В тот день я не пошел к ней, не пошел и на следующий день. Наконец, на третий день я решился. Вопреки своему обыкновению я взял такси, чтобы не терять времени, уже и так достаточно потерянного. У одного из книжных магазинов я остановил машину, вбежал внутрь и спросил книгу о грудных детях. Продавщица посоветовала мне одну под заглавием «Как пережить первые два года».

Агнес открыла в халате. Она была очень бледной. Она пригласила меня войти, и я пошел за ней в комнату. Она снова легла. Какое-то время я молча сидел рядом, потом спросил:

— Ты больна?

— Я потеряла ребенка, — тихо ответила она.

Мне как-то совсем не приходило в голову, что такое может произойти. Я испытал облегчение и стыдился этого.

Агнес улыбнулась и сказала:

— Тебе бы надо радоваться. — Но цинизм ей не давался. — Никто не виноват, — продолжала она, — врач сказал, что на каждые успешные роды приходится один выкидыш.

— Ты сможешь рожать? — спросил я.

— Да, — ответила она, — но мне придется принимать гормоны, если я снова забеременею.

— Мне очень жаль, — произнес я.

Она села и обняла меня.

— Мне тебя не хватало, — сказала она. И начала плакать. — Он был шесть сантиметров в длину, сказал врач.

— Когда это случилось?

— Я была три дня в клинике, — ответила Агнес. — Они сделали чистку. Зародышевый материал, сказал доктор. Чтобы не было инфекции. Он был нежизнеспособен. Зародышевый материал.

Я остался на ночь с Агнес, лежал одетым рядом с ней на матрасе и не мог заснуть. Я хотел почитать, но не смог найти ничего, кроме поэтической антологии Нортона и нескольких проспектов. Купоны, позволявшие купить арахисового масла или упаковку хлопьев на десять центов дешевле, были аккуратно вырезаны. Я налил себе стакан апельсинового сока. Кухня была такой чистой, словно ей никогда не пользовались. Холодильник был почти пустым. Я заглянул в шкафы. Среди моющих средств я наше пару резиновых перчаток, на которых фломастером было написано: «Кухня». Из любопытства я пошел в ванную и обнаружил там в шкафчике такую же пару перчаток с надписью: «Ванная». Рядом была стопка пестрых махровых салфеток. Самая верхняя — старая и застиранная, на ней вышито: «Агнес». Я вернулся в комнату. Из ниши, в которой лежал матрас, доносилось бормотание, Агнес ворочалась во сне. Я присел к ее письменному столу, открыл наугад один из ящиков. В старой коробке лежали письма и открытки, рассортированные по отправителям. На каталожных карточках было написано: «родители», «бабушка и дедушка», «дядя и тетки», «Синди». «Герберт».

Была и карточка с моим именем, но за ней было пусто. Я только однажды послал Агнес ничего не говорящую открытку из Нью-Йорка, и ее я видел на кухне, прилепленной на холодильник.

Я вынул из коробки стопку писем Герберта. Сверху лежало несколько открыток, потом шли письма, потом снова открытки, а в конце были два новых письма, последнее очень толстое и, судя по чикагскому штемпелю, пришедшее несколько дней назад. Я заглянул в конверт, не вынимая письма, и прочел: «Дорогая Агнес»… Я сложил письма обратно в коробку и уселся на стуле у окна. В какой-то момент я заснул.

Утром Агнес стало немного лучше, и она встала, чтобы позавтракать.

— Боюсь, ты меня тогда неправильно поняла, — сказал я. — Потом я долго думал об этом. Пытался тебя разыскать.

— Дело не в том, что ты сказал. А в том, что ты оставил меня одну. Что ты просто сбежал.

— Если ты хочешь ребенка…

— Ты не хочешь его по-настоящему. Но теперь это уже роли не играет.

— Может быть, потом, — предположил я.

— Да, — согласилась Агнес, — быть может, потом.

Агнес снова переехала ко мне. Выкидыш дался ей тяжелее, чем я поначалу полагал. Когда мы были вместе, то об этом не говорили, но она часто сидела одна в комнате и смотрела в окно. Среди домов проглядывал маленький кусочек озера.

— Что бывает с птицами, когда озеро замерзает? — спросила она как-то раз.

— Я не думаю, что оно замерзает совсем, — ответил я, — или защитники животных пробивают во льду полыньи и кормят птиц. Не знаю.

Агнес еще не приступила к работе. Профессор предложил ей побыть дома до Рождества. Похоже, что он очень ценил ее, а когда она заговаривала о нем, я почти ревновал.

— Он старый, — говорила Агнес.

— Я тоже. Я тоже старый.

— Он вдвое старше тебя.

Я рассказал Агнес о Луизе. Она не сказала ничего, даже не разозлилась. Ее безразличие задело меня.

— Напиши об этом, — предложила она, — продолжай историю и напиши обо всем, что случилось. О ребенке, о прогулках у озера, о Луизе…

— Я продолжал писать. В моей истории у тебя родился ребенок, — сообщил я.

Я не решался показать Агнес то, что я написал. Но теперь она попросила меня об этом сама, а прочитав, обрадовалась, она только считала, что мне надо было выбрать другое имя.

— Как ты хотела назвать ее?

— Имя уже дано. И его не изменишь.

— Я купил книгу о детях, — сказал я.

— Расскажи мне о Маргарет, — попросила Агнес, — если она родилась четвертого мая, то, значит, она… Кто она по зодиаку?

— Телец. Я думал, ты не веришь в астрологию.

— Не имеет значения. У тебя ведь есть книга о знаках зодиака.

Я взял книгу и прочел:

— «Характер тельцов определяет влияние Венеры. Это время окончательной победы весны, и это обстоятельство находит отражение и в личности тельца. Тельцы дружелюбны и уравновешенны, любвеобильны и способны на сильную страсть».

Агнес взяла у меня из рук книгу и стала ее листать.

— Вот, — произнесла она, — «у них блестящие умственные способности и четкая логика. Они часто склонны к математике». Видишь, она похожа на меня.

Я глянул ей через плечо:

— Их девиз: «Чего не знаю, о том не горюю».

— Запиши это, — сказала Агнес, — ты должен дать нам ребенка. У меня не вышло.

Всю вторую половину дня я просидел за компьютером, Агнес была рядом и диктовала или поправляла меня. Наш ребенок рос быстро, через полстраницы он уже начал ходить, чуть позже говорить. Мы написали о том, как ездили к родителям Агнес во Флориду, чтобы показать им внучку, об отпуске в Швейцарии, о детских болезнях, о Рождестве. О трехколесном велосипеде, деревянном конструкторе, куклах, первой книге. Агнес и я поженились, потом у нас родился еще один ребенок, мальчик. Мы были счастливы.

— Я больше не могу, — сказал я наконец, — мы ведь не можем за один день написать всю семейную сагу.

— Тогда пойдем погуляем и подумаем, что там будет дальше, — предложила Агнес.

Мы вышли на улицу. В последнее время мы бывали только в парке, но теперь Агнес захотела пойти в город. Была суббота, на улицах — толпы людей, искавших подарки к Рождеству. Агнес остановилась перед магазином игрушек.

— Я хочу купить Маргарет плюшевого мишку, — сказала она.

Мы зашли в магазин и купили большого медведя. Потом Агнес сказала, что я тоже должен подарить что-нибудь нашему ребенку, и я купил куклу.

— Пойдем посмотрим детские вещи, — предложила Агнес.

— Ты не думаешь… — неуверенно начал я, — ты уверена, что это нужно?

Но Агнес уже пошла вперед. Когда я нагнал ее, то увидел, что по ее лицу лились слезы. Она взяла наугад несколько висевших детских вещей: пуловер, пару полосатых рейтуз, шапочку. Я пытался успокоить ее, но она меня не слушала, оплатила покупки кредитной карточкой и бросилась вон из магазина. Я побежал за ней, но чуть не потерял ее, так быстро двигалась она в толпе. Нагнал я ее только у самого дома. Теперь она шла медленнее. Она продолжала молчать. Мы молча поднялись на лифте. Войдя в квартиру, Агнес поставила пакеты с покупками и пошла в спальню.

Я как раз снимал ботинки, когда она промчалась мимо меня в ванную, захлопнула дверь и закрыла ее на защелку. Я услышал, как она громко плачет.