— Что случилось? — прокричал я через дверь.

— Там, в спальне… — рыдая ответила она.

Я пошел в спальню. За окном висела люлька и двое рабочих чистили окна. Они как раз закончили работу, помахали мне и со смехом поднялись выше. Домоуправление сообщало мне, что предстоит мытье окон, но я забыл сказать об этом Агнес. Я опустил ставни и пошел в коридор. Я слышал, как в ванной тихо скулит Агнес. Я постучал. Наконец она открыла дверь.

— Они глазели на меня, — проговорила она, вытерла слезы туалетной бумагой и высморкалась.

— Их больше нет. И я опустил жалюзи.

— Они на нас глазеют. Все на нас глазеют, и когда мы покупаем детские вещи. Все это знают. Это ложь.

— Это всего только история. Ты хотела…

— Я не знала… — перебила меня Агнес, но дальше говорить не стала.

— Ты ведь хотела, чтобы я писал ее именно так. Мы писали ее вместе.

— Я не знала, до чего это станет настоящим. И все же это ложь. Это патология.

— Я надеялся, что это тебе поможет. Когда тебя не было, мне это помогало.

— Это неправда. Ты должен писать так, как было на самом деле, чтобы все было правдой.

— Хорошо, — согласился я.

— Напиши, что будет дальше. Нам надо знать, что произойдет.

— Хорошо. Я опишу, что мы делаем, куда ходим, как ты одеваешься. Как было раньше. Ты будешь снова носить синее платье. Когда станет теплее.

— Я надену его сегодня вечером.

В тот же вечер Агнес выбросила все покупки в мусоропровод. Я хотел их кому-нибудь отдать, но Агнес настояла на том, чтобы все выбросить. Когда медведь не пролезал в отверстие мусоропровода, Агнес оторвала ему лапы. И мы стерли все, что написали в тот день на компьютере. После этого Агнес надела синее платье.

— Когда я была ребенком, то герои книг, которые я читала, были моими лучшими друзьями, — сказала она, — вообще говоря, моими единственными друзьями. Да и потом тоже. Прочитав «Сиддхарту», я вышла на час босиком в сад, чтобы остудить свои эмоции. Но я только застудила ноги. Дело было зимой, и я стояла на снегу.

Агнес неуверенно засмеялась. Я засунул замороженную пиццу в духовку и открыл бутылку вина.

— На меня всегда нападает печаль, когда я дочитываю книгу до конца, — сказала Агнес, — когда я читаю, я словно становлюсь одним из действующих лиц. А когда кончается история, кончается и жизнь этого персонажа. Но иногда я бываю рада. Это когда финал как пробуждение от кошмарного сна и я чувствую облегчение и свободу, словно родилась заново. Иногда я задаюсь вопросом: знают ли писатели, что они делают, что они с нами творят.

Я поцеловал ее:

— Я живу с тобой и даже не знаю, что в твоей голове обитает весь арсенал мировой литературы.

— Я уже не читаю так много. Может быть, как раз поэтому. Я больше не хочу, чтобы книги владели мной. Это как яд. Я воображала, что теперь у меня иммунитет. Но никакого иммунитета не появляется. Даже наоборот.

Потом мы поели, и Агнес приняла успокоительное, прописанное ей врачом после операции. Я сел на край постели, чтобы подождать, пока она заснет.

— Теперь мы снова вместе, — произнесла она засыпая, — только мы вдвоем.

Похоже, Агнес понемногу приходила в себя. Но при этом она словно отдалилась от меня, словно уже не искала или не находила близости со мной. Когда мы гуляли, она шла рядом, погруженная в свои мысли, если я брал ее за руку, она вскоре снова высвобождала ее. Она много читала антологию Нортона. Когда меня не было дома, она часто играла на виолончели. Я слышал музыку, подходя к двери, но, как только я входил в квартиру, она прекращала играть.

— Сыграешь мне что-нибудь? — предложил я как-то. Она ответила только:

— Нет.

Пока она укладывала инструмент в футляр, я листал ее ноты.

— Вы разве не играете Шуберта?

— Больше не играем, — улыбнулась Агнес, — они посчитали, что сейчас это не подходящая для меня музыка. Теперь мы играем Моцарта.

— Я не люблю Моцарта.

— Я тоже.

Наступали предрождественские недели. Впервые в этом году пошел снег. Агнес украсила квартиру белыми звездами, сплетенными из полосок бумаги. Я подарил ей кассету с рождественскими мелодиями, которую она постоянно слушала, хотя считала, что эта музыка ужасна и только европеец может купить такой китч. Когда я по вечерам возвращался из библиотеки домой, она мельком целовала меня в губы. Потом часто зажигала свечи. Она говорила, что много думает о своем детстве, но ничего не рассказывала о нем. Она расспрашивала меня о рождественных обычаях у меня на родине. Мы пекли коврижки, и они не получались у нас по-настоящему, потому что не было нужных ароматных трав, а еще я соорудил для Агнес из еловых ветвей и свернутых газет рождественский венок.

— Вообще-то поздновато, — заметил я.

— Это не страшно, — ответила она.

В постели Агнес часто отворачивалась от меня и спала скорчившись, только на своей стороне. Когда она принимала душ, то снова закрывала дверь и раздевалась в ванной, как в первые недели, когда мы были вместе. Но я полагал, что это уладится и все будет хорошо.

Агнес была активна, как никогда прежде. Она много занималась спортом, плавала и записалась в фитнес-клуб. Снова стала регулярно ходить на репетиции квартета, бывала в гостях у коллег по университету и брала работу домой. Она получила новые снимки кристаллических решеток и подолгу сидела у окна, рассматривая их на просвет.

— Уже давно было известно, что они выглядят именно так. Намного раньше, чем появилась возможность подтвердить это экспериментально. Теоретически можно для любого кристалла — за незначительным исключением — путем соответствующих операций построить симметричного двойника.

— Да? И как это? — спросил я.

— Благодаря взаимодействию атомов и молекул. У каждой частицы точно определенное место по отношению к другим. Однако идеальные кристаллы встречаются очень редко. В реальности приходится постоянно сталкиваться с нарушениями структуры и ошибками в построении кристаллических решеток.

Однажды мы с Агнес пошли к озеру и взяли черствого хлеба, чтобы покормить птиц. Когда магазины закрылись и народ схлынул, мы пошли гулять по центру города и стали рассматривать витрины. Я боялся, что детские вещи, которые можно при этом увидеть, выведут Агнес из равновесия, однако она была спокойна. Когда я спросил ее об этом, она ответила только:

— Да я в любой момент могу завести ребенка.

— Ты хотела бы ребенка?

— Может быть. Когда-нибудь.

Когда мы вернулись домой, Агнес сказала:

— Квартиру нужно срочно убрать. К Рождеству все должно блестеть.

— Мы не ждем гостей.

— Это не имеет значения. Мы будем убирать для себя. Ты вообще ничего не делал, пока меня не было.

Мы занимались уборкой весь вечер.

— У тебя еще меньше вещей, чем у меня, — заметила Агнес, когда мы наконец закончили работу.

— Но ведь это только небольшая часть. Основное я оставил в Швейцарии. Мебель, одежду и прежде всего книги.

— Я все время забываю, что ты здесь только в гостях.

— Я мог бы остаться. Или ты могла бы поехать со мной.

— Да. Может быть. Это было бы happy ending для твоей истории.

— Для нашей истории.