здания таможни имели вид вагончиков.