Десять месяцев минуло с той поры. Грозный разбит, уничтожена Майкопская бригада, штурмовавшая город, погибли тысячи солдат и мирных, ни в чем неповинных граждан. Россия стонала от горя, истекала кровью Чечня, тонула в слезах вся страна.

Пятеро молодых офицеров милиции прекрасно всё это знали, но сейчас ехали в большом военном грузовике уже со спокойными лицами. Каждый думал о своём. Никто из них не знал, не мог знать, что ждет их впереди, завтра, послезавтра…

Гул мощного мотора, свист ветра, похлопывание неплотно натянутого на дуги тента, утомительно-унылый пейзаж осенней равнинной Чечни.

Где здесь, на шоссе, могут быть боевики? Дорога хорошо просматривается, скорость «Урала» приличная, пулемётчик наготове, да и автоматы под рукой.

В кузове — непритязательный, мужской разговор, точнее, даже не разговор, а короткие фразы-реплики. Это женщины могут по любой житейской мелочи вести долгую беседу, а мужчинам важна информация, оценка событий. Событий же в данную минуту никаких не происходило, разве только то, что грузовик мчался по хорошему федеральному шоссе, приближаясь к конечной цели их поездки, и надо было только запастись терпением и выждать время. И не думать ежеминутно: вот сейчас, вон за тем поворотом, что-то произойдёт…

Человек, даже военный, не может жить и действовать в постоянном напряжении — психика не выдержит. Нервам можно и нужно дать отдых. Спокойно же на дороге. Пролетают встречные машины, их грузовик обгоняют легковушки — так и должно быть.

В кузове «Урала» уже не разговор — трёп. О том, о сём. Даже Линда позевала, да и свернулась у ног Олега, подрёмывает. К гулу машины и дорожной тряске равнодушна — приучена ко всему. И к поездкам в автомобиле, и к стрельбе, и к скудной пище. Неплохо бы, конечно, мясца сейчас, печенье — это так, желудок подразнить, силы от него никакой. Впрочем, сейчас она и не нужна — лежи себе… Вот, приедут они, начнется настоящая работа, беготня, многократное обнюхивание всего того, что потребует от неё хозяин… Подождём… Приедем… Ехать хорошо…

Поглядывая на беспечно дремлющую у его ног Линду, Олег думал о другом. Вспомнил вдруг совет умного человека, полковника Колчина, начальника кинологической службы МВД России. ещё там, в Москве, на инструктаже в Жуковском, откуда сводный отряд кинологов улетал в Чечню, Колчин советовал: «Хочешь выжить на той же дороге, в машине с брезентовым верхом — разрежь этот брезент или приподними его так, чтобы тебе была видна обочина, и держи палец на спусковом крючке автомата… Во всяком случае, тебя не застигнут врасплох».

Колчин был сейчас далеко, совет полковника как-то не вязался в этот момент со всем тем, что окружало грузовик «Урал» и пятерых милицейских оперов с дрессированной собакой, под тентом было тепло и уютно, за бортом машины пролетал всё тот же осенниий пейзаж… Чечня… Мятежная, недовольная Кремлем республика, пожелавшая вдруг самостоятельности, вольницы…

Впрочем, Олег скоро забыл о Колчине, его, пожалуй, подняли бы сейчас на смех, скажи он о полковнике и его советах — чего, мол, ты, кинолог, такой трусливый? И что: сейчас, вот, резать ножами дыры в тенте, совать в них стволы да так и сидеть до самого Гудермеса?!

Даже не смешно — глупо. Это же сразу пятно, ярлык на весь срок командировки. Потом о нем, Александрове, кинологе из города Придонска, вот эти же общительные и дружески настроенные к нему омские и уральские оперативники будут рассказывать своим сослуживцам: «Да был у нас в Гудермесе собаковод один… тёмного куста боялся. Предлагал, когда мы ехали в машине, тент резать и строчить из автоматов… Ха-ха-ха…»

Прочь, прочь эти мысли из головы! Успокойся. Инструкции — инструкциями, а жизнь — она свои коррективы вносит. Едут спокойно, в кабине люди тоже на дорогу да по сторонам смотрят. «Урал» этот — череповецкого ОМОНа, люди опытные, у них скоро смена, почти полтора месяца за плечами, скоро домой…

Лёша спросил:

— Слышь, Олег, а правда что собаки, вот твоя Линда, всё черно-белое только видят? А мы, люди, — в цвете?… И вроде обоняние у собак в тысячи раз больше. Нам, в Омске, один кинолог лапшу такую на уши вешал — искали мы как-то взрывчатку в кинотеатре…

— Если точно, то обоняние у собак в одиннадцать с половиной тысяч раз выше, чем у нас, у людей. — Поговорить о собаках — милое дело для любого кинолога. — Наукой установлено!

И Олег с заметной гордостью глянул на Линду. Та подняла голову, вильнула хвостом — именно так, хозяин!

Дима Шевцов скривил губы:

— Учёные чего хочешь напишут. В одиннадцать тысяч раз, мужики! Как это можно определить? И это… про чёрно-белое восприятие у собак. Что — в голову собаки ученый залез? Я лично вижу красное и говорю: «Красное». А пёс? Он же не скажет. И лампочку ему в башку не вставишь, или катетер какой.

— А волк? — загорелся спором и старший группы, Смирнов. — Я охотник, не раз на зверя ходили. Отмерим площадь, по углам станем и давай орать, гнать его на стволы. А где надо — веревку с красными флажками натянем. И он ведь бежит от флажков! Значит, видит волк красное, разбирается в цветах. Также, как и собака.

— И собака видит, и волк, — согласился Олег. — Учёные исследовали глаз собаки, сказали: видит цвет, различает их. Но главное для неё — обоняние. Потому я с вами. Будем с Линдой искать оружие и взрывчатку.

— Ну, посмотрим, посмотрим, — недоверчиво протянул Шорохов, поглядывая на насторожившуюся Линду. «Обэповца», судя по всему, собачья тема мало заботила, думал о своём, оставленном дома, на Урале. А чёрная эта псина, лежащая у ног кинолога… может, и будет от неё прок. Конечно, раз в Чечню направили, значит, чего-то она умеет. Он же, Шорохов, привык ловить-изобличать преступников сам, имел дело с экономическими всякими ухищрениями преступников, а собаки, как известно, в финансах не разбираются.

— Такие вот, как Линда, и в МЧС служат, и у геологов, не говоря уже про уголовный розыск, — продолжал Олег просвещать своих новых товарищей. — Пёс может и газ находить, и руду, и поводырём у слепых быть… А в Великую Отечественную войну — вы же должны знать об этом! — собаки и санитарами были, и немецкие танки взрывали, с донесениями бегали… Собачки, мужики, многое сумеют, если их обучить.