Теперь вернёмся вновь к проблеме единства в Евангелии. Мы знаем уже, что самым первым своим чудом Иисус «намекнул» на новый тип взаимоотношений «муж-жена». Этот «диполь» был элементарной клеточкой любого единства вообще, и, одновременно, возврат к тому подлинно-продуктивному, творческому единству, которое было между Адамом и Евой в Эдеме, и с которого всё и началось. С разрушения этого единства между мужчиной и женщиной, между Богом и людьми, между людьми и миром всего материального, началось наше грехопадение.
Иисус возвещает единство как необходимую предпосылку творческой деятельности христиан. Ну конечно, вы всё это знаете. Но просто для полноты изложения процитирую, как выглядит «главная задача», поставленная перед христианской цивилизацией, по учению Максима Исповедника:
«Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия, это противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное.
Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и женский.
Адам должен был превзойти эти разделения сознательным деланием, соединить в себе всю совокупность тварного космоса и вместе с ним достигнуть обожения… Он должен был… соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю землю… Его дух и само его тело восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с небесной ее твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в себе мир умозрительный с миром чувственным. И наконец, космический Адам, безвозвратно отдав всего себя Богу, передал бы Ему все Его творение и получил бы от Него во взаимности и любви — по благодати — все, чем Бог обладает по природе; так, в преодолении первичного разделения на тварное и нетварное совершилось бы обожение человека и через него — всего космоса».
Занятно, что дальнейшие рассуждения как самого Максима, так и всего христианского мира примерно следующие: «всё это было, конечно, классно, но теперь, раз пришёл Христос, мы, конечно, не будем заниматься „торжеством над пространством“, и вообще всем этим утомительным фуфлом, а станем жить по-христиански, соблюдая все положенные обряды, чтобы спастись». Вообще, когда занимаешься этой проблемой, то создаётся ощущение, что до пришествия Христа были нормальные люди, ещё способные как-то думать и что-то решать; после Его пришествия — те «ёжики», кто в это дело реально «врубился», уже не могут отвести от Иисуса своих глаз. Прямо как от наркотика. Ну обо всём забыли, прямо как в своё время Адам. И я всё думаю: ну насмотрелись, насмотрелись уже. Может, наконец, глаза-то отведут? Может, надумают чем-то реальным заняться? Ведь столько дел накопилось…
Главная задача была поставлена перед Адамом; но ведь теперь она переходит к нам. Пришествие Спасителя — лишь звено в этой единой цепи существования Вселенной. И единство всех христиан в этаком «совокупном Адаме» было необходимо хотя бы для того, чтобы понять всё это и реализовать. Ну хоть открыть книжонку Максима Конфессора — и прочесть, и «почесать репу»… Кстати, парень помер у нас, на Кавказе. Руку ещё отрубили ему… Интересно: были ли в 7 веке исламские террористы?
Похоже, человечество выполнит поставленную задачу — но без Христа, вне Его. Только вот почему-то Шарден не упомянул, что для реализации этой задачи придётся ещё всех мертвецов воскресить — типа, «и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих». Иначе хрен объединишь все небеса и, преодолев самое время, достигнешь актуальной вечности. Вот это-то и будет последней Вавилонской башней — достижение «точки омега» Тейяра де Шардена, где «небо скрылось, свившись как свиток». Пространство и время объединятся в маленькую-премаленькую точку, а для тех вечных существ внутри неё это всё будет выглядеть в точности как огромный и единый мир, а для нас — как воскресение и объединение окончательное. А так как совершено оно будет нашими собственными руками, без Бога и даже против Бога, то хучь она и точка, и ей внутри будет хорошо, но для внешнего наблюдателя — самый что ни на есть Большой Взрыв. И опять всё по-новой: рай, Ева, Каин с этой дебильной западной цивилизацией, хитро*опый Восток… И даже Кот Бегемот со своими «99 признаками»… Скучно на этом свете, господа!
Возвращение той идеологии, где в центре стоит физическое развитие, физическое размножение и физическое деторождение толкает мир обратно к кабану. Она ставит всё с ног на голову. Мужчина оказывается потерян в этом мире бабских ценностей; он утрачивает своё изначальное мужское «я»; он смутно чувствует лишь, что всё обстоит как-то не так, что он призван к чему-то более высокому — но сиюминутные житейские проблемы, но классическая мужская лень, но потребность в женском теле, но общественная идеология не дают ему углубиться в себя настолько, чтобы это осознать. И все вокруг говорят ему: хочешь иметь женщину — заработай на неё. Ты прежде всего должен зарабатывать. И мужчина с присущей ему щедростью и смелостью продаёт свою первичность, своё первородство, свою свободу, своё творческое призвание и даже образ Божий за чечевичную похлёбку классического «гнездового брака». А пробовал он найти…
Почему-то профессиональные богословы не торопились создавать концепции, где обобщающий взгляд на мир, проблема мужского призвания и «бабский вопрос» были бы увязаны в единое и универсальное целое. Нормальному мужчине непонятно, почему и каким образом личные его проблемы с женщинами уходят на богословскую глубину. И точно также богословам непонятно, как связана их дисциплина с реальной наукой, с реальной жизнью, с реальным бабством… Почему-то все эти проблемы никогда не объединялись в одной человеческой голове.
А ведь именно две эти вещи — учение о личности и космология — и являются необходимым связующим звеном между богословием и рациональным знанием. Перекинь этот мостик — и «энергетика» богословия, внутренние силы христианской духовности потекут прямо в науку. А через неё — и во всё человечество вообще. И снова наше христианство вернёт себе статус «паровоза». И обратно, получит от рациональности ох как необходимую ему «заземлённость». Наука должна была оказаться «бабой» по отношению к духовности. Да нет, до этого не дойдёт… Вот и существует классическое богословие как в какой закупоренной бочке — а вместе с ним и самое христианство. И вообще — чем они там, в этой бочке, все занимаются? Членом груши околачивают?
Бабство извратило и смысл церковного причастия. Нетрудно видеть, что историческое церковное понимание причащения как «средства спасения» в корне противоречит самому духу учения Христова. Иисус не призывал постоянно помышлять о спасении и «работать» исключительно в этом направлении. Он призывал смело и добросовестно реализовывать свои способности — достаточно вспомнить притчу о закопанных талантах.
Более того. Он говорил (цитирую по более адекватному, церковно-славянскому, переводу): «Иже аще взыщет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит ю, живит ю» (Лк, 17, 33). В греческом оригинале идёт: «Ос эан дзетесе тен психен перипойесесфай…» — можете удостовериться сами. Ведь прямо как чуял Иисус, откуда угрожает основная опасность для сохранения единства христиан. Причастие и спасение оказалось новым запретным плодом, который, не моргнув и глазом, «слопало» христианство. Даже и не заметило. По крайней мере, нынешнее понимание причастия окончательно развратило человечество и полностью отрезало ему возможность вести хоть сколько-нибудь христианский образ жизни. Всё наше восточное христианство по сути дела свелось к одному причащению.
