Гостиничный номер – Москва.

Я остановился в «Украине», около Москвы-реки. Снаружи гостиница напоминает шприц. Внутри она переполнена недоуменными постояльцами всех национальностей. Их смятение проистекает из нежелания обслуживающего персонала выдавать им какую бы то ни было информацию.

Например, едва ли кто-нибудь в курсе того, где именно подают еду. Думаю, никто даже не знает, подают ли ее вообще.

Сегодня утром на завтрак я съел кусочек черного хлеба, четыре ломтика свеклы, побег свежего кориандра и выпил чашку холодного черного чая.

Американка в очереди за мной взвыла, обращаясь к мужу:

– Норм, мне нужен сок!

Норм покинул очередь и подошел к группе прохлаждавшихся официанток.

Я наблюдал, как он пантомимой изображал им апельсин – сначала висящим на дереве, затем сорванным с него. Официантки бесстрастно посмотрели спектакль, потом повернулись к американцу спиной и сгрудились вокруг переносного радиоприемника. Норм вернулся в очередь. Жена одарила его презрительным взглядом.

Она сказала:

– Мне просто необходимы какие-нибудь фрукты утром. Ты же знаешь, Норм. Ты знаешь, как всю мою систему прихватывает.

Норм скорчил мину, давая понять: он в точности помнит, что именно происходит с «системой» его жены, когда ее прихватывает. Я с нежностью подумал о связке бананов, лежащей у меня в номере.

Здесь им просто нет цены.

В девять тридцать большая часть нашей группы собралась в фойе гостиницы: предполагалась поездка на Красную площадь. Я притаился за колонной, прикладывая тампоны с перекисью водорода к четырнадцати комариным укусам, обезобразившим мою физиономию.

Двойняшки из Барнстапла – Моника и Стелла Брайтуэйз – задержали нас на десять минут, а потом уверяли, что все это время сами ждали, пока лифт доберется до их девятнадцатого этажа. В конце концов мы расселись в автобусе, у которого выхлопная труба, казалось, выходила прямо в салон рядом с моим креслом. Я кашлял и задыхался от дизельных паров, тщетно пытаясь открыть окно. Водитель автобуса нацепил значок с портретом Горбачева и, судя по виду, был в дурном настроении. Автобус остановился неподалеку от Красной площади, мы выбрались из него и столпились вокруг нашего интуристовского гида Наташи. Она подняла красно-белый зонтик, и мы побрели за ней, как стадо слабоумных овец. А когда наконец вышли на площадь, стало очевидно: здесь что-то происходит – марш протеста или какая-то демонстрация. Я потерял красно-белый зонтик из виду и заблудился в толпе. За спиной моей вдруг раздалось зловещее рычание, но сдвинуться с места я не смог.

Старушка в платке погрозила кулаком в сторону, откуда доносилось рычание, и что-то закричала по-русски. Брызги слюны вылетали у нее изо рта и оседали на мой чистый свитер. Затем толпа расступилась, рокот приблизился – и гусеницы русского армейского танка пролязгали по брусчатке в дюйме от моего правого ботинка. Танк остановился, на броню вскарабкался какой-то юнец и принялся размахивать флагом. Флаг был с серпом и молотом – такой я привык видеть повсюду. Толпа одобрительно взревела. Что происходит? Московское «Динамо» выиграло футбольный матч? Нет, тут что-то серьезнее.

Одна девушка с обилием синих теней на веках доверительно сказала мне:

– Англичанин, сегодня ты стал свидетелем конца коммунизма.

– Меня чуть танк не переехал, – ответил я.

– Доблестная смерть, – согласилась она.

Я полез в карман за бананом – поднять уровень сахара в крови. Очистил его. Глаза девушки наполнились слезами. Я предложил ей кусочек, но она не поняла моего жеста и закричала что-то по-русски. Толпа орала и улюлюкала. Девушка повернулась ко мне и объяснила, что кричала она: «При Ельцине бананы – для всех!» Толпа подхватила клич. Затем девушка съела мой банан.

– Символический жест, разумеется, – сказала она.

Когда я вернулся в гостиницу, под дверью моего номера сидела на стуле дюжая девица. На ней было сильно декольтированное миниплатье из коричневой парчи.

– А, мистер Моул, – сказала она, – меня зовут Лара. Я пришла к вам в номер – спать, конечно же.

– Это входит в программу «Интуриста»? – спросил я.

Лара ответила:

– Нет. Я, конечно же, влюблена в вас.

Она вошла следом за мной в номер и прямиком двинулась к связке бананов, лежавшей на тумбочке. Взглянула на них похотливо, и я все понял. Ей хотелось не меня – ей хотелось бананов. Я дал ей два. Она ушла. Совокупление с ней могло бы нанести мне травму. Ноги у нее – как секвойи в Калифорнии.

Б?льшую часть ночи пролежал без сна, расчесывая комариные укусы и сожалея о своем альтруистическом порыве. Интересно, как скоро разлетятся слухи о моих бананах? На следующий день все улицы были заполнены бунтующими москвичами, поэтому из отеля я и носа не высовывал.

После обеда (черный хлеб, свекольник, усохший кусочек мяса, одна холодная картофелина) я вернулся в номер и обнаружил, что бананы исчезли. Я пришел в ярость.

Пожаловался Наташе, но она лишь сказала:

– У вас было десять бананов? – Взгляд ее затуманился, но затем она рявкнула: – Сами виноваты, следовало хранить их в сейфе гостиницы. Теперь они наверняка гуляют по черному рынку.

Леонарда Клифтона я отыскал в мрачном подвальном баре. Произошел переворот против Горбачева, а затем – контрпереворот Бориса Ельцина.

– Для советского коммунизма – плохая новость, – сказал Леонард. – Но для Иисуса – хорошая.

В Англию! В Англию! В Англию!

Я жажду вернуться к себе на чердак.

Оксфорд.

Лежу в постели, изможденный и изуродованный. Ну почему на свете существуют комары? Почему? Кассандра утверждает, что они – «сущностно важное звено трофической цепи». Так вот, я, Адриан Моул, с радостью бы это звено отправил в унитаз. И если пищевая цепь распадется и весь мир умрет от голода, – значит, так тому и быть.

Написал в «Инородные части света», грозя пожаловаться на них в Ассоциацию британских турагентов, если не получу обратно все свои деньги плюс компенсацию за двойную травму, нанесенную мне комарами и революцией.

Сегодня Кристиан проходил мимо «Инородных частей света» Сказал что помещение выглядит брошенным. На коврике у входа внутри – пачка нераспечатанных писем

Ответ от Джона Тайдмана, заведующего редакцией радиопостановок Би-би-си.