Орвил наполнил рюмку. Да, они хорошо жили с Агнессой до сего времени — ему не в чем упрекнуть ее, она была любящей женой и матерью. Орвил вспомнил, какой веселой Агнесса казалась прошлым летом, ни за что нельзя было заподозрить, что она думает о другом; может, она и в самом деле о нем не вспоминала? Собственно, не сама она разыскала Джека, он ее позвал! И что это меняет? Орвил поймал себя на желании найти оправдания для Агнессы и встряхнулся. Он солгал, сказав, что найдет другую женщину, ему не нужна была другая. Но и Агнесса, такая, какой она оказалась, нужна не была: Орвил явственно ощущал, как ослабели ее чары. Она перестала быть для него совершенной женщиной. Его женщиной, потому что она его обманула. Орвил вспомнил, что говорил по этому поводу Джек: да, пожалуй, его объяснение годилось, ведь и верно, не очень-то хорошо с ним тогда обошлись, но все-таки дело было совсем не в этом… Духовная измена… Нет, он никогда бы не смог поступить с Агнессой так, как она поступила с ним. Его не устраивало такое положение вещей: когда двое любят друг друга, и один из них что-то скрывает или лжет. И все же душа его не отторгла ее совсем. Он не разлюбил ее, и именно поэтому было так больно.

Орвил беззвучно рассмеялся. Он вспомнил, как Джек предложил однажды выпить вместе, сказав, что есть повод. Теперь можно было бы согласиться, только сейчас, пожалуй, наступил черед отказываться для Джека.

В дверь тихо постучали, так тихо, что Орвил сначала подумал, что это ему только кажется. Он надеялся, что все домашние если еще не спят, то, по крайней мере, разошлись по своим комнатам. Ему не хотелось никого видеть и, тем более, с кем-либо говорить.

— Войдите, — сказал он, когда стук повторился.

— Это я, папа. — Джессика вошла, держась обеими руками за тяжелую дверь. — Можно к тебе?

— Что тебе нужно? — против обыкновения не очень приветливо произнес Орвил. — Уже поздно, иди спать.

— Я на минутку, — ответила девочка. Она, вероятно, рисовала: кисти рук были отмыты от красок, но чуть пониже локтя виднелись два засохших пятнышка, зеленое и синее.

Орвил смотрел на свою приемную дочь, которая, видимо, не собиралась уходить, не сказав ему того, что хотела. Он вспомнил, как почти два года назад она сидела здесь, в кабинете, у него на коленях и болтала с ним. В тот день он привез в дом Рея… Орвил видел, как изменилась Джессика: выросла; повзрослела, если такое выражение было применимо к ее еще столь детскому возрасту. За зиму загар ее побледнел, и ее продолговатое личико и тонкие руки стали еще нежной. Орвил всегда удивлялся, каким необыкновенно чистым и открытым был ее взгляд, весь облик; он усмехнулся с недобрым чувством: вот, а еще говорят, что она похожа на этого…

Как-то сложится судьба такой распахнутой миру души? Хотя это всего лишь начало: со временем ее облик, отраженный в зеркале жизни, исцарапанном и разбитом безжалостными ударами, может исказиться до неузнаваемости. Орвил вспомнил «перерождение» разочарованной, отчаявшейся Лилиан и тут же подумал, что Джессика должна быть сильнее. В этой девочке было много таинственной тишины, могущей обернуться громом. Раньше он, пожалуй, сказал бы «музыкой».

Орвил удивился: странно, но когда он смотрел на Джека, то ясно видел его сходство с Джессикой и Джессики с ним, но когда глядел на девочку, то не находил почти никаких одинаковых черт. Иногда она казалась такой далекой и совсем чужой не только ему, Орвилу, но и тем, кто был ей родным по крови. Словно посреди знойного лета выпал вдруг белый холодный снег… И с Джерри они совсем-совсем разные, ни за что не скажешь, что брат и сестра. Орвилу часто и с неприятным чувством приходилось наблюдать, как люди, впервые увидевшие их семейство, при взгляде на Джессику начинали незаметно для себя озираться, словно искали кого-то еще. Агнессе-то не надо было оглядываться, этот кто-то, по-видимому, всегда незримо присутствовал рядом, вернее, в ее сердце. Он был с ними, между ними…

Женщины — непонятные существа, Бог или Дьявол, кто их породил — и кто их поймет!

Он опять посмотрел на девочку: конечно, трудно позабыть связь, если существует такое вот живое воспоминание!

Он здорово разбередил свою душу, он сейчас не хотел рассуждать здраво, он опирался лишь на свои чувства, а чувствовал, в основном, только обиду и боль.

— Говори, что тебе нужно, — так же сурово повторил Орвил, не предлагая девочке сесть.

— Мисс Кармайкл надо с тобой поговорить, — сказала Джессика, — ты сможешь приехать завтра?

— Мисс Кармайкл? Зачем?

— Она не сказала мне. Она хотела поговорить с мамой, но я ответила, что мама уехала, но можешь приехать ты.

— Ладно, Джесси, — сказал Орвил, — приеду. Иди к себе. Я хочу побыть один.

Джессика замялась: ей хотелось еще поговорить или хотя бы просто посидеть рядом. После внезапного отъезда матери, с которой у нее были доверительные отношения, и непонятной остраненности временно замкнувшегося в себе Орвила она ощущала тревожную тоску одиночества, что усугублялось некоторыми предположениями Рея и случайно услышанными обрывками болтовни слуг.

— Папа, а можно я останусь ненадолго?

Орвил ничего не ответил. Впервые он почувствовал неприязнь к девочке. Джессика была милым, ласковым ребенком, и ему было стыдно, но он ничего не мог поделать с собой. Впрочем, Агнессу он тоже считал непорочной душой, а она… Все ждут от него помощи, сочувствия, поддержки, нимало не заботясь и даже не задумываясь о том, что у него творится в душе.

Внезапно Орвил решился. Сейчас или никогда. Все равно это нужно будет когда-нибудь сделать, но раньше он, по правде говоря, не думал, что у него хватит духу. Он предлагал Агнессе, но она отказалась. Что ж, самое трудное, как всегда, достается ему.

— Джессика, — начал он, — если ты хочешь поговорить… Знаешь, я тоже хочу это сделать. Не знаю, правильно поступаю или нет, но больше не могу держать это в себе.

Он сразу заговорил е ней как со взрослой, хотя она была всего лишь маленькой девочкой, верящей, что куклы, когда играешь с ними, оживают, а в жизни, как в сказках, побеждает только добро.

— Помнишь, в наш дом приехал однажды не знакомый тебе человек и сказал нечто такое, от чего ты плакала, потому что в его слова не хотелось верить? Так вот, тебя обманули тогда, я и мама. Я действительно не твой настоящий отец, тот человек сказал правду.

Джессика стояла молча, не двигаясь, точно пораженная громом, даже глаза ее, уставившись на Орвила, не моргали.

— Все равно ты догадалась бы, может быть, и догадываешься, только стараешься не думать об этом. Ты же помнишь, как я пришел к вам, когда вы еще жили в Хоултоне? Ты появилась у мамы задолго до нашей встречи, потому вы и жили вдвоем, не считая Керби. Она рассталась с тем человеком. — Он помедлил, размышляя, потом сказал: — Не знаю, почему… А мы с ней встретились потом и, — тут он опять запнулся, — полюбили друг друга, поженились. Потом появился Джерри — твой брат.

Орвил умолк, ожидая того, что ему еще предстояло перенести, но, к его удивлению, Джессика, не сказав ни слова, попятилась и бесшумно закрыла за собой дверь. Он хотел пойти следом, но что-то словно пригвоздило его к месту.

Он неподвижно сидел, размышляя. Он не хотел никого обижать, но иначе нельзя было восстановить справедливость, которой требовали от него все эти люди. Беда была в том, что справедливость эту каждый из них понимал по-своему.

Через некоторое время раздался стук, куда более решительный, чем в первый раз, а после, не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась Рейчел. Маленькая женщина была сильно взволнована, глаза полыхали пламенем гнева, и даже ноздри раздувались от частого дыхания.

— Ну, мистер Лемб! — сразу, без вступления воскликнула она. — Этого я от вас не ожидала! Вы тут пьете коньяк, а она… (У Орвила мелькнула мысль, что Агнесса была не так уж не права, когда говорила, что слуги в этом доме позволяют себе слишком много). Что вы все сговорились издеваться над этим ребенком?! Что она вам такого сделала, в чем ее вина?! Родилась не от вас?.. Ладно, ваша бессовестная миссис по головам пройдет, не задумается, но вы!.. Можете меня сию минуту уволить, но так и знайте, я вам все выскажу и не позволю губить невинные души!