— Значит, первоначально город назвали в честь Генри Мракитта?

— Нет. В честь его деда, Уоллеса Мракитта.

— А почему название переменили?

— По-моему, новое имя ему больше подходит, разве нет? Цыплят в этом проклятом городишке куда больше, чем людей. Знаешь, мне кажется, что люди здесь куда больше думают и пекутся о цыплятах, чем друг о друге. Мой нынешний муж работает на птицефабрике, так представляешь, о чем он говорит с друзьями, когда бывает дома?

— О цыплятах?

— О цыплятах, курах, яйцах и снова о проклятущих цыплятах. — Норма взглянула на часы. — Боюсь, мне сегодня не успеть показать тебе номер девятнадцатый. К нам в гостиницу вот-вот должна вселиться целая толпа народу. Не могла бы ты зайти как-нибудь в другой день?

— Мне завтра сдавать работу.

— Ох уж эта молодежь! Вечно вы все откладываете на потом, а спохватываетесь лишь в самый последний момент. Ладно уж, постараемся управиться побыстрей. Но тебе придется записывать все на ходу, мне некогда будет повторять и пускаться в объяснения. Понятно?

— Я готова, — сказала Кэнди.

Норма вынула из кармана универсальный ключ.

— Линда! — обратилась она к женщине, сидевшей за конторкой. — Я буду в номере девятнадцатом.

Женщина нахмурилась:

— Правда? Зачем бы это?

Норма оставила этот вопрос без ответа.

— Вернусь минут через десять.

Она повела Кэнди прочь от стойки дежурного администратора, на ходу поясняя:

— Мы сейчас находимся в новом крыле гостиницы. Оно было построено в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. Но вот мы проходим сквозь эти двери, — она толкнула одну из широких дубовых створок и следом за Кэнди скользнула в коридор, — и попадаем в старый корпус. В те времена, когда он был единственным, гостиница звалась «Морской прилив». Только не спрашивай почему. Лично я понятия не имею.

Кэнди и без объяснений Нормы не могла не заметить, насколько в старом корпусе все выглядело иначе, чем в новом крыле. Коридоры были темнее и уже, потолки ниже, повсюду витал отвратительный запах дряхлости, будто кто-то позабыл выключить газовую горелку.

— Мы селим постояльцев в старом корпусе, только когда в новом все места заняты, — говорила Норма. — Такой наплыв бывает разве что во время проведения конференции куроводов. Однако мы все равно стараемся всех разместить так, чтобы номер девятнадцатый остался свободен.

— Но почему?

— Как тебе сказать... Не стану утверждать, что там взаправду водятся привидения. Хотя всякое поговаривают. Лично я попросту не верю во всю эту чепуху о жизни после смерти. У человека только одна жизнь, и надо взять от нее все, что можно. А вот моя сестра, та в монахини постриглась в прошлом году, представляешь? Не иначе как метит в святые.

Они прошли в конец коридора, к лестничной площадке. Узкую лестницу освещала одна-единственная лампочка, однако даже в тусклом желтоватом свете трудно было не заметить трещины на потолке, выкрашенном масляной краской, и выцветшие обои.

Кэнди чуть было не брякнула, мол, неудивительно, что администрация гостиницы старается не селить постояльцев в эту часть здания, но очень вовремя вспомнила, как мать советовала ей придержать язычок.

Они поднимались по скрипучим ступенькам. Ступеньки были высокими и крутыми.

— Пора бросать курить, — отдуваясь, сказала Норма. — Надо же, совсем из сил выбилась.

На верхней площадке было всего две двери. Одна вела в номер семнадцатый, другая — в девятнадцатый. Норма протянула Кэнди универсальный ключ.

— Самой, поди, хочется отпереть?

— Еще бы!

Кэнди взяла ключ и сунула его в замочную скважину.

— Замок заедает немного, ты ключик подергай легонько влево, вправо...

Кэнди так и сделала. Пришлось немного повозиться, но замок все же поддался. Раздался щелчок, и скрипучая дверь номера девятнадцатого отворилась.

В комнате царила тьма, воздух был спертый, застоявшийся.

— Почему бы тебе не войти и не раздвинуть шторы, милая? — спросила Норма, забирая у Кэнди ключ.

Кэнди немного помедлила, чтобы глаза привыкли к темноте, а потом в несколько осторожных шагов пересекла комнату. Тяжелые шторы оказались насквозь пропитаны пылью и грязью, их наверняка много-много лет не снимали и не сдавали в стирку. Прикасаться к ним было неприятно. Кэнди дернула занавеску в сторону. Кольца нехотя заскользили по карнизу, не менее пыльному и грязному. Оконное стекло, сквозь которое Кэнди выглянула наружу, было тусклым и мутным. Его давным-давно не мыли.

— А сколько времени прошло с тех пор, как тут в последний раз кто-то останавливался? — полюбопытствовала она.

— Знаешь, — задумчиво пробормотала Норма, — за все время, что я работаю в этой гостинице, не припомню, чтоб сюда хоть раз кого-то поселили.

Кэнди смотрела в окно. Открывавшийся вид был столь же безотраден для ума и сердца, как и тот пейзаж, что простирался за кухонным окном дома номер тридцать четыре по Последовательной улице, в котором она жила. Под самым окошком виднелся маленький дворик, примыкавший к задней стене гостиницы. Посреди дворика возвышалось штук шесть мусорных контейнеров, доверху заполненных всевозможными отходами, а рядом с одним из них валялась прошлогодняя рождественская елка, вернее, ее оголенный коричневый скелет с остатками мишуры и комками искусственного снега. За оградой двора находилась Линкольн-стрит. Кажется, Линкольн-стрит. Лабиринты старого корпуса гостиницы совершенно сбили Кэнди с толку, и теперь она уже не могла сказать точно, что в какой стороне находится. По улице проезжали машины — за низкой оградой мелькали их крыши. А на противоположной стороне виднелась аптека, торгующая медикаментами по сниженным ценам. Аптека не работала — ручки дверей стянуты цепью с висячим замком, полки пусты.

— Вот в этой комнате, — сказала Норма, выводя Кэнди из задумчивости, — и жил Генри Мракитт.

— Он часто останавливался в этой гостинице?

— Насколько мне известно, только один раз. Но ручаться не могу, так что в этом вопросе на меня лучше не ссылайся.

На взгляд Кэнди, номер и впрямь был не из тех, куда хотелось бы возвращаться еще и еще. Тесная, убогая комнатушка. Узкая кровать у стены, в уголке стул, на сиденье которого кто-то взгромоздил черно-белый телевизор. Напротив — еще один стул, на нем, прямо посреди сиденья, красовалась переполненная окурками пепельница.

Проследив за ее взглядом, Норма пояснила:

— Некоторые из служащих приходят сюда во время своего получасового перерыва, смотрят всякие сериалы.

— Значит, они тоже не верят, что в комнате появляется призрак?

— Правильней будет сказать, — усмехнулась Норма, — что независимо от своей веры в наличие здесь привидений они сюда приходят и проводят здесь время.

— А там что? — Кэнди кивком указала на дверь в одной из стен.

— Сама посмотри.

Кэнди открыла дверь и шагнула в крошечную ванную. Из зеркала над грязной раковиной на Кэнди смотрело ее собственное отражение. В полумраке, царившем в тесном помещении, глаза казались почти черными, а волосы, длинные и темные, следовало бы подстричь. Но собственное лицо ей нравилось, даже и при таком скудном освещении. Улыбка у нее была материнская, такая же открытая и дружелюбная, а хмурилась она, точь-в-точь как отец. Билл Квокенбуш всегда сдвигал брови, когда ему случалось задремать после нескольких бутылок пива. И конечно, Кэнди втайне гордилась своими глазами. Ведь редко когда встретишь человека с разноцветными глазами, тогда как у нее левый был темно-карий, а правый голубой, хотя в зеркале они и поменялись местами.

— Ну что, налюбовалась собой? — со смешком спросила Норма.

Кэнди поспешно выскочила из ванной, закрыв за собой дверь, и, чтобы скрыть смущение, принялась строчить в блокноте. «На стенах в номере девятнадцатом нет обоев, — писала она, — штукатурка просто выкрашена белой краской, которая потрескалась и облупилась от времени». На одной из стен виднелся нелепый абстрактный рисунок — какие-то пятна, — нанесенный на штукатурку бледно-розовой краской. Ну и ну, подумала Кэнди. Трудно себе представить более мрачное и неуютное помещение.