Беата взглянула на «сестер», убедилась, что те притихли. Только после этого заговорила.
– Позволь и мне быть честной. Я хотела твоего внимания. Хочу и сейчас. Хочу получить его целиком и без остатка. Как думаешь, мне это удалось?
– Ого, а это и впрямь честно. А если бы подошел кто-нибудь другой? Или я, скажем, смотрел бы в другую сторону?
– Для других есть другие. Для тебя есть только я.
Парень сделал неопределенный жест и нахмурился, будто солнце чересчур сильно прижарило ему копну каштановых волос. Наконец опять заулыбался.
– Сава. Или Савелий. Как угодно. Будущий потрошитель школьной указкой.
– Беа. Или Беата. Как угодно. Твоя будущая жена.
– Моя… – Сава запнулся на полуслове. Обернулся, ища помощи у приятелей, но те продолжали тискать девиц, подцепленных у южной оконечности поля. – Моя… Это какая-то шутка?
– Попробуй положить эту фразу на язык и произнеси ее, покатай во рту. – Голос Беаты каким-то образом заглушил рев толпы и усиленное динамиками рычание со сцены.
Севшим голосом Сава сказал:
– Ты – моя будущая жена, Беа.
– И ты будешь проклят и презираем, если вдруг выяснится, что это неправда?
– Да… Да, господи!
Сава вдруг понял, что не владеет собой. Окружающий мир смазывался, словно по его очертаниям пробежали кошачьи лапки. Лишь одно оставалось четким – указательный пальчик Беаты, показывавший на межключичную впадину, куда обычно женщины бросают капельку духов. Оторопь, вызванная ее странными словами, окончательно схлынула.
«Я как будто в ловушке у миража с чернейшими волосами и белейшей кожей», – подумал Сава и тут же позабыл эту мысль.
Позабыл он и то, как мираж привлек его к себе.
2
Снаружи громыхнуло, и Сава вздрогнул. Он оперся на локоть и повернул голову в сторону окна. Сквозь жалюзи был виден один из уличных фонарей, освещавших парковку. В его свете мерцали серебристые зернышки. Казалось, где-то в ночи возникло огромное существо, притащившее с собой севалку, полную чистых белых зерен. И теперь тварь, загребая зёрна водянистой лапой, сеяла, сеяла и сеяла…
Подброшенный внезапной догадкой, Сава соскочил с кровати. В голове застучали молоточки, пытаясь раздробить камень беспамятства. Он добрел до своей одежды, брошенной на полу дешевенького гостиничного номера, и отыскал темные силуэты двух продавленных кресел. Плюхнулся в одно из них. Подкинул голой ногой валявшуюся поблизости скомканную груду тряпья.
«Что это? – тупо подумал Сава. – На одежду не похоже, только если ты не слон, нуждающийся в рубашке сто пятидесятого размера».
За окном продолжали пересыпаться серебристые зернышки, и память неожиданно сдалась, выпуская своих пленников.
«Сутки? Как пожелаете. Первый этаж, так что вы никому не помешаете. И всё же будьте потише, пожалуйста».
«Вы нас не услышите. Спасибо. Надеюсь, за такую цену в номере сыщется рабочий душ?»
«Ну, разумеется».
«Уж поверь, Сава, отныне этот прохвост чужую задницу, как и свою, только учует, но не услышит».
«Господи, Беа, разве можно так говорить при людях? Боже! Приятель, у тебя, кажется, кровь из уха пошла».
«Что? Парень, ты можешь говорить громче?»
Воспоминание было далеким, точно окутанным ватой. Сава наклонился к одежде и на ощупь отыскал в шортах смятую сигаретную пачку. Откинулся в кресло, закурил. Мир за окном, словно состоявший из одних лишь серебристых зернышек да фонаря, внезапно вспыхнул и приблизился. Казалось, озаренная молнией парковка намеревается ввалиться в номер через окно.
«Один… два… три…» – принялся отсчитывать Сава. Но делал это машинально, бездумно. Всё его внимание приковали предметы, которые с уверенностью можно было назвать уликами.
Мгновение назад на столике, втиснутом между кресел, отразили отблеск молнии и пропали плоские прямоугольники. Индивидуальные упаковки. Все три целые, невскрытые.
Презервативы.
Наконец взревел гром, ставя внушительную точку в отсчете на цифре «шесть». Сава поежился, ощущая озноб, разливающийся по телу, и перевел взгляд на тряпье, которое не так давно поддел ногой.
«Простыня, – наконец-то сообразил он. – Стянутая… нет, сорванная с кровати. Со следами чего-то темного. Похоже, именно так выглядят слезы прощания с невинностью. Если это не кровь, то кто-то неумело изобразил маленькое пятно Роршаха».
Сава затянулся, ощущая, как дым почему-то наполняет не легкие, а голову, делая ее еще тяжелее. Посмотрел на Беату. Дождливый полумрак только подчеркивал контуры ее тела. Девушка, обхватив подушку двумя руками, посапывала. На миг Саву охватило омерзение, словно он обжимался с черноволосой и белокожей тварью, свалившейся прямиком со скользкого ночного неба, на котором невозможно удержаться.
События фестиваля прокручивались перед мысленным взором с медлительностью мельничных жерновов. «Я каким-то образом познакомился с… Беатой. Или с Беа. Или… со своей будущей женой?» Воспоминание было окутано духотой поля и запахом, похожим на аромат мандаринов, которые облили бензином, но так и не подожгли.
Возможно, виной всему был фастфуд, все эти фургончики и лотки, чья задача, похоже, сводилась лишь к одному – продать как можно больше зеленоватых крылышек и таких же просроченных сосисок, хранящихся в бочках со слизью.
– Пищевое отравление? – прошептал Сава. – Неплохо, мисс Марпл, неплохо. А теперь вспомни о том, что бывает, когда дерешь глотку на самом солнцепеке. Как тебе такое, а?
Но вспомнил он о другом. О знакомстве с подругами Беаты. Они все показались ему странными. Их не интересовал треп, который обычно предшествует легкому знакомству. Все эти «Сколько лет? Что пьешь? Какая музыка тащит?» их не волновали. Вместо этого они спросили про «Шесть вечностей Ангра-Майнью».
– Господи, зачем им вообще понадобилась эта дрянь? О ней позабыли, и слава богу.
Да, почти что опубликованная и уничтоженная книга его отца была позабыта, это так. Однако всё равно находились те, у кого возникали вопросы. В основном это были охотники за сверхъестественным – из тех, что собирают фотографии призраков или коллекционируют кукол, у которых на макушке растут человеческие волосы.
Беата и ее подруги не производили впечатления шизанутых исследователей спиритических снимков или пугающих игрушек. Саве они виделись обычными дамочками, которым попросту не повезло натолкнуться в интернете на историю книги. А все страшилки делаются еще страшнее, если их иллюстрируют фотографии очевидцев или жертв, верно? А его снимок там имелся, к бабке не ходи.
Кем он для них был, жертвой или очевидцем, – гадать не хотелось.
Так что Сава ограничился тем, что подтвердил родство с автором. Да, это его отец. Да, именно Адам Абиссов написал «Шесть вечностей Ангра-Майнью». Не осталось ли экземпляра, хоть одного? Увы, нет. Да, этот человек мертв. Как он жил? Как и умер – псом, скалящимся на миски. Не похоже на правду? Что ж, правды теперь никто не узнает.
Куда удивительнее другое. И вот тут Сава не был уверен, что случилось на самом деле, а что выглядело как последствие солнечного хука.
Когда он и Беата, выдыхая друг другу в лицо, ввалились в номер, за ними последовали ее подруги. И двигались они при этом странно, будто кошки, забравшие всё масло с полотна, на котором были изображены.
Мысли Савы начали путаться, и он затушил сигарету. Уставился в окно, вслушиваясь в звуки ночного дождя. Дальнейшее мало походило на реальность. Да, он занимался с Беатой любовью, и ему в жизни не было так хорошо. Вроде бы. Только барахтались они отнюдь не одни. Ее подруги, эти обладательницы непривычных имен, Нора, Крисси, Шафран и Ангел, сопровождали его тело поглаживаниями, пока он и Беата были теснее пальчиков в кулаке.
А еще они все как будто что-то говорили ему.
На мгновение сознание Савы заволокла тошнотворная картина.
Тогда, в закатных лучах, он видел только губы и широко раскрытые темные глаза Беаты. Но сейчас, в краткой вспышке воспоминания, они смешались в черно-красную воронку. Если так подумать, то под ним лежала черноволосая девушка, чье лицо походило на утекающий зыбучий песок красных и черных цветов. Было ли это в действительности?
