Он со вздохом закрыл глаза и добавил в уравнения несколько сознательных переменных.

— Если не принимать в расчет Точильщика и его родню, которые более наблюдательны, чем принято думать, и вспомнив, что оружие для тебя непривычное, но что ты — умелый солдат, а он — всего лишь полисмен или охранник… Во время моего отсутствия вероятность того, что он тебя ранит, составляла четыре десятых, вероятность твоего серьезного ранения с потерей возможности обороняться — три десятых, и две десятых — то есть двадцать процентов — была вероятность того, что его нападение было бы успешным. Расчет сделан для первой попытки применить оружие. В присутствии Стаи у него не было бы возможности совершить вторую.

Он открыл глаза, допил чай и снова закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Он уже давно не делал такого полного расчета вероятностей.

— После того как я вернулся, его шансы ранить тебя стали один из двадцати — примерно до сорок девять сотых.

— Высоко себя ценишь, а? — Она нахмурилась и немного подалась вперед. — Но, Крепкий Парень, какова вероятность того, что он попытался бы?

Он пошевелил плечами, испытывая непонятную досаду.

— У меня недостаточно информации. Я не знаю, кто он или почему пригласил тебя танцевать. При нем было скрытое оружие, и хотя он немолод, но в хорошей форме. У него быстрые рефлексы и наметанный взгляд — он явно обученный охранник. Конечно, это не делает его убийцей. Но в твоем ненадежном положении давать противнику лишние шансы очень легкомысленно.

— Но, — не сдавалась она, — он же мог пригласить меня потанцевать просто потому, что я показалась ему симпатичной, а ему хотелось танцевать.

Вал Кон кивнул и налил себе еще чаю.

— Ты так не считаешь, — сказала она. — Почему?

— Что-то неопределенное… Ты бы назвала это интуицией.

— Понятно. А интуиция — это не то же, что твой проклятый компьютер в черепе?

Он снова кивнул, откидывая со лба волосы.

— Интуиция не раз меня выручала — может, даже спасала мне жизнь, — когда я был разведчиком: догадки на основе минимальной информации или просто какое-то внутреннее чувство. Контур — это совсем другое: чтобы его включить, нужен какой-то план действий или озабоченность. Интуиция может просто заставить меня опасаться некой пещеры или искать трещину во льду… Это не то, что я вижу в поле моего зрения, ясно и определенно.

— Конечно, — пробормотала она. — Это очевидно.

Она проглотила остатки кофе, словно это был кинак, и с четким стуком вернула чашку на стол.

— Ну, ладно, — заговорила она снова. — Помнишь, когда мы обрекли свои души на проклятие, поджигая то привозное бренди?

Он улыбнулся и кивнул.

— Насколько велика была опасность? Там повсюду были стражи порядка, которые тебя поджидали…

Вал Кон заметил, что она очень пристально за ним наблюдает. Это его озадачило.

— Как только мы оказались в вестибюле, вероятность того, что нас узнают, была практически нулевой. Пит ведь не знал, кого он ищет — не имеющий лица голос в комме. Когда мы с ним в последний раз встречались лично, у меня были светлые волосы, голубые глаза и очки. Полагаю, что мы с тобой могли безопасно пройти через вестибюль. Нас никто не остановил бы. Более того, все были бы счастливы, что мы так быстро уходим.

— Но ты знал, что там окажутся Точильщик и его шайка.

Он рассмеялся:

— Я понятия не имел, что Точильщик вообще находится в этом секторе! Это — совпадение, я его не вычислял и не предчувствовал. Именно поэтому Контур не дает стопроцентной вероятности: я мог бы поскользнуться на куске пластиковой упаковки и сломать себе шею.

— Ну, это успокаивает, — проговорила она, заметно расслабившись. — Я уже начала думать, что ты — супермен, а у тебя просто двигатель форсирован. — Ее губы изогнулись. — Послушай, Крепкий Парень!

«Ну, что еще, — растерянно подумал он, — ведь все вроде наладилось?»

— Да?

— И какие сейчас у меня шансы на то, чтобы убить, покалечить или просто вывести тебя из строя в какой-то момент? У тебя достаточно информации, чтобы это вычислить?

Информации было достаточно: уравнение светилось у него в поле зрения. Он заставил его погаснуть.

— У тебя нет на это причин. Я помог тебе и желаю помогать и дальше.

— Мне интересно. Если бы мне понадобилось, — настаивала она, не сводя с него глаз. — Побалуй меня.

Уравнение не желало гаснуть. Оно висело перед его внутренним взором, словно обладало собственной волей, и ярко светилось. Он снова отбросил прядь со лба.

— Я не хочу тебя убивать, Мири.

— Я ценю это чувство, но это не ответ.

Он ничего не ответил, а наклонился вперед, чтобы осторожно поставить чашку на стол. При этом он старался не смотреть на Мири.

— Я хочу получить эти цифры, космолетчик!

В ее голосе зазвучали повелительные нотки.

Он выгнул бровь, скользнув взглядом по ее лицу, и начал сообщать ей сведения, которые ей следовало знать, прежде чем услышать цифры — и предпринять какие-либо действия.

— Данные очень сложны. Полагаю, что сейчас у тебя шансов меньше, чем раньше: я знаком с тем, как ты двигаешься, ходишь, как двигаются твои глаза, как звучит голос, сколько у тебя силы. Тебе трудно использовать фактор внезапности. И то, что ты задала этот вопрос, значительно понизило твои шансы. То, что ты видела меня в действии, знаешь про Контур и заслужила мое уважение, увеличивает твои шансы, но, думаю, не настолько, насколько они уменьшились. — Он сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух и продолжил, следя за тем, чтобы его голос звучал совершенно бесстрастно: — Итак, ответ заключается в том, что в случае конфронтации у тебя примерно два шанса из ста на то, чтобы меня убить, и три шанса из ста, чтобы серьезно меня ранить. При отсутствии открытой конфронтации твои шансы стали гораздо выше, чем раньше: я тебе доверяю и могу сделать ошибку.

С другой стороны, твои шансы после нападения на меня остаться в живых дольше пяти минут стали значительно ниже, чем раньше. Это стало бы весьма эмоциональным событием для нас обоих. А если бы об этом узнала Стая, то даже если бы ты после нападения осталась жива, это было бы всего лишь на несколько дней.

Она застыла в полной неподвижности, чуть ссутулившись. Она отвела взгляд от его лица и стала рассматривать узор на ковре, и при этом очень глубоко вздохнула.

Он тоже не шевелился, пока не понял, какие именно чувства прочел в ее глазах. Ему еще не приходилось видеть у нее этой эмоции, и теперь его грудь и живот пронизал ледяной укол чего-то, что невозможно было назвать.

Двигаясь стремительно и бесшумно, он вскочил с места и опустился рядом с ней на одно колено, заглянув ей в лицо и протянув руку — но не прикоснулся к ней.

— И теперь тебе страшно.

Услышав его виноватый голос, она поморщилась, покачала головой и села прямее.

— Я сама напросилась, так ведь?

Она пристально на него посмотрела — и увидела морщинки тревоги в углах глаз и мрачно сжатые губы.

«Он не знает, — неожиданно поняла она. — Он не понимает, что именно он сказал…»

Поддавшись порыву, она протянула руку и отвела упавшую ему на лоб непослушную прядь.

— Но, — осторожно проговорила она, — я боюсь не тебя.

Тут она встала, внезапно вспомнив о своем наряде, о кольце у себя на руке, о своем смятении — и о составленном в начале вечера плане, включавшем утреннее пробуждение рядом с ним.

Она обошла вокруг кресла и направилась к себе в комнату.

Вал Кон выпрямился, провожая ее взглядом.

У двери она повернулась — и остановилась, увидев выражение его лица. Она подождала лишнюю секунду, потому что ей показалось, будто она уловила едва заметное движение в ее сторону, тень… Но в следующее мгновение все уже исчезло. Его зеленый взгляд был совершенно нейтрален.

— Доброй ночи, Вал Кон.

Он адресовал ей поклон, как равной.

— Доброй ночи, Мири.

Дверь со слабым шуршанием закрылась за ней. В следующую секунду загудел, включившись, замок.