— И ты не узнал об этом, даже когда сделал предложение? — изумилась Рут.

— Нет, мы говорили о дружбе, о симпатии, но я ни разу не говорил ей о любви, потому что это было бы нечестно и оскорбило бы ее. Она знала меня слишком хорошо, чтобы сразу увидеть ложь.

— Бедная Лизетта, — прошептала Рут. — Думаю, она скрывала свои чувства, чтобы не отпугнуть тебя. Надеялась завоевать твою любовь в замужестве.

— Да, я понял это слишком поздно, — простонал он. — И как я мог раньше быть таким слепцом!

— Потому что ей это было нужно. Она привыкла добиваться того, чего хочет.

Он испытующе взглянул на нее.

— Ты забыла, чем это для нее закончилось.

— Нет. Будущее для нас всегда скрыто. Мы имеем право лишь сделать шаг, а уж потом смириться с последствиями. Она была мужественной женщиной.

— Мужественной?

— Только подумай о риске, на который она шла. Сколько ей было лет?

— Двадцать пять.

— Она ждала тебя. Она все поставила на кон — на тебя: пан или пропал. А на это требуется большое мужество.

— Ты права, — сказал он после некоторого раздумья. — Она была очень смелой. Я стремился быть хорошим мужем, и одно время мне это удавалось. Она сразу забеременела, и мы были счастливы.

Он тяжело вздохнул.

— И что же случилось потом?

— На шестом месяце она потеряла ребенка. Случившееся доконало отца. Он умер, не выдержав этого известия. Лизетта во всем винила только себя. Все мои попытки разуверить ее были напрасны. Она знала, что я женился на ней, только чтобы угодить отцу и ради ребенка. Без всего этого наш брак не имел смысла. Если бы я только мог ее полюбить! Отчаянию ее не было предела.

Он уронил голову на руки. Голос его неожиданно сел:

— Она твердила о том, что непременно отпустит меня. Но вскоре забеременела снова. С каждым днем я ощущал себя все более жутким чудовищем, мужчиной, убивающим женщину, которая любит его всей душой. Самое худшее, что она возлагала все свои надежды на ребенка. Она не знала, что доктор запретил ей рожать. Я все никак не мог рассказать ей об этом, все откладывал. А потом… было уже поздно.

— Бедняжка, — прошептала Рут.

— Да… — с горечью проговорил Пьетро. — Ведь тогда бы у нее не осталось надежды. Я не мог дать ей то, на что она рассчитывала.

— Как она справилась?

— Она сказала, что непременно окрепнет, нужно только время. Сначала она стала принимать таблетки, таким образом усыпив мою бдительность… А потом…

Он с отчаянием махнул рукой.

— Я не мог не верить ей. Ведь не враг же она самой себе. Но оказалось, что она через некоторое время прекратила прием таблеток. Мне стало известно об атом уже поздно, когда она забеременела. У меня перед глазами до сих пор ее лицо, сияющее в ту минуту, когда она сообщила радостную новость. Я пытался втолковать, насколько опасна эта затея для ее здоровья, но она и слушать не стала ни меня, ни доктора. Он умолял ее не рожать. Я говорил о том же, но никто из нас не смог ее переубедить.

— Боже… — Рут закрыла рот рукой.

— В течение всей беременности ей становилось все хуже и хуже. Но она была счастлива. Одно время мы думали, что все удастся. Но потом ей стало совсем плохо. Ребенок родился живым, она даже успела подержать его на руках, перед тем как уйти из жизни. Я никогда не забуду этого счастья и ликования в ее глазах. Она же родила мне ребенка, и это все, чего она хотела, хотя жизнь из нее утекала. Жертва ее была напрасной. Как напрасно было вымаливать прощения над ее гробом. Я бы все отдал за то, чтобы она простила меня, но… этого никогда не случится. И причина ее смерти — я.

Рут не в силах была произнести ни слова. Его искренняя сумбурная исповедь потрясла ее. Но именно сейчас настал решающий момент для исцеления. Она должна была попытаться. Если не сейчас, то никогда. Одно неверное движение — и провал, конец. Теперь Рут ставила на кон все, что у нее было. Тяжело вздохнув, она про себя попросила у Бога благословения и бросилась в атаку.

— Но это не ты отнял у нее жизнь, — мягко произнесла Рут.

Пьетро воззрился на нее в недоумении:

— Что ты сказала?

— Это не ты отнял у нее жизнь. Она сама ее отдала.

— Никакой разницы.

— Нет, разница есть. Лизетта оказалась марионеткой консервативных представлений твоего отца. У нее не было силы противостоять. Это прошлый век, если хочешь знать.

— Понимаю, но все равно виноват я. Потому что женился на ней ради собственного душевного комфорта. И мой отец…

— Она вышла за тебя замуж, потому что любила. И быть с тобой для нее было важнее всего на свете. Важнее собственного достоинства. Важнее жизни.

— И это должно мне польстить? Хотелось бы мне думать, что я того стою, — ответил Пьетро.

— Это уже было ее решение. Эта женщина достойна уважения, потому что сама сделала свой выбор и всю ответственность взяла на себя. По твоим словам, отец настоял на том, чтобы ты женился на ней. Но ведь вокруг было полно других женщин. Так почему же выбор пал на нее? Может, потому, что она ухаживала за ним?

— Отчасти. У него были свои взгляды на эти вещи. Ее отец был виконт и большой друг нашей семьи.

— То есть Лизетта была прекрасно осведомлена об образе мыслей твоего отца, и предугадать его желание не составило труда. Она также была в курсе, что ты не любишь ее, но все равно стремилась получить в мужья свой идеал, потому что для Лизетты это было лучше, чем жизнь без тебя.

— Это выглядит так, словно она все расчетливо спланировала, — пожал он плечами.

— Нет. Просто она любила, и мужчина, которому принадлежит ее сердце, — это вся жизнь. Сотни женщин в мире так поступают. Ради этого вертится мир. У нее была цель, и она шла к ней до конца.

— Откуда тебе это знать? Ты же ее не знала!

— Я начинаю ее понимать, и она мне все больше нравится. По твоим рассказам о ваших детских играх я сделала вывод, что Лизетта была рисковым, смелым человеком. У тебя не было шанса, — улыбнулась Рут. — Ты думал, это твои правила, но она была лучшим игроком, чем ты.

— Не знаю…

— Пьетро, когда вы поженились, она была уже взрослой, состоявшейся личностью и ясно осознавала, какова реальность. Ваш брак существовал не потому, что ты контролировал его. А потому, что она была мудрой женщиной, которая отвечала за свои поступки. Кроме того, я еще кое-что недавно узнала. Случайно в библиотеке мне в руки попалась книга об истории ее семьи. Оказалось, что в роду Алуччи почти все женщины наследовали одну и ту же болезнь. Многие из них умирали при родах. В медицине этот недуг изучили лишь недавно.

— Не может быть. Я бы знал.

— Правда? Не думаю, чтобы женщина в своем уме стала трубить на всех углах об этом генетическом изъяне. Лизетта об этом не могла не знать и все же рискнула.

Он в ужасе смотрел на Рут, не в силах осмыслить сказанное.

— Да пойми же ты, это не ты руководил в вашей паре. Это она все поставила на кон, и когда проиграла, то не жаловалась. Так уважай ее выбор. Горевать о ней — от этого никуда не деться, но не надо приписывать себе вину за ее решение. Потому что этим ты лишь оскорбишь ее.

— Все это время, — хрипло проговорил он, — все это время она знала…

— Да, знала, — кивнула Рут. — Она была не жертвой. Она была игроком, который делает ставку не на жизнь, а на смерть. В общем, она получила свой приз — Лизетта все же держала своего ребенка на руках. Это был момент настоящего счастья в ее жизни. Она не все проиграла.

— Но как ты все это поняла? — медленно спросил он.

— Потому что у нас с ней есть кое-что общее. Ты не видел, возможно, но в ней жил еще один человек, как и во мне — несколько Рут. Одна из ее личностей все же победила. Так что не скорби о ней, а благодари и уважай ее решение.

Пьетро прислонился к стене без сил, на его лице отразилось страдание.

— Хотелось бы верить. Но разве я имею на это право?

— Ты должен. Ради нее. Ради себя. Вряд ли она была бы рада, страдай ты всю жизнь из-за несуществующего чувства вины перед ней. Она же хотела видеть тебя счастливым. Подумай об этом. Все, что ты можешь сейчас сделать ради ее памяти, — быть счастливым.