– Итак, приступим сразу к делу, – произнёс мужчина, когда мы трое сели напротив него через стол.

– Мистер Пейн хотел изменить завещание, но не успел. Поэтому дом в Оттаве он оставил своей жене, как и «Мерседес»…

– А деньги? Счета и наша квартира? – Перебила его мать.

– Подождите, миссис Пейн. Не всё сразу, – усмехнулся адвокат, бросая на мать оценивающий взгляд, от которого меня передёрнуло. – Две квартиры в Торонто оставлены его дочери, Мишель Пейн. Лимузин, «Ауди» и «Мерседес» вашего отца тоже оставлены вам. Счета обнулены, денег фактических нет, только акции в компании, которая сейчас обанкротилась. Они тоже принадлежат Мишель Пейн. Опекунство над ней и её сестрой передаётся – Адаму Ллойду, его согласие так же имеется.

– Что? У него было две квартиры? Я хочу подать апелляцию! – Взвизгнула мама.

– Апелляция проигрышный вариант, миссис Пейн.

– Он лишил меня всего! Он не оставил мне денег! Он даже опекунство у меня отобрал! На что я имею право? – Кричала мама, а мне ничего не было нужно, кроме, как исчезнуть и не слышать того, что её волнуют больше цифры, чем смерть мужа, с которым она прожила больше девятнадцати лет.

– На дом в Оттаве, на украшения, на одежду. Всё остальное принадлежит мисс Пейн, а пока ей не исполнится двадцать один год всё это под руководством Адама Ллойда. Вам нужно смириться с этим, миссис Пейн, потому что если вы подадите в суд, то мне придётся обнародовать компрометирующие файлы, что оставил ваш покойный муж. Он предвидел такой исход. Они заинтересуют судью и докажут, что вы не можете заботиться о девочках. На этом у меня всё, вам следует подписать документы о соглашении и принятии вашей доли наследства.

– Нет! Я не собираюсь это подписывать! Это всё должно быть моим! Это…

– Заткнись, – процедила я и, встав, повернулась к матери, шарахнувшейся от меня. Тейра подскочила и схватила меня за локоть. – Закрой свой рот. Теперь я имею право выбросить тебя на улицу, когда пожелаю. Ты ни черта не сделала в своей жизни, чтобы облегчить участь отца. Поэтому закрой рот и подписывай. Я ненавижу тебя с каждой минутой сильнее, но во мне есть кровь моего отца и это даёт тебе возможность жить в квартире, пока я не решу, что делать. Денег нет, ничего нет у нас, даже на обучение Тейры у нас нет средств. И если ты хочешь продолжать вести свой богемный образ жизни, то подписывай, и я подумаю.

– Где мне подписаться? – Спросив, сбросила руку сестры и обернулась к адвокату, тут же предоставившего бумаги. Оставив свою подпись, я взяла в руки пальто, и мне хотелось снова закричать на мать, ведь она начала игру безутешной вдовы, всхлипывала и причитала.

– Я с тобой, Миша. Можно я пойду с тобой? – Тихий голос Тейры оборвал мою злость, и я перевела на неё взгляд. Смотря на её юное бледное лицо и красные глаза, внутри меня что-то шевельнулось. Разве была она виновата, что жизнь наша превратилась в ком грязи и ненависти. Нет, у неё не было никого, как и у меня. Только вот я, в отличие от неё, знала, как больно поворачивается к тебе жизнь. И у меня была возможность хотя бы её уберечь от этого.

Кивнув ей, я протянула руку, за которую она схватилась, как маленькая девочка. И воспоминания нашего детства снова появились перед глазами. Не было между нами пропасти, когда мы были в том времени. Не было этих разногласий. Был папа.

– Ты потеряла всё, даже дочерей, мама. Теперь ты свободна от обязательств и от нас. Живи, как знаешь, – произнесла я и, крепче взяв сестру за руку, вывела из кабинета, направляясь к выходу из здания.

– И что мы теперь будем делать? – Спросила она, когда мы поймали такси.

– Я не знаю, не знаю, правда. Надо для начала поговорить с Адамом, а там понять, что мы можем продать, – потерев лоб, ответила я.

– Хорошо… хорошо. Прости меня, Миша. Прости… я…я люблю тебя… только недавно поняла… прости, – прошептала она и вновь заплакала. Обняла я её и поцеловала в волосы, и ни одна эмоция не нашла своего отголоска в сердце. Пустота.

В тишине мы добрались до дома, где располагалась квартира Ллойдов, и было ощущение, что меня там ждали. Все были в сборе, и теперь мне пришлось решать, как быть дальше. Мистер Ллойд чётко разъяснил мне всё, как и пообещал, что будет финансово поддерживать нас, но такого расклада я не приняла. Я не хотела быть больше ни от кого зависимой, я хотела наконец-то увидеть, кто я такая и что я могу сделать для собственного обеспечения. Поэтому мы решили, что пентхаус выставим на торги, Тейра будет жить с Ллойдами, а я сама после продажи квартиры и лимузина буду распределять денежные средства, с помощью Адама. Марк пытался предложить переехать к нему, от чего я отказалась. У меня осталась квартира отца, о которой никто не знал. И я приняла решение переехать туда, после получения документов на собственность и ключей. На это нужно было время, которого у меня было достаточно.

Свет включается в зале, и я распахиваю глаза, выныривая из воспоминаний. Мне некуда идти из кинотеатра. У меня в голове нет ни единой мысли о том, что же ждёт меня впереди. Остаётся только вспомнить, как дышать, потому что даже это делать сейчас тяжело. Отца я похоронила и даже сейчас ещё не смирилась с его смертью. Николас Холд стал самым обсуждаемым человеком в стране, везде я слышу его имя, и это причиняет боль. Он не только избил моё тело, он не только предал меня, но и разрушил мою жизнь. Полностью. И не было обратного пути. Шагать мне некуда и нет причин это делать. Топтаться на одном месте и дышать, чтобы продолжать существовать, как тень в этом мире.

Жизнь порой представляет собой небо. Бесконечное и долгое. Звёзды совсем не звёзды, а точечные болезненные напоминания твоих ошибок, как зарубки на этом чистом небосводе, изрезанные проблемами, и они давят на тебя. Невозможно увидеть полностью масштаб этого всего, но ты ощущаешь, насколько ты ничтожна перед ним и слаба. Слишком велико это небо, а ты обессилена. Буквально выжата, и нет в тебе даже желания поднять голову и увидеть красоту. Её больше нет, для тебя нет, потому что теперь всё стало тёмным.

Вот примерно так я чувствую себя, стоя напротив квартиры, расположенной в даунтаун1 и недалеко от бизнес-центра. Ключи в руке обжигают кожу своей холодностью и тяжестью. Шумно вздохнув, подхожу к двери и попадаю ключом в замочную скважину. Два щелчка и дверь открывается, впуская меня в тёмное пространство. Спёртый запах и едва уловимый аромат одеколона отца ударяют в нос. Задерживаю дыхание, входя в квартиру, и ищу рукой выключатель – небольшую кнопочку на стене. Нажимаю, и пространство озаряется светом. Небольшой коридор в бело-серых тонах, с высокой тумбочкой, где лежат какие-то брошюры в пыли. Минимальное количество мебели: зеркало, шкафчик для обуви, крючки для одежды, небольшой пуфик. Сбоку – распахнутая дверь в ванную комнату, а впереди – стеклянное ограждение, разделяющее коридор и то, что после, к которому иду я. Открыв две матовые раздвижные двери, вижу большую кровать в стиле модерн, разобранную и смятую, большое окно до пола, гардеробный шкаф, тумбочки. Выхожу оттуда жмурясь. Он жил здесь, точно жил, ночевал или же… не могу принять, что был кто-то ещё у него.

Сглатываю неприятную горечь во рту, и прохожу по коридору, оказываясь в гостиной. Включаю свет, оказывается, что здесь он не только жил, но и работал. Сбоку от углового дивана рядом со стеклянными дверьми стоит стол с компьютером, бумаги, разбросаны по полу. Слева кухонная зона и обеденный стол, на стене висит телевизор. За тёмными шторами балкон с креслами.

Поворачиваю голову и нахожу взглядом его очки, лежащие на журнальном столике, которые папа надевал, когда читал газеты и работал. И словно сейчас войдёт, спросит меня, что я здесь забыла. Накричит и будет бушевать из-за моего появления. А я начну оправдываться и обниму его. Но так и стою одна, осматривая квартиру, в которой он скрывался от нас. От всех нас, тех, что так и не стали для него родными. У него не было дома, только это место, куда он приходил, чтобы побыть одному. И даже чувствую, насколько его дух здесь силён, закрываю глаза и улыбаюсь этому. Страшно понимать, что больше некому сказать: «папа». Никогда не произнести этого более, и так больно внутри.