Это – долгий путь. Но только таким путем мы, писатели, мы, читатели, мы все сумеем начать путь к действительно новой эпохе – к эпохе Размышлямса…

Которая одна способна стать эпохой нашего Возрождения.

1987

Не хочу, чтоб меня поняли правильно… Но где-то хочется чувствовать себя как дома. Если нигде нельзя, то хотя бы дома. Но и дома же иногда чувствуешь себя так, будто зашел не вовремя. Буквально хочется извиняться за собственную прописку.

Тут у нас недавно три художника решили сходить в ресторан. Отметить пятидесятилетие плаката «Добро пожаловать!». Ну и решили – в тот самый ресторан при той самой гостинице. Ну, у нее еще над входом написано: «HOTEL». Конечно, именно туда им хотелось, в этот «ХОТЕЛ». Там действительно чудная кухня, сказочный уют. То есть теоретически. А практически там швейцар. Этот швейцар специально воздвигнут при входе в «ХОТЕЛ» для разъяснения советским гражданам, что для советских граждан местов нет. Потому что «ХОТЕЛ» с его рестораном предназначен исключительно для спецобслуживания.

«Спец»!.. Вы, конечно, не знаете, что это такое. Вас обслуживают, как обслуживают, поэтому у вас так с нервами. А «спец» – это как сон в летнюю ночь: мух нет, горчица есть, и если нахамят, то только по-английски. Потому что «спец» значит – для дорогих зарубежных гостей из всевозможных Чикаго. Для них же по-ихнему же и написано: «HOTEL». To есть «ХОТЕЛ».

Для хозяев же, вроде тех художников, – швейцар. Причем он входящим никаких вопросов не задает – он гражданство по запаху чует. И если он почует кого из Чикаго, у него не лицо делается, а крем-брюле с сиропом: «Оттуда – пли-и-и-из! И мадамочка оттуда – и ей пли-и-из! А ты убери паспорт, и так ясно, что не из Чикаго, а из Чебоксар. Значит, отсюда. Ну, значит, и давай к себе отсюда – пли-из!»

Не хочу, чтоб меня поняли правильно, но что такое паритет? Это как они к нам, так и мы к ним. По всяким там ракетам паритета добились. Теперь задача трудней – добиться паритета по спецобслуживанию. Чтоб у них – как у нас: заходят, допустим, в ихнем Чикаго в ихний «ХОТЕЛ» ихние чикагцы со своими чикажками, а ихний швейцар им: «Пардом, сэры, но придется вам сыграть отвал – у нас тут спецобслуживаются исключительно которые из Чебоксар!..» Правда, есть опасения, что достичь такого паритета им будет непросто, потому что там свободная продажа оружия.

У нас легче, у нас некоторые уже к паритету приближаются. Спортсмены городской команды уже иногда спецобслуживаются плюс еще более специально кушают сами труженики «ХОТЕЛа», плюс двое из их управления, плюс семеро городских жуликов. Эти уже почти достали по почету среднего инвалютного гостя. Остальные хозяева – вроде тех художников: могут сбегать в столовку на углу и скушать биточки, которые какой-то остряк так и назвал – уголовными.

Не хочу, чтоб меня поняли правильно, но «Мерседес» – хорошая машина. И черт с ней. «Жигуль» – тоже нормальная. Но, конечно, не каждый. А только который в экспортном варианте. Экспортный вариант! О, это наше дивное изобретение! Это есть продолжение нашего уникального гостеприимства за наши рубежи. Нет, в других местах, конечно, тоже делают на продажу не для себя. Скажем, если делают для нас, то они должны учесть именно нашу специфику: и наши морозы, и наши дороги, и что чертежи потеряют, а включать будут ногой. Они обязаны все это учесть, утеплить, укрепить и покрасить в наш родной васильковый цвет. Но, скажите, какой же дурак додумается делать для себя не иначе, а просто-напросто хуже, чем для других?! Дурак не додумается – мы додумались. Знаете, почему они тут не бегают по магазинам так, как мы там? Потому, что до сих пор не разгадали – что вообще можно делать с тем, что мы тут у себя для себя делаем…

Не хочу, чтоб меня поняли правильно, но кто мог сочинить эту легенду, что наш балет – лучший в мире? Тот мог сочинить, кто мог видеть!.. То есть все те же гости оттуда плюс приравнявшиеся к ним люди из «ХОТЕЛа» отсюда, плюс трое из их управления, плюс двенадцать городских жуликов. Хорошо, еще спортсмены не пошли – у них режим перед четвертьфиналом. Что касается хозяев города, вроде тех художников, то они из чувства гостеприимства могут поглядеть на театр снаружи, что тоже красиво…

Не хочу, чтоб поняли правильно, но вообще символ нашего гостеприимства – это «Березка». Не танцующая – та водит свои хороводы за морями, а мы на берегу за нее гордимся. Я про «Березку», которая произросла на нашей улице. Говорят, за теми же морями есть такое: «Вход только для белых». Возмутительно. «Только для черных» – оскорбительно. «Только для тех, только для этих…» Унизительно. Но когда тут у нас на нашей улице – «Вход для всех, кроме всех наших»?! Я б эту «березовую рощу» – под коре­шок. Если гость из Чикаго на недельку – перебьется: разрешим ему взять без очереди матрешку в нашем промтоварном. Если он надолго и ему, конечно, трудновато с качеством, среди которого мы-то с детства, – пусть, пока в нас не проснется самоуважение, привозит с собой. Во-первых, на пеньках этой «Березки» мы сможем открыть что-нибудь для этих художников, чтоб не толкались. Во-вторых, утихнет вокруг «Березки» этот хоровод разных мальчиков и особенно девочек. Не хочу, чтоб поняли правильно, но я где-то читал, что даже эти девочки в экспортном варианте – и те какие-то не такие, как на внутреннего потребителя… Они как-то начитаннее, что ли…

А теперь хочу, чтоб поняли правильно: гостеприимство – высокая вещь. Гость – посланец судьбы, ему лучшее место, первый кусок. В Древней Греции почетному гостю хозяин лично сам омывал ноги. Менее почетному мыла жена. Совсем завалящему и то рабыня ополаскивала. Но никакое гостеприимство нигде и никогда не означало, что сами хозяева должны ходить с немытыми ногами.

Мне нравится лозунг «Добро пожаловать, дорогие гости!». Но при условии, что рядом те художники напишут второй: «Добро пожаловать, дорогие хозяева!»

Только вместе их можно понять правильно.

1986

Доисторические времена: всего – понемногу. Причем все – по отдельности. Никаких смесей, соединений и сплавов. Из руды – чистая медь, из родника – чистая вода, из религии – чистый опиум для народа. Действия были конкретные – «Пришел, увидел, победил». Чувства и мысли ясные: «Платон мне друг, но истина – дороже».

Смешанные были только краски у смелых художников и смешанные браки – у еще более смелых.

Ну, еще изредка чудили алхимики: ночью, при луне, бормотали чепуху, кипятили в котле печенку летучей мыши с писюльками черной козы – искали философский камень. За что назавтра их побивали обыкновенными – чтоб не лезли поперед времени.

Но вот – пришло время, грянул двадцатый! Взревел миксер прогресса! Всего стало много, все сливается, перемешивается и взаимопроникает!

На стыке двух наук возникает третья, которая тут же вливается в четвертую, образуя седьмую.

Искусство смешалось со спортом, спорт – с работой, работа – с зарплатой, зарплата – с ис­кусством…

Бушует эпидемия синтеза – гибриды, сплавы, комплексы и смеси. Все, что в чистом виде, имеет вид неуместного антиквариата.

Академик объявил, что круглый год всем надо кушать грейпфруты, эту помесь лимона с апельсином. Видно, смешал в голове свою академию с нашими прилавками…

Но все же главное достижение – это смешанные чувства!

Чистую, беспримесную эмоцию последний раз видели в романе Тургенева. Ныне – сплошные оттенки и полутона. Смутные ощущения стали нормой, двойственные чувства – единственно возможными. В мыслях – вообще сплошной импрессионизм. Вместо «я думаю» у всех – «мне думается». Всем кажется, видится и представляется.

– Вы читали?

– Кажется!

– Понравилось?

– Впечатление сложное: с одной стороны – тошнит, с другой – помнится, кто автор…

Из разнообразных чувств стали состоять лирические эмоции. При этом составляющих может быть сколько угодно. Например, явное ощущение, что она у тебя за спиной улыбается этому подонку, плюс уверенность, что подонок этого давно хочет, плюс светлое подозрение, что хочет, но не может, плюс ночью приснилось, что выпали все зубы, – рождают осеннее чувство, что этот подонок – ее муж…