Независимо от Фогеля о смерти Барта информировал свое министерство один британский солдат, и, наконец, официально известил королеву Викторию об этом султан Борну.
Однако никто не сообщал подробностей его гибели, и проходил месяц за месяцем, а их все не было, поэтому некоторые стали сомневаться в достоверности подобного известия и надеялись, что объявленный умершим Барт еще жив.
Но вот 15 ноября 1854 года Эдуард Фогель сообщил из Мурзука генеральному консулу в Триполи: «К счастью, мои надежды были не напрасны. Слух о смерти д-ра Барта не подтвердился». Но поскольку Барта живым еще никто не видел, в эту информацию поверили не все. Окончательно подтвердилось то, что Барт жив, письмом Фогеля отцу от 7 декабря 1854 года, в котором он описал свою неожиданную встречу с Бартом 1 декабря. 4 апреля 1855 года письмо прибыло в Лейпциг, 26 апреля «Дойче альгемайне цайтунг» и «Шпенерше цайтунг» распространили эту радостную весть, а 30 апреля семья мнимоумершего получила его письма, датированные осенью 1854 года. Однако сообщения о смерти Барта были чреваты для него неприятными последствиями. Так, в Кукаве начали делить его оставленные на хранение вещи, а Эдуард Фогель ничего не предпринял, чтобы в соответствии с инструкцией разыскать экспедицию Барта. «Принятое Фогелем на веру сообщение о моей смерти, — писал Барт, — а также почти полностью прекратившиеся в 1854 году связи со странами, соседствующими с Нигером, побудили восторженных, но малоопытных путешественников отступить от полученной инструкции и оставаться в Борну».
Но мы на несколько месяцев опередили события. Барт, лишившись по описанным выше обстоятельствам помощи, на которую возлагал большие надежды, больной, 29 августа покинул Сокото и на следующий день прибыл в Вурно, где окончательно свалился.
Шесть недель местные врачеватели боролись за жизнь белого человека. Благодаря строжайшей диете (протертый рис и кислое молоко) он постепенно начал поправляться и 22 сентября был уже в состоянии совершить небольшую прогулку верхом, после чего дело пошло на лад. Но Барта удручало не только состояние своего здоровья, но и казна экспедиции, которая за длительное путешествие была в такой же степени истощена, как и его собственные силы, особенно после непредвиденной многонедельной стоянки и в связи с повышением цен на продовольственные товары. Его лошадь, которая верно служила ему в течение 22 месяцев, преодолев вместе с ним все трудности, пала от истощения и перегрузок. Кроме того, он вынужден был заменить нескольких вьючных верблюдов. Все это требовало значительно больших средств, чем те, которые имелись в его распоряжении. Волей-неволей Барт должен был обратиться за помощью к султану, который отнюдь не отличался щедростью.
5 октября 1854 года можно было продолжить путешествие, и в середине месяца они достигли оживленной торговой столицы Судана. Надежда застать здесь, в Кано, наконец деньги или товары, чтобы расплатиться с долгами и оплатить дальнейшие путевые издержки, не оправдалась. «Я не обнаружил ни одного письма, — отметил Барт в дневнике, — и на ожидаемое дополнительное подспорье также не было и намека. К тому же материально я оказался на нуле, а у меня в этом городе было много долгов; особенно я задолжал жалованье своим слугам: в течение всего путешествия из Куки в Томбукту и обратно я им еще ничего не заплатил. Я не мог найти этому объяснения, поскольку был уверен, что меня ожидает здесь все необходимое, и в первую очередь хорошие вести о предприятиях д-ра Фогеля и его спутников». Близкий к отчаянию, он решил использовать последний шанс, послав своего верного слугу Мухаммеда в Зиндер, чтобы тот привез немногие остававшиеся там вещи, а также товары или деньги, которые, как он рассчитывал, поступили на его имя.
В Кано от очевидца он впервые узнал о британской пароходной экспедиции к реке Бенуэ. В Кукаве — его «африканской родине», ближайшей цели экспедиции — обострились отношения между шейхом Омаром и его сводным братом Абд ар-Рахманом из-за растущего влияния вазири Хадж Бешира. Это привело, как сообщили Барту, к тому, что его друг шейх Омар лишился власти, а вазири был казнен. B такой ситуации о посещении города не могло быть и речи, поэтому Барт решил направиться с экспедицией через Аир к побережью. Но события разворачивались вспять: летом 1854 года шейх Омар сверг своего брата и вновь стал властелином страны. И тогда Барт опять возвратился к первоначальному замыслу, но все еще медлил с выступлением, так как слухи пока что были самые противоречивые. Лишь 9 ноября в Кано прибыли личные посланцы Омара и подтвердили радостную весть. Дорога на Кукаву была открыта. Теперь все упиралось в средства, ибо посланный в Зиндер слуга вернулся с пустыми руками. Ящик с товарами был похищен, а оставленные на хранение вещи увез слуга Фогеля, сказав: «Ведь доктор Барт умер». Барт совсем растерялся. Оказалось, у него было меньше чем ничего, так как его подчиненные рассчитывали получить в конце концов причитавшееся им за много месяцев жалованье.
Ему пришлось замять денег под ростовщический процент, да еще с условием, что долг будет полностью погашен в течение четырех месяцев в Триполи.
23 ноября 1854 года путешественники, оснащенные только самым необходимым, смогли наконец отправиться дальше по Судану. В Борну они сразу же обнаружили следы опустошительной гражданской войны. Множество поселений было уничтожено, а их жители истреблены. На протяжении приблизительно 50 километров нельзя было найти ни одного человека. Тем неожиданнее было, когда маленький караван 1 декабря 1854 года недалеко от Бунди встретил д-ра Фогеля. «Что касается меня, — вспоминает об этом Барт, то я и не предполагал, что могу с ним встретиться. Он же лишь незадолго до этой встречи узнал, что я жив и благополучно вернулся с запада. Я написал ему из Кано письмо, которое ему вручили в пути, но его смутил адрес. Он решил, что письмо от араба, и спрятал его, намереваясь распечатать, когда встретит кого-нибудь, кто сумеет его прочитать.
Это неожиданное событие было бесконечно радостным. Мы спешились в угрюмом лесу. Вскоре подошли верблюды. Мои спутники были очень удивлены, увидев моего соотечественника. Я достал мешочек с провиантом, попросил сварить нам кофе, и мы почувствовали себя как дома. Более двух лет я не слышал ни одного немецкого и вообще европейского слова, так что для меня было великим наслаждением говорить на родном языке. Однако в нашей беседе были затронуты темы, которые не назовешь приятными. Так, я ужаснулся, когда услышал от д-ра Фогеля, что в Куке нет никаких поступлений, а то, что он сам привез, уже израсходовано. „Узурпатор Абд ар-Рахман, — сказал мне Фогель, — очень плохо со мной обошелся и присвоил себе оставленную мной в Зиндере собственность“».
Их беседа длилась не более двух часов. Далее Фогель направился в Зиндер, а Барт со своим караваном — в Кукаву, пересекая места, уже пройденные им в 1851 году.
11 декабря караван приближался к столице Борну. Навстречу был выслан отряд из 30 всадников, чтобы сопровождать Барта до его «африканской родины». Так он во главе представительного, торжественного шествия вновь оказался в том месте, откуда более двух лет назад предпринял опасный путь на запад. «…Теперь, — писал Барт, — я мог быть уверен, что если мне удалось благополучно вернуться в Куку, то все препятствия, которые вставали на пути, мешая достижению полного успеха в моих предприятиях, преодолены и я могу, к большому моему удовольствию, задержаться еще на некоторое время в городе, откуда начал свои путешествия по Судану, прежде чем окончательно отправлюсь в обратный путь домой. Однако… мне было суждено провести в Куке целых четыре месяца при весьма неприятных обстоятельствах. Я ожидал, что найду здесь достаточную сумму денег, и договорился вернуть долг в 200 талеров, которые в Кано дал мне взаймы феццанский купец Хуэльди. Но, к великому ужасу, мой новый коллега сообщил мне уже в лесу около Бунди, что от его запасов и денег, которые он взял с собой, осталось лишь несколько талеров».
