— Я, кажется, недвусмысленно дал понять, что...

— Скажу вам честно, господин агент... Мне бы не хотелось, чтобы вы меня неправильно поняли...

Ким понял наконец причину волнения Августа, приведшую к конфузу с горячим чаем: корабельный эскулап просто впервые в жизни пришел выпрашивать взятку.

— Короче, вы хотите получить ваше вознаграждение вперед?

— Вы правильно меня поняли, господин Яснов. И потом... У нас не было времени обсудить его размеры...

— Но вы ведь на что-то еще намекали, доктор. Давайте уж рассматривать все мои к вам просьбы и ваши мне намеки, так сказать, «в одном пакете».

Честно говоря, не будь Ким уверен в том, что не слишком законная и тяготившая его деятельность не приносит ощутимого вреда роду людскому, он с радостью послал бы к черту и намеки господина Крамского, и необходимость идти им навстречу, выступая в роли демона-искусителя служащего крупной авиакосмической транспортной линии. Но теперь уже не только демон собственного любопытства толкал его на скользкий путь. И уже не смутное, а вполне определившееся ощущение общей для всех опасности, грозовым облаком закипающей где-то совсем близко за горизонтом, двигало им. И многое другое: память о доке Кобольде и о Нике Стокмане, например.

Август Павлович тяжело вздохнул:

— Собственно говоря, это не секретная информация. Но никто не станет делиться ею с вами, хотя именно вы навели Фила — нашего старпома — на мысль послать эти запросы... Опять-таки: что эта информация может дать корабельному начальству, я не представляю, а вы, как я понимаю, находитесь в курсе дела, по крайней мере, знаете нечто, чего не знают они... Так что вам все это нужнее...

Он извлек на свет божий стандартную карточку «носимой памяти» и неопределенно помахал ею в воздухе.

— Вот тут у меня все запросы, сделанные пассажиром Гильде через информационную Сеть «Саратоги» и основные параметры файлов, перекачанных ему в ответ. Разумеется, сами файлы сюда не поместились. Да и никуда бы не поместились, разве что в память главного корабельного компа. Это — много гигабайт. Не представляю, зачем они понадобились этому человеку...

— Итак, — сухо оборвал его Ким. — Такая цена вас устроит?

Он поднял к глазам собеседника свою электронную кредитку с высвеченной на индикаторе цифрой.

Врач облизнул губы:

— Вы должны понимать, что... Что если это станет известно...

— Никто не отдаст вас под суд.

— Но и на работу не возьмет никто... Хотя бы удвойте сумму.

Он был прав: на такую непыльную и высокооплачиваемую работенку, как корабельный врач на лайнере экстра-класса, проштрафившемуся лекарю рассчитывать, конечно, не пришлось бы. Вместо ублажения хандрящих пассажиров и пассажирок кают высокой комфортности макерному лекарю пришлось бы вытаскивать с того света и собирать по частям работяг из Службы колонизации и компаний сырьевых разработок. Врагу такого не пожелаешь.

Ким вздохнул и надбавил половину.

Клаус выглядел неважно: посерело и осунулось его и без того неширокое лицо, ссутулились плечи. Казалось, он даже занимает теперь места гораздо меньше, чем полагалось бы человеку его сложения. Но не выглядел он и заспанным или расслабленным. Наоборот, редко когда Киму приходилось видеть настолько напряженного и сосредоточенного человека.

Гильде полусидел, опершись на приподнятое и превращенное в спинку некоего подобия кресла изголовье больничной койки. Поверх покрывала перед ним лежал блокнот, страницы которого были испещрены написанными бисерным почерком строчками и не слишком разборчивыми рисунками. Как ни странно, Клаус обходился без помощи своего ноутбука. Сей обязательный атрибут интеллектуальной деятельности любого рода был пристроен чуть в стороне, на одной из множества полочек, смонтированных вокруг его ложа, и исполнял скромную роль музыкального проигрывателя.

Ким прислушался к тихой музыке — что-то старинное. И в странном сочетании: скрипка (во всяком случае, что-то струнное) и барабан. Даже какой-то тамтам, может быть... Короткие, угрюмые дроби через неравные промежутки, сыплющиеся на почти лишенную ритма, потустороннюю мелодию, выводимую невидимым смычком... Агент уже слышал где-то такую дробь. Впрочем, чего тут вспоминать...

Эту дробь отбивала левая рука Клауса тогда — в «Речном» — почти все время, пока он рассказывал ему ту странную историю про ос дока Хайлендера.

Музыка настолько отвлекла агента, что он не сразу заметил, что его клиент уже довольно давно оторвал взгляд от своего блокнота и смотрит в упор на него — Кима Яснова. Изучающе и почти без улыбки.

Август Павлович за его спиной нервно откашлялся и, убедительно попросив Кима не задерживаться в палате сверх необходимости, бесшумно ретировался.

— Присаживайтесь. — Клаус кивнул Киму на вертящееся сиденье слева от себя. — Приятно видеть, — Гильде улыбнулся чуть пошире, — на этом стуле кого-то кроме доктора Оскара Ясперса... Мне, признаться, уже порядком надоел этот специалист по ожогам, вынужденный изображать из себя нейропсихолога...

«Это совсем не тот Гильде... — сказал себе Ким, устраиваясь на дьявольски неудобном насесте. — Совсем не тот, снедаемый тревогой, мятущийся человек, не ведающий и страшащийся того превращения, которое только еще предстояло ему...»

Да, теперь во взгляде Клауса не было ни тревоги, ни трепетного ожидания, ни страха перед чем-то потусторонним. Это был жесткий и в то же время страдающий взгляд превращающегося — человека, уже понявшего, что ему предстоит, и принявшего условия игры. Перестающего быть человеком.

«Впрочем, — остановил себя Ким, — я, кажется, уж слишком дал волю своему воображению...»

— Как вы себя чувствуете, Клаус? — спросил он вслух настолько сочувственно, насколько это было возможно. — Я могу поговорить с вами о достаточно серьезных вещах?

— Валяйте, агент, — почти добродушно отозвался Гильде. — Нам, пожалуй, лучше иметь хоть какое-то представление о наших планах на ближайшее будущее. Вам — о моих, а мне — о ваших...

— Ну что ж...

Ким извлек из внутреннего кармана и с известной долей осторожности поместил в поле зрения Клауса два листа бумаги.

— Вот это, — пояснил он, — если вы помните, ваше исходное распоряжение, в котором вы пишете буквально следующее:

Гильде остановил его вялым движением руки:

— Я хорошо помню этот текст.

— И этот?

Ким приподнял за уголок второй листок.

— И этот текст я тоже неплохо помню, — пожал плечами Гильде. — Если вы спросите меня, как понимать это я ей-богу разочаруюсь в ваших умственных способностях, агент...

— Постараюсь не разочаровать вас...

Ким убрал листки от греха подальше:

— Я понял это так, что, совершив ряд неких э-э... неординарных действий, вы решили напомнить мне, что я могу выйти из той игры, в которую вы меня втянули. Выйти без потерь для себя... А могу и остаться в ней.

Гильде устало вздохнул:

— Вы правы на пятьдесят процентов, агент. Или, если хотите, — на двести. Но в любом случае не на сто.

Чтобы переварить предложенное ему упражнение в словесной эквилибристике, Ким потратил секунд десять — пятнадцать.

— И что же собой представляют те пятьдесят процентов, которые я недобрал? — суховато поинтересовался он наконец. — Или те лишние сто, которые я перебрал?

— Это — мысль о том, что я вам предлагал не почетную капитуляцию, а какой-то выбор. Никакого выбора я вам не оставил, агент... Я пришел к выводу, что мое решение обратиться за помощью к Нику, а затем — к вам было ошибкой. Неизбежной, но — ошибкой. Я сделал все, чтобы расстаться с вами относительно спокойно. Но Судьба решила иначе.