Моим жизненным правилом всегда было: сначала обзавестись изготовленной по достоверным наблюдениям картой для ориентирования. Какой толк в рассказах о царстве природы или о людях, если нельзя выявить место на земле, к которому они относятся, местоположение их в той или иной зоне! Я далек от отрицания заслуг Барта, что уже прежде неоднократно подчеркивал, тем не менее должен воздать хвалу его соратнику Овервегу, так как он умеет определить расстояние от места, где в данный момент находится, до экватора и от любого обозначенного меридиана. У Барта это, к сожалению, не получается. Если бы он хотя бы сделал точные измерения по компасу для наиболее верной ориентации в своих маршрутах и попытался бы определить средний шаг животных, предназначенных для верховой езды на заданном расстоянии, чтобы можно было по этим сведениям сконструировать более или менее точную карту!..“

Когда я заметил, что по скрупулезности исполнения и точности измерения компасом и определений расстояний первое место среди всех путешественников по Африке и Востоку занимает Людвиг Буркхардт и что Барт, вероятно, не был знаком с важными сообщениями о Восточном Судане, собранными этим путешественником, а до него Брауном и Зетценом и после него Лайоном, а также с подлинными первооткрывателями остававшихся очень долго не исследованными глубин Африки — Аудни, Дэнемом и Клаппертоном, ибо Барт в своем письме упоминает лишь Феснеля, Гумбольдт возразил: „То, что он не упоминает вышеназванные имена, вы не должны ставить ему в вину — он просто забыл их привести. Насколько мне известно, Барт перед своим отъездом весьма усердно изучал труды своих предшественников, все прочитал, сам делал или просил других делать для него конспекты и придерживался исторических и лингвистических взглядов, которые нелегко было оспаривать. Если бы только его немецкий язык был менее тяжел, а периоды в его сложных предложениях менее запутанны (в этом отношении Барта можно сравнить с господином Людвигом Баварским[20])!.. Вы правы, упомянутые вами трое англичан были первыми, кто открыл ворота в Нигрицию. Чернокожий друг Барта, вазири Борну, придерживается вполне здравой точки зрения, которую я полностью разделяю: научная экспедиция для изучения глубин Африки должна состоять по меньшей мере из десяти человек. Однако где найти десять ученых, готовых поставить на карту свою жизнь ради цели, которую считает призрачной большая часть наших современников, видящих цель жизни лишь в удовлетворении материальных благ и не рискующих переступить порог собственного дома? Любой же, кто отважится очутиться под лучами африканского тропического солнца, подвергает свою жизнь опасности. Но если бы даже нашлось столько ученых, сколько предлагал вазири, кто из них возьмет на себя расходы по невероятно дорогостоящему снаряжению экспедиции? Для нас это неподъемно; деньги нужны для других, как говорят, более важных дел. Возможно, это и соответствует истине, особенно с тех пор, как четыре года назад ограниченные верноподданные, как выразился жизнелюбивый Рохов или от его имени один из господ действительных тайных советников, осмелились потребовать участия в обсуждении вопросов доходов и расходов демократического кошелька. Допустим, что короля и удалось бы склонить к идее необходимости посылки такой значительной экспедиции в глубь Африки… И вы думаете, что благоразумные палаты, если бы министр финансов предложил им ассигновать полмиллиона для путешествий к чернокожим, станут… благосклонно кивать головами?“

Я рассмеялся и высказал мнение, что подобная экспедиция могла бы быть предпринята только Англией, где стремятся к достижению общей цели — ознакомлению с человеческой цивилизацией — и не упускают из виду напрашивающиеся сами собой практические аспекты в отношении торговли, для осуществления которых по ту сторону канала не жалеют никаких средств. Предпринятая в настоящее время экспедиция Ричардсона, Барта и Овервега ведь тоже была вызвана к жизни этими соображениями».

Особенно важной среди корреспонденции, которую Барт получил в Масенье, была официальная бумага из министерства иностранных дел, в которой его уполномочивали возглавить экспедицию вместо умершего Ричардсона. В ней говорилось: «Вы, таким образом, можете считать себя уполномоченным в осуществлении на будущее руководства экспедиции и избрать тот путь, который Вам по зрелом размышлении покажется наиболее подходящим для достижения общих целей, которые имело в виду Королевское правительство, когда было принято решение об организации экспедиции в глубинные районы Африки. Подробнее об этих целях Вы можете прочесть в первоначальных инструкциях Ричардсону, копия с которых приложена для Вас в качестве руководства».

В данной ситуации у Барта не было другого выхода, как продолжать экспедицию, следуя указаниям британского правительства. Хотя он остался почти без средств, его официальный статус возрос, что в целом несколько облегчило его участь, Бунзен в письме от 5 января 1852 года подчеркнул это обстоятельство, так как знал, как тяжело приходилось Барту при его прежнем статусе: «Вы должны путешествовать по полномочию Англии, так как сможете продолжить и завершить экспедицию только под английской защитой. Я прошу Вас верить в то, что ни в коем случае не продам Вас Англии и не допущу, чтобы Вам диктовали какие-либо обременительные условия».

Несмотря на красивые слова, Барт не получил от правительства ее величества ни гроша. Тем больше была его радость, когда его верный друг Овервег, который, хотя и испытывал финансовые затруднения, все же переслал ему из Кукавы скромную сумму в 10 туркеди, позволившую ему на некоторое время покончить с нищетой.

Надежда на то, что скоро можно будет двинуться в путь, к сожалению, не оправдалась. Лишь 10 августа он получил разрешение на отъезд и, воспрянув духом, мигом собрался в дорогу.

Шедший ему навстречу Овервег передал приятную весть: прибыл денежный перевод — 400 талеров — частью в немецкой, частью в английской валюте, а это значило, что дальнейшее существование экспедиции на определенное время будет обеспечено.

Правитель Борну и на сей раз был в высшей степени гостеприимен. Ему захотелось даже, чтобы Барт обосновался в Кукаве в качестве постоянного представителя английского правительства. Но поскольку Барт преследовал иные цели, шейх постарался помочь ему хоть чем-то, например снабдил его рекомендательными письмами. Барт, со своей стороны, воспользовавшись радушием правителя, склонил его к подписанию важного для английского правительства торгового договора.

После раздачи всех долгов казна экспедиции значительно сократилась, но зато теперь можно было продолжить путешествие. Как раз в это время судьба нанесла Барту еще один удар: он потерял Овервега. Заболел он 19 сентября, вымокнув до нитки во время охоты на водоплавающих птиц и забыв просушить одежду. Через несколько дней его не стало. Убитый горем и, пожалуй, впервые совершенно обескураженный, Барт писал: «Я глубоко потрясен… Вечером, вернувшись в город, я нашел свое жилье, которое мой друг, пока я был в Багирми, подновил… опустевшим и крайне печальным. Если у меня и прежде было намерение сделать еще одну попытку добраться до восточного берега озера Чад, то отныне любая задержка в этом деле для меня настолько невыносима, что я решился на немедленный отъезд к великой западной реке, чтобы повидать новые страны и новых людей».

Со смертью Овервега Барт потерял не только преданного, самоотверженного друга, но и замечательного помощника. С ним успешно осуществлялось и оправдывалось разделение труда и обязанностей, наметившееся в самом начале работы экспедиции.

Вскоре Барта захватили новые замыслы, и, как свидетельствует письмо Бунзену (7 октября), он избавился наконец от чувства подавленности и отрешенности. «Вместо того чтобы в связи со смертью моего друга, — писал он, — чувствовать себя сломленным, я ощущаю новый прилив сил. От одного сознания, что вся дальнейшая деятельность здесь будет зависеть от меня, я ощутил в себе исполинскую силу и понял, что могу преодолеть любые преграды. Моим полем сражения станет запад и, если богу будет угодно, юго-запад, первой целью — Томбукту, а второй — Якоба и граничащие с ней на юге области, включая нижнее течение Бенуэ».