– А что касается расчётов, – добрался наконец Сайдхужин до конца своей здравицы, – то хозяин сказал так: он знает, где вы будете, и, может быть, с вами встретится уже там. Он умный человек, да? Вот давайте выпьем за умных людей и за то, чтобы они между собой не ссорились. А больше не будем, потому что вам и правда надо двигаться. Но поедете по нашей дороге, она короче и лучше. Так что не опоздаете.

Все охотно подняли стакашки. Вновь пришедшие – один поднял, и женщина тоже, а другой спросил, как бы для ясности:

– Это ведь Роснефти предприятие? Бубукина?

Сайдхужин глянул на него с укоризной. Раскрыл рот – хотел, наверное, попенять гостю: тосты в уточнениях не нуждаются, в них что сказано, то и сказано. Но не сказал. И рта не закрыл. Не сразу, с заиканием пробормотал:

– Айаталлах!..[2]

Что-то тут оставалось для Курилова неясным. Но стакашек разгонный он поднял с лёгким сердцем. И малая эта доза как-то вдруг всё прояснила. Поставила на места. Вспомнилось всё: и фамилия этого человека, и судьба, и то, что Настя была как-то связана с его делами и о нём немало рассказывала…

Он поднялся. Подошёл к прилетевшим. Обратился к Котовскому:

– Полковник Курилов. Если не ошибаюсь, вы направляетесь в Москву?

– Да, – прозвучал после краткой паузы ответ.

– Видимо, у вас сложности. Между тем, нам по дороге. Присоединяйтесь. Во всяком случае, безопасность могу гарантировать.

Наверное, прилетевшие успели уже разобраться в обстановке. Так или иначе, Котовский ответил, более не раздумывая:

– Мы с радостью воспользуемся вашим приглашением.

Отношение Москвы к предстоящим главным выборам было ещё более подчёркнутым, чем во время думской избирательной кампании. Оно проявлялось уже в том, что средства наглядной агитации в пользу Ладкова существовали на улицах считанные минуты, а затем бесследно исчезали – даже растяжки на высоте третьих-четвёртых этажей, даже громадные рекламные щиты. А также и в том, что телевизионные передачи в пользу первого претендента, занимавшие всё больше эфирного времени, стремительно теряли рейтинг прежде всего именно в Москве.

В то же время московские ТВ-каналы не жалели времени для Лаптева, у которого одним из главных пунктов программы было изменение налоговой политики в пользу регионов, расширение их участия в разведении денежных потоков.

Для того, чтобы исправить положение, о том же стал говорить и Ладков. Особенно выступая в регионах. И там усилились новые призывы: голосовать за Ладкова, и тоже Игоря – но только Федотовича. С заглавным «Т» в середине отчества.

В Москве давно уже не происходило многолюдных демонстраций, за исключением разве что таких, когда людей выводили на улицы, чтобы показать свою преданность правительству и вообще верховной власти (потому что только такие выступления и разрешались).

Зато теперь необычайно умножились относительно малочисленные и скоротечные уличные собрания, на которых Дума призывалась к пересмотру многих, принятых за последние несколько лет законов, а правительство страны и администрация критиковались неожиданно резко, то есть теперь москвичи делали это повседневно, хотя и частным порядком, а не организованным.

Теперь Кремлю стало совершенно ясно, что городская верхушка после осенних выборов прошлого года – тех, что по новым законам считались состоявшимися, хотя голосовать пришло менее десяти процентов, – почувствовала, что Кремль перестал быть абсолютной силой.

Фактически федеральная власть могла оказаться как бы в окружении. Ей грозило стать кем-то вроде заложников столицы.

В Москве и прилегающей округе у Кремля было, казалось бы, достаточно сил, чтобы не только пригрозить горожанам, но и принять меры. Была милиция, был ОМОН, были молодёжные организации, неофициально давно уже получившие название «штурмовых отрядов».

Только на этот раз рассчитывать на них Федерации было трудно, потому что это была московская милиция и московский ОМОН, а «штурмовики» сами по себе годились для тусовок под охраной – но никак не против неё. Прибегнуть к помощи армии даже не пытались: армия и сама была недовольна давно и основательно. Потому и пришлось отсылать дивизии на манёвры и искать выход в другом месте.

И он был, как мы уже видели, вовремя подсказан Полканом. Привести город в сознание должна была Россия, возглавляемая действующим президентом под лозунгом «Покончить с московским паразитизмом, уравнять город с остальной Россией». Всё то же древнее: отнять и разделить.

Все предыдущие дни и Кремлёвская власть, и московская наперебой стремились показать своё спокойствие и уверенность в том, что всё идёт именно так, как и следует. Поэтому в июне самой обсуждаемой – могло показаться, самой важной вообще – темой стали приближающиеся Олимпийские игры в Лондоне, шансы российских спортсменов на золото, серебро и бронзу. Затевались дискуссии по поводу «обгоним мы, наконец, Америку по медалям или нет», и далее в этом духе. Кроме того, время от времени затевались громкие, хотя и совершенно несерьезные свары с кем-нибудь из соседей – чтобы электорат не очень углублялся в анализ реальной ситуации (приём не новый, но продуктивный).

А сейчас доверенные люди стали разъезжаться по регионам, чтобы проверить и доложить о готовности страны выступить в поход. Это предполагалось сделать как раз в дни Игр – потому, что весь мир в те дни будет настолько занят событиями в Лондоне, что московские дела не привлекут ничьего внимания. А когда мир спохватится, здесь уже восстановится полный порядок.

Для демонстрации в защиту президента в Москве сил хватало. Правильная молодёжь заблаговременно была объединена в организации вроде «Юной Гвардии», «Своих» и других. И были приняты срочные меры для того, чтобы их собрать, поставить задачу и пустить по улице. На сей раз молодые (и не очень) люди примелькавшегося уже облика шли не с привычными плакатами и знамёнами, призывавшими очистить столицу от мусора, иммигрантов, всех вообще людей кавказской, а заодно и тюркской, иранской и прочих национальностей, включая китайскую, вьетнамскую, индийскую, а заодно и все европейские, о жидах и жидовствующих уже и не говоря, – а совсем с другими: «Россия – за президента», «Вылечим Москву – больное сердце страны», и подобными.